Владимирские Мономахи

Салиас Евгений Андреевич

— Да, правда твоя! Но, видишь ли, она иначе сказывает…

И Басанов передал Давыду все доводы, приведенные Сусанной Юрьевной.

Давыд встал со стула, начал ходить по спальне около сидящего Басанова, сильно волнуясь. Затем вдруг у него как бы вырвалось против воли:

— Никогда, никогда я бы этого не разрешил!..

Голос его, подавленный тревогой, подействовал на Басанова. Он тоже вдруг сильно смутился.

— Да скажи — почему?

— Как — почему! Хотел он когда-то зарезать вас, зная, что вы у Сусанны Юрьевны сидите. Вместо вас вышла на балкон она. Тогда он хватил ее,

с тем, когда ухлопает, уложит и вас. Дело не выгорело, потому что в доме все поднялись от крика. Ему и тронуть вас не удалось. Но вот он взялся инако: пошел к Аниките Ильичу, погубил вас еще того хуже… Тут по воле Божией все перевернулось. Аникита Ильич скончался, а вы стали барином Высоксы. Но злоба его на то, что Сусанна Юрьевна из-за вас отдалила его, осталась старая. И вот он опять пробовал убить вас в лесу.

— Он ли? — воскликнул Басанов.

— А кто же другой? Я не хотел говорить прежде наверное. А теперь скажу. Он. Все мои розыски, что я вел и веду, прямо ему улики.

— Он в те дни сам еле жив лежал у Ешки-знахарки.

— Лжет, бестия. Лжет. Его накануне ввечеру видели близ охотного дома. И я знаю, кто видел, и вам…

Никаев запутался, боясь запутаться во лжи, неподготовленной и измышленной внезапно… Но хитрый план вдруг созрел в его голове.

— Да ведь и вы и все думали прежде на Гончего!

— Да, я думал, правда, но Сусанна Юрьевна меня разговорила!

— Ну, а меня она не разговорит! — злобно вскрикнул Давыд. — Я как прежде думал, что это он, так и остался при своем. Да еще и улики теперь имею…

— Так как же быть тогда? — развел руками Басанов. — Как же его в дом-то брать теперь?

— А вот об этом и подумайте!

Наступило молчание. Басанов глубоко задумался и затем произнес тихо:

— Озадачил ты меня! Что же теперь делать? Я ей разрешение дал. Назад слова брать не хочу. Да с ней и нельзя. Ты знаешь: она что хочет, то и творит. У нее есть на меня такое слово, что…

И Басанов махнул отчаянно рукой.

— Да. И творить через край даже! Все сказывают, что вы якобы младенец, на помочах у нее. Не вы — барин — владелец Высоксы, а она — барышня — настоящая владелица. Хоть раз-то бы вы уперлись.

И, помолчав мгновение, князь снова заговорил:

— В доме будучи, ведь он может ночью прокрасться вот сюда и хватить вас ножом среди сна. Он же в этом деле не новичок, — усмехнулся Давыд озлобленно. — Он знает, как орудовать, чтобы человечью кровь проливать. Только удивляться можно Сусанне Юрьевне! Диво дивное! Чем больше думаешь, то больше мысли путаются! И впрямь скажу опять — только бабу на этакое взять! Как же это?.. Вчера меня человек чуть не зарезал, а сегодня я с ним спать лягу. Да что же это? Разве кто, только совсем ума лишась, на этакое пойдет!

Басанов, уже совершенно смущенный, хотел что-то отвечать, но в эту минуту дверь отворилась, и Дарья Аникитична, ведя с собой за руки двух маленьких мальчиков и в сопровождении старухи Матвеевны, вошла в спальню.

Старший мальчик, Олимпий, сурово и косо оглянул всю комнату и уперся глазами в отца, твердо и упрямо. Младший, Аркадий, напротив, добродушно усмехался и губами, и большими светлыми материнскими глазами.

Дмитрий

Андреевич оглядел обоих сыновей и в сотый, если не в тысячный, раз выговорил, кладя руку на старшего мальчугана и закидывая ему голову назад:

— Живой Аникита Ильич! Гляди, Давыд! Ну, разве не правда? Гляди! И глаза, и нос, и рот. А пуще всего глаза! Ишь как смотрит! Маленький Аникита Ильич! Вырастет, будет владельцем Высоксы, и тогда…

— Тогда, — перебил Давыд резко, — порядки будут иные, чем теперь! Тогда у него никто тут чудить не будет. И пойдет все по-старому, как было при Аниките Ильиче!

И, нагнувшись к мальчику, он прибавил шутя, хотя голос его продолжал быть суров:

— Так, что ли, Олимпий Дмитриевич? Ты не дашь в Высоксе разным бабам чудить?

Олимпий удивленно, упорным взглядом, поглядел в глаза князя Давыда, ничего, конечно, не понимая, но что-то думал свое и, как всегда, тайное. Никакими допросами нельзя было заставить мальчугана сказать, о чем он думает.

Дарья Аникитична, понявшая по голосу Давыда, что есть что-то новое, тотчас вообразила, что эта новость есть, конечно, последствие разговора наедине между мужем и Сусанной Юрьевной.

— Кабы знали вы, Дарья Аникитична, — обернулся к ней Давыд, — какие в Высоксе чудеса в решете окажутся не ныне-завтра! На ночь запирайтесь. Все двери запирайте, и свою тоже и детскую тоже.

Дарья Аникитична превратилась совершенно в прежнюю наивную Дарьюшку. Она широко раскрыла рот, а в больших да еще вытаращенных глазах появилась тревога… неведомо о чем — от бессмысленного перепуга, или от чего иного, ей ведомого. А князь не удивился этой тревоге.

Дмитрий Андреевич переводил глаза с жены на Никаева, с его лица снова на лицо жены. И в их взглядах, которыми они обменялись, показалось ему внезапно что-то особенное, чего он прежде никогда не замечал. Она будто уже знает, о чем дело идет. Он будто своими глазами ей сказал все… Они будто друг дружку понимают, ничего не произнеся и не объяснив.

«Что же это такое? — подумал он. — Ведь он же ничего не знал, я же ему сейчас про Сусанну и ее затею поведал, а он Дарьюшке еще ничего не рассказал. А они смотрят, и в глазах у них будто видно, что они знали дело. Или будто читают друг у дружки мысли… Удивительно!..»

— Чего ты перепугалась? — спросил он жену.

Дарья Аникитична смутилась сильнее от вопроса и снова глянула на князя Давыда с мольбой во взгляде.

— Чего же на него глядеть? Ответствуй сама мне, — сказал Басанов. — Он про двери заговорил, чтобы запирать на ночь, а ты насмерть перепугалась.

— Про двери, — залепетала она, но запнулась. Князь выручил ее, заговорив и объясняя, что он шутит.

— Теперь осень, свежо… Надо двери от стужи запирать, — добавил он.

Но Дарья Аникитична продолжала глядеть тревожно. Глаза ее сказали князю, что она знает, что он лжет, а Басанов тоже подметил этот взгляд и тоже понял его смысл.

«Должно быть, — подумал он, — она всегда так смотрит, что всякий может у нее по глазам все мысли читать… Да, вот за восемь лет не видал я и не знавал за нею такого…».