Владимирские Мономахи
Шрифт:
— Нет! Нет, не могу! — замотала головой Сусанна. — Хоть убейте, не могу.
— Что же вы хотите делать с ним? — холодно спросил Басанов.
— Я ему надумала простое наказание — самое легкое, но для него худшее, чем смерть: при его гордости, оно хуже наказания плетьми или каторгой.
— Что же такое? — тревожно спросил он.
Сусанна Юрьевна объяснила, что надумала сделать нечто, о чем слышала в молодости, будучи еще девочкой. Сосед ее дяди таковое надумал и зачастую так наказывал.
— Поставить
Басанов понял наполовину и переспросил.
— Приковать к цепи за ногу или за руку к столбу… И пусть ходит кругом столба, как собака… А народ будет глазеть на него. А это ему нож острый — хуже плетей и Сибири.
— Надолго ли? — коротко вымолвив Дмитрий Андреевич…
— Не знаю. Там видно будет.
— И зима подойдет, — он все сидеть на цепи будет?
— Увидим. Зимой перевести можно в горницу в тот же рунтовой дом.
Дмитрий Андреевич закачал головой.
— Совсем по-бабьи затеяно, — выговорил он. — Да, по-бабьи. А вместе с тем таково ехидно, что если он с цепи сорвется, скажем, как собака… то уже будет бешеный пес… и вас первую отправит на тот свет.
— И пускай…
— Бабье, злое, но не разумное рассуждение, а то просто младенческое рассуждение. Сказывают дитяти: ушибешься! А он отвечает озорно: «И пускай!». Вот мой балованный Олимпий так-то матери отвечает.
— Все это к делу не идет!.. Я пришла вам объяснить, что я хочу… и просить ваше согласие.
— Не могу… не могу я на этакое… — заволновался Басанов. — И не из сердоболия… а из-за срама. Стыдно… да… бабьи затеи исполнять. Стыдно людей. Сажать человека на цепь, как собаку, и потешаться! Все осудят. Вся Высокса ахнет и осудит. Да наконец и противу закона! Наместник вступится и прикажет прекратить изуверскую, глупую и недостойную дворянина потеху.
— Так вы этого разрешения мне не дадите? — выговорила Сусанна Юрьевна запальчиво и как бы грозясь.
— Санна! Дорогая… Ну, рассуди…
— Нечего мне рассуждать. Я давно рассудила. И последний раз спрашиваю: дадите разрешение все по-моему приказать сделать или нет?.. Если нет, то я… я оповещу всю Высоксу, как вы стали ее владельцем…
— Я не знаю, как я им стал… — глухо заговорил Басанов, меняясь в лице. — Я ничего худого не сделал. Вы мне после содеянного все пояснили. Я не виноват ни в чем… Кто затеял и кто совершил — не мое дело… но оглашать таковое — все-таки… отчаянное безумие!
— Так дайте ваше согласие казнить Аньку, как я надумала.
Басанов молчал.
— Ну-с. Что же? Хотите пораздумать, с Михалисом посовещаться. Что ж, я подожду хоть до завтра, — усмехнулась Сусанна насмешливо.
— Как знаете! — махнул рукой
— Откупимся. А Анька все-таки на цепи останется!..
Сусанна поднялась и спросила как бы официально:
— Извольте разрешить, Дмитрий Андреевич, ставить столб в саду, на кругу, где качели?
— Как знаете. Говорю: срамите… Я всем буду сказывать, что это не я, не моя затея…
— Я все на себя беру.
И Сусанна Юрьевна, довольная, чуть не радостная, пришла к себе наверх. Вызвав Пастухова и обер-рунта Ильева, она приказала им тотчас же распорядиться.
И вся Высокса действительно ахнула, а равно вся без исключения осудила барышню-затейницу и барина-«потакателя».
Через сутки вблизи от дома, на кругу, был врыт большой столб. На нем был железный обруч с цепью довольно длинной, но не тяжелой, на конце которой был наручник…
X
На следующий день перед полуднем куча народа толпилась в саду, в ожидании привода виновного к месту позорища. Тут были и нахлебники, и дворня, и заводские… Все глядели сурово или смущенно… Происходящее было очевидно им не по душе.
И в самый полдень все вдруг зашумело, загудело, задвигалось.
Двое рунтов вели через сад Гончего, связанного бечевой по рукам, держа два конца бечевы. Еще две пары рунтов шли впереди и сзади. Гончему еще поутру было объявлено, какое его ждет наказание за содеянное им когда-то преступление, оставшееся без возмездия.
— К цепному псу приравняли, — отозвался он глухо, но спокойно.
И затем через несколько минут он прибавил, уже усмехаясь:
— Доложите-ка вы барину вашему, чтобы указал меня заморить на цепи. А коли спустят, или я сам сорвусь, то многих перекусаю, начав с него, с первого.
Теперь, идя с рунтами на место позорища, Анька был бледен и шел, опустив глаза. Вся толпа при его появлении смолкла… Уж будучи около столба, Анька удивился царящему молчанию и быстро окинул глазами всех толпящихся… Никто не ухмылялся, враждебных взглядов тоже не было. Все смотрели на него странно — и если не прямо сочувственно, то сурово негодуя.
— Вон что ваш молодой барин творит, — презрительно произнес Гончий, обращаясь ко всем.
— Это не он! Барышня! — крикнул робкий голос из задних рядов.
— Люби кататься, люби и саночки возить, — раздался другой голос громкий, веселый, довольный.
Это был князь Давыд, подходивший к столбу.
— Пришел я тебе да и всем сказать, Онисим, — продолжал князь, — что эта затея измышлена Сусанной Юрьевной. Ей спасибо скажи. А Дмитрий Андреевич такового не оправдывает. И ты на него не злобствуй.