Владимирские просёлки
Шрифт:
«Уважаемый товарищ Устинов!
Я много слышал о сортах невежинской рябины, и мне, как садоводу-любителю, очень хотелось иметь у себя в саду рябину. Вот уж около трех лет я пишу заявки на эти сорта рябины и всегда получаю ответ: «У нас такой рябины нет». Так отвечают из госпитомников и плодово-ягодных станций…»
«Многоуважаемый Александр Иванович!
Наш институт специально направит своего садовода к вам за черенками невежинской рябины. Нам надо заготовить около 1500–2000 черенков…»
«…очень просим вас выслать семян или сеянцев
Письма, письма, письма…
– Откуда они узнали о вас, Александр Иванович?
– В газете меня один раз пропечатали, как есть я колхозный садовод-мичуринец.
– Вы еще и мичуринец?
– Так уж в газетах пишется, им виднее.
– И всем вы посылаете, кто просит?
– Почему не послать, пусть расходится наша рябина по белу свету. Теперь, правда, я их чаще на Собинку адресую.
– Там тоже садовод вроде вас?
– Нет, там образован опорный пункт по нашей невежинской рябине, чтобы ее, значит, изучать, разводить, чтобы все научно, чтобы не меньше ее становилось на земле, а больше и больше. Будете в тех краях, поинтересуйтесь, у них широко поставлено.
В саду полным-полно было пчел: Александр Иванович держит пасеку. Пчелы пикировали из-за высокого плетня к своим ульям, преграждая дорогу: известно, на пчелиной автостраде не становись!
– Что же вам показать? Рябины как рябины, или не видели никогда? Они ягодой отличаются, вкусом, а снаружи; что лешевка, что наша, невежинская, – одно. Приходите, когда поспеет. Может, самим понадобится, развести задумаете, пожалуйста, в любое время, я вам лучшие черенки дам, внуки благодарить будут. Конечно, кто не понимает ничего, тому рябина не фрукт. Нет, милые, в ней и красота, в ней и польза. Каждому дереву – своя цена.
На обратном пути мы присели на пригорке и долго любовались селом, утопающим в зелени рябин. Как красиво бывает здесь глубокой осенью, когда загорятся рябины красным своим огнем! Глаз не оторвать от села Невежина!
Подумалось еще вот о чем. Была деревня Негодяиха, ее негодяевцы переименовали во Львово. Кобелихинцы теперь чаще зовут свою деревню по имени колхоза «Красное заречье». Это все понятно. Невежинцы и не помышляют ни о чем таком. Наоборот, они недовольны, что колхоз их, называвшийся «Невежинская рябина», переименовали теперь в «Победу».
В самом деле, зачем его переименовали?
День двадцать шестой
В этот день не было надежды на перемежку дождя. Поэтому почтовый грузовик с брезентовым тентом над кузовом пришелся как нельзя кстати. Мы забрались под тент и тотчас убедились, что во многих местах брезент имеет небольшие дырочки. Сначала мы не придали этому никакого значения. Между тем на тенте скапливалось все больше дождевой воды. Он провис и, когда грузовик тронулся, забултыхался, как бурдюк с вином или кумысом. Вода переливалась в разных направлениях, и это способствовало равномерному ее распределению на все дырочки, имеющиеся в брезенте. Самих нас, не хуже той воды, кидало от борта к борту или от заднего борта к кабине.
Кроме
Задний полог тента был подогнут под железную перекладину, и мы могли наслаждаться пейзажем, как бы вставленным в темную рамку. Верхняя половина картины изображала небо из клочьев грязной ваты. Нижняя была заполнена жирной чернотой размокшей земли. Ряды длинных тускло мерцающих луж, число которых соответствовало разъезженным колеям дороги, вносили в картину некоторое разнообразие. Лужи колыхались. Вода, вытесненная из них колесами нашего грузовика, стекала обратно грязными густыми потоками.
Иногда автомобиль, поскользнувшись всеми четырьмя колесами, начинал медленно, но верно сползать в сторону. Колеса вертелись при этом, но с таким же успехом, как если бы автомобиль был приподнят краном. Верхний слой дороги размок, разжижился и играл теперь роль смазки между колесами и более твердым грунтом. Каждый пригорок приходилось брать с боем. Около одного пригорка простояли минут тридцать, отъезжали назад, прыгали на него с разгона. Копали грязь лопатой, кидали в грязь камни. Впрочем, делали это не мы, пассажиры, а водитель и девушка, сопровождавшая почту.
Дождь лил не переставая.
Второй пригорок отнял всего лишь двадцать минут, и мы не теряли надежды, что так и пойдет по нисходящей степени. Однако случилось непредвиденное.
После бесполезной попытки преодолеть очередной пригорок автомобиль пополз задом и решительно встал поперек дороги. Водитель и девушка покопались под колесами, и им удалось поставить машину радиатором в ту сторону, куда ехала она до сих пор. Но вторая попытка кончилась тем же, то есть сползанием с пригорка с одновременным разворотом на девяносто градусов.
Первым из пассажиров (воздадим ему должное!) не выдержал Серега. Он разулся, закатал штаны и смело ринулся в стихию дождя и грязи. За ним полез парень. Под автомобилем что-то начало хлюпать, оттуда доносилось кряхтенье, скрежет, негромкие чертыханья.
Чувство коллектива, воспитываемое в нас с детских лет, взяло верх над нежеланием мокнуть и мазаться. Постепенно мы все трое, то есть девушка-пассажир, Роза и я, присоединились к работающим внизу. Только частник со своими корзинами остался сидеть в кузове.
Работа состояла в том, что с одной стороны нужно было лопатой срывать мешавший бугор, с другой стороны – замостить этот участок дороги камнями. Камней много лежало в кучах возле обочины. Землю копали на переменках, потому что лопата была одна. Каменные работы производились всеми одновременно.
Стараясь выбрать камень поплоще, подкладывали его под колесо, рядом с ним клали еще камень, потом еще, еще, затем совершалась проба. Водитель мыл руки в луже и залезал в кабину. Мы все упирались в грузовик кто где поспел, по возможности сбоку, ибо из-под колес во время проб вылетали две струи грязи, перемешанной с камнями, как будто там работали некие гряземеты.