Владивостокские рассказы (сборник)

Смирнов Анатолий Иванович

А вот третий, старший сын – это была постоянная боль в сердце Валентины. Да и жил далеко, в Питере. С женой разошелся, оставил квартиру семье, сам ютился в коммунальной квартире, а ведь мужику уже за пятьдесят. Глядишь, скоро пенсионером будет.

Так хорошо вначале у него все складывалось. После школы, не сказав ничего родителям уехал в Ленинград и поступил в автодорожный институт. Сам, без всяких протекций. Учился-то хорошо, и хоть жил в лесном поселке, часто ездил на математические олимпиады. Им тогда учителя гордились: «Гляди-ка из нашей глухомани, а не хуже, и даже лучше, разных там городских учеников». И карьера после института у него развивалась стремительно, как и сам был стремительный, на первом же курсе института

женился, в восемнадцать лет стал отцом. Но институт окончил блестяще, был первым студентом на курсе, потому и оставили его в аспирантуре. Да тянуло его не к науке, а к практике.

На два года ушел офицером в армию. Служил к дому поближе, на Байкале. Хотя это как раз на полпути между Питером и Дальним Востоком, строил там дороги. Окончив военную службу, на Дальний Восток, ближе к родителям не поехал – вернулся в Ленинград. Сейчас и Ленинград-то не по-русски называется, какой-то иностранный Санкт-Петербург, как будто русских названий нет, пусть хотя бы Петроград, как перед революцией назывался. Павел – то, иностранщины не признавал, долго Возмущался переименованию и всегда называл город по старому – Ленинград. Вот туда-то снова и устремился старший сын, как будто медом там кто-то намазал. А с другой-то стороны жена – то ведь ленинградка. Для нее Дальний Восток одна Тьмутаракань, хоть даже бы и в городе жили.

Назначили в Питере большим начальником – руководителем стройуправления. Дороги даже в Болгарии строили. И болгарский орден получил. Когда нужно было реставрировать Дворцовую площадь в Ленинграде, поручили ему, ее сыну. Возил он ее в один из приездов к нему туда, показывал возле памятника царю плитку в брусчатке, с надписью – такое-то стройуправление проводило реставрацию и фамилия, имя, отчество ее сына. Гордостью за их фамилию тогда наполнилось материнское сердце. Это же был правительственный заказ, после таких работ стал главным инженером строительного треста, а через год и управляющим. По должности, всего-то в тридцать два года, член коллегии Министерства строительства СССР. Тогда встречая мать подкатывал на служебной машине к трапу самолета. И тогда снова гордостью наполнялось материнское сердце.

Да только в жизни все не постоянно. Разошелся с женой, которая ей, Валентине, да и мужу Павлу очень уж нравилась. Объяснил, что вроде бы гульнула она, пока он очередной раз был на стройках Болгарии. И покатилось все под откос.

Теща его накатала в ЦК жалобу на зятя. Стали таскать по парткомиссиям. Строго тогда было с разводами. А мужик он горячий, вспылил и ушел снова начальником стройуправления, тоже ведь большой ранг. Когда под Ленинградом в Пушкино строил площади и улицы, то при проезде ему постовые милиционеры честь отдавали, сама видела, когда он показывал свою работу.

Тут в стране началась перестройка, а затем и распад государства или, как ее Павел называл, контрреволюция. В числе первых сын создал кооператив совместно с предпринимателями из Финляндии. Что-то было связано с лесом, в подробности Валентина не вдавалась, не материнское это дело. Только вот отец, а Павел был человеком строгих правил, на это дело взглянул по-своему. «Раз кооператив, значит торговля», – решил он. И заявил своему сыну: «В нашем роду торгашей не было, поэтому чтобы не позорить меня перед моим поселком, чтобы ноги твоей здесь не было». Сам переживал, но на своем стоял твердо. Поэтому, когда сын приезжал в отпуск и останавливался в райцентре у сестры Павла, со слезами Валентина ездила встречаться с сыном. Тр и года не бывал он в таежном поселке.

На похоронах отца сын твердо заявил, что отец был прав. И отец, и сын сильно любили друг друга, но были оба с крепкими характерами.

А вот материнское сердце все исстрадалось.

Потом рухнул и кооператив, замордовали налогами. Сын ушел в строители. Руководил строительством каких-то туннелей на железной дороге.

Куда же он

пропал, что с ним? Что-то неладное, подсказывало материнское сердце. Сын нашелся через месяц в морге, был убит, защищая пожилую женщину, на которую с целью ограбления напала банда отморозков.

Волчий остров

Где-то далеко за лесом взвизгнула пила – циркулярка на пилораме, видимо попал тяжёлый для неё сучок внутри ствола дерева или от комля неровно пошёл распил. Старый вожак волчьей стаи насторожился, повёл ушами. Замерли и другие молодые волки. Лишь рождённые ранней весной волчата продолжали, поскуливая, свою возню в логове между огромных валунов.

Ветер дул с реки, которая огибала остров широким разливом и летом, кроме того ещё и быстрым течением, протоки между островом и коренным берегом. Сейчас же вся гладь реки была покрыта льдом, лишь на середине протоки в узкой щели бурлила вода. Когда облюбовала волчья стая этот остров – никто не знал, и даже вожак был рождён тут же на острове. Раньше здесь на многие десятки и сотни километров простиралась тайга. И лишь последней осенью пришли лесорубы и стали строить таёжный посёлок. За зиму пообжились, теперь уже и шум работающей пилорамы слышен на несколько километров. Никто из пришельцев не знал о волчьем острове, а волки и не собирались его покидать. Сначала вострили уши на шум от деятельности людей, потом привыкли. Только, вот разве как сейчас, ненормально взвизгнула циркулярка и заставила вожака насторожиться.

Этот звук заставил от неожиданности вздрогнуть и Клима. Две недели назад он бежал из зоны. Первую неделю чувствовал за собой погоню, сейчас стало поспокойнее, и он далеко обходя лесные посёлки выдвигался всё дальше на материк. Несколько раз ночевал в охотничьих зимовьях: там и дрова припасены, и спички, и скромные запасы продуктов. Была мысль – переждать в одном из них до лета, но её пришлось отбросить, каким-то шестым чувством, звериным волчьим чутьём, почувствовал приближение людей и ушёл, опередив их почти на час. Потом слышал лай их собак.

Весна набирала силу. Проталины становились всё шире, и надо было выбираться из тайги до лесных весенних разливов или искать место, где до лета можно прожить. Только вот чем питаться? Было бы ружьё, тогда бы охотился, а так нож – тесак, вот и всё оружие – всё имущество.

Клим служил в спецназе, прошёл несколько «горячих точек», а потом его просто подставили: инкриминировали умышленное убийство мирной чеченской жительницы, хотя эта «мирная» была снайпером, и немало уложила его товарищей. Но в суде все вопросы решаются наличием больших денег, а их у Клима в достаточном количестве никогда не было. Кроме того стал и заложником политических решений: руководство страны начало заигрывать с этническими меньшинствами. «Духи» доставали его в период следствия, а потом и в зоне. Связи у них были налажены, денег на кровную месть они никогда не жалели, многие из лагерных начальников давно были куплены и смотрели на действия кавказцев сквозь пальцы. Их больше заботило, чтобы не было массовых беспорядков, шла работа и выполнялся план. А что идёт охота за каким-то зэком Климом их не волновало. Нет человека – нет проблем.

Решение бежать пришло внезапно. При погрузке лесоматериалов в вагоны он обнаружил в стволе огромного кедра большое дупло, как раз, чтобы залезть человеку. Обработал всё вокруг схрона перцем и махоркой, даже собака при осмотре долго чихала. В дупле проехал, сколько смог, хотя мороз, особенно по ночам, закручивал под телогрейкой всё тело в пружину. Но самым трудным было выбраться, ствол при погрузке повернулся не так, как Клим рассчитывал. Думал, что уже никогда не выберется, пока при разгрузке не обнаружат труп, но всё обошлось, просто повезло. Вагон при торможении дёрнулся и ствол кедрача с дуплом, где находился Клим, от толчка немного сдвинулся, чуть-чуть, но это спасло Клима от неминуемой смерти.