Владислав Листьев: Послесловие

Кириленко Алексей

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Мы с Владиком учились на факультете журналистики. Было там такое элитное международное отделение: все ребята москвичи, с рекомендацией райкомов. Туда, как ни странно, было легче поступить: отсекались все отличники-провинциалы. Влад учился на курс старше. «Международников» с первого курса посылали на картошку. Убийственное мероприятие: два месяца в селе Бородино происходила борьба с сельским хозяйством. Когда мы туда приехали, курс Влада уже вовсю там трудился. Знакомство получилось довольно ярким. Посреди непролазной грязи стоял элегантный парень с длинными волосами — такой д'Артаньян в очках, с широкой повязкой на голове. Он был руководителем бригады сортировщиков. Это было серьезно, это была должность. Несмотря на всю эту сельскую непролазность и жуть, Влад с юморком распоряжался ситуацией. Помню один такой его жест: несколько вальяжный

и аристократический, когда он ладонью подманивал трактор, который должен был сгружать какие-то мешки. Это было невероятно артистично и здорово поднимало настроение. А настроение-то, в общем, было, как у немцев под Москвой. Когда становилось совсем плохо, он дико и радостно кричал: «Мы все здесь подохнем!» Не знаю... к нему сразу возникала симпатия. Так получилось, что я попал в его бригаду сортировки, и мы познакомились. Потом общались уже на факультете и, позже, на Иновещании. Там он уже был без своих мушкетерских* длинных, волос. Тогда ведь на Гос-телерадио царствовал Лапин, поэтому особенно-то не развернешься. Бороды находились под строжайшим запретом, усы расценивались как идеологическая уступка. Влад работал в спортивной редакции. Общались мы в основном на уровне перекуров и кофе. Там же трудился и Андрей Шипилов, позднее перетащивший нас на телевидение, и Дима Захаров.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ; На Иновещание я пришел раньше Влада. Он работал в спортивной ^редакции и редакции пропаганды, был довольно активным комсомольским деятелем. Не думаю, что он всерьез относился к этой работе. Скорее, тут присутствовали карьерные моменты. Он всегда был таким, каким его заполнили по телевидению: достаточно беззаботным, веселым, ни у кого от его комсомольской работы напряжений не возникало. «Проблемный» был только Анпилов» который в то время тоже работал у нас.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Была такая забавная история, называемая ДНД: добровольная народная дружина. Мы должны были кого-то задерживать. Никого мы не задерживали, естественно, ходили с этими повязками, строго, но с некоторой симпатией поглядывая на алкашей. Да и некого было задерживать, тут милиция и без нас так чесала! Дежурил и Витя Анпилов, который работал в сумасшедшей кубинской редакции — что его и сломило. У них там висели портреты Че Гевары и Кастро, они все помешались, и их дальше так и понесло в этом фарватере. Между прочим, Витя — единственный, кто на дежурстве кого-то отловил. Кажется, ему дали грамоту.

Но самые милые воспоминания связаны с тем, как Влад ухитрялся проводить комсомольские собрания: все шли на них как на дружеские посиделки. Это никогда не превращалось в идиотизм. Как только от Влада требовалось прочитать какую-нибудь кретинскую парткомовскую бумажку, в глазах появлялось столько иронии, и читалось это с такими интонациями, что и придраться было невозможно, и все начинали корчиться от смеха.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. А мы с Владиком познакомились на почве выпивания и ухаживания за девочками. Поскольку он старше, нельзя сказать, что мы быстро сошлись. Помню, что в январе 1985-го поехали в Софрино на комсомольский выезд — такие в то время организовывались алкогольно-развлекательные выезды с лыжными прогулками, девушками и питьем. Владик тогда был начальником, впрочем, довольно занятным, веселым и совершенно беззаботным. Работал он в главной редакции пропаганды, а, надо сказать, мы к ним относились довольно пренебрежительно, поскольку они должны были обрабатывать речи Черненко и прочую чепуху. А мы специализировались по зарубежью.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. Я тоже не скажу, что мы с Владом дружили.

Иновещание — заведение специфическое. И родители почти у всех специфические. Так что дети, безусловно, отбирались по строго определенным критериям. Но дело в том, что это обстоятельство сказалось довольно забавным бразом. Жизнь с родителями за рубежом, по сути, обрекала этих детей на негативное отношение к системе. Представьте, тебя увозят в возрасте шести лет в капиталистическую страну, где ты сразу же попадаешь в нормальный, приемлемый мир. Ты живешь в доме, где в распоряжении отца две-три машины, комфорт, удобства.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Сколько помню Владика, он никогда не интересовался политикой. В этом смысле наша компания была довольно странная. Влад был секретарем комсомола Иновещания, потом членом партии. В нашу компанию он попал благодаря своему восхитительному, залихватскому свойству: «Эх, б..., проскочим!». И проскочил. Дима Захаров — законченный антисоветчик, я тоже. Для нас гнобить партию являлось совершенно естественным состоянием. Для Влада это неорганично.

ВЛАДИМИР

ПОЗНЕР. Дело в том, что Иновещание «разговаривало» все-таки с другим контингентом. Пусть они были «левые», симпатизировавшие СССР, но все же это были люди, выросшие в других условиях, и вешать им лапшу на уши удавалось труднее. Поэтому допускались иные аргументы, иные темы, кое-что разрешалось критиковать пусть и очень осторожно. Например, признавалось наличие антисемитизма, как наследие царского строя.

При этом Иновещание называли «могилой неизвестного солдата», никто нас в Союзе не знал, и не очень многие знали за рубежом.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Еще нашу организацию называли «братской могилой журналистов». С одной стороны, все отлично: хорошая зарплата, вкусная столовая, с другой — никакого обратного отклика от работы. И никакой перспективы. Ты есть, а вроде тебя нет.

Десятиэтажная «сталинка» на Пятницкой, 25, - место культовое. С момента постройки в ней обосновалась главная идеологическая «радиокухня» страны, стряпающая на экспорт. «Голос России» вещает аж на 32 языках в 150 стран. Для чего «пашет» по 72 часа эфирного времени в сутки. (.'..) Пожалуй, самое странное в биографии обители отечественного Иновещания — то, что она стала «шинелью», из которой вышла современная отечественная журналистика. В разные времена в коридорах альма-матер можно было столкнуться, скажем, с Владом Листьевым, Владимиром Познером, Александром Любимовым. Или с зам-главного, редактором арабского отдела Евгением Примаковым.

(...) Цензура была жесточайшей: за каждую неверно поставленную запятую виновного безжалостно волокли «на ковер». Зато царила богемная атмосфера, и немногие счастливчики, проникавшие сюда со стороны, благоговейно взирали на журналистов, небрежно интересующихся, какая кухня в ресторане сегодня — молдавская или, может, грузинская?

В кабинетах, отгроханных с социалистическим размахом, до сих пор висят ветхие громкоговорители, в которые в свое время объявляли: «Товарищи! К нам в редакцию приехал товарищ Сталин!» Патриархи утверждают, что даже работают они по-прежнему: либо орут, как вокзальные «матюгальники», либо едва различимо шепчут...

Из материала Андрея Полунина «Радио-кухня на экспорт». «Московский комсомолец», 30 октября 1999 года.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. А получилось так... В 1984 году Андрея Шипилова, доброго знакомого Владика по Иновещанию, пригласили на телевидение.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. В молодежную редакцию я пришел, когда «Взгляда» и в помине не было. Эдуард Сагалаев искал молодого журналиста для программы «Мир и молодежь». После радио работа на телевидении произвела на меня довольно странное впечатление. Есть такое расхожее мнение, что радио — это сумасшедший дом, а телевидение — пожар в сумасшедшем доме.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. Через некоторое время Андрей рассказал, что создается новая молодежная программа, и пригласил нас туда.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Помню, мы довольно скептически к этому отнеслись. Я, во всяком, случае. На тот момент телевидение представляло собой совершенно безнадежную организацию, и мне это было неинтересно. У нас-то ведь компания была довольно свободная, мы вещали на Запад, общались на иностранных языках, половина людей иностранцы. Помню, у нас было Профсоюзное собрание, которое прошло на датском языке: ну, не все понимали в нашей редакции по-русски, что делать! Другой стиль общения, другая степень свободы, другое состояние души, нежели на ТВ.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Дело в том, что, например, история американского телевидения — это продолжение истории американского радио. И лучшие ведущие 50-х годов пришли из радийных структур — новоcтийщики, серьезные аналитики. Сагалаев и Лысенко пошли по этому пути. А элита радио в то время — это Иновещание, то есть люди проверенные, все точно комсомольцы или члены партии, у всех нормально с анкетами, ну и, конечно, образование — это и языки, и широта взглядов. А между тем задачка была сверху поставлена едва ли не самим Лигачевым. В общих чертах ее можно так интонировать: «Ну как же, у нас тут такие изменения, такая жизнь, а эти до сих пор слушают «Голос Америки» и «Свободу» — все это поливайло! А мы ведь меняемся!» Что-то в этом духе... Даже название, которое никому не понравилось, было спущено сверху: «Взгляд» — очень сложно для произношения, четыре согласных.