Владычица Безумия
Шрифт:
Над ее головой алмазной сетью мерцали звезды. Все созвездия высыпали этой ночью на небо, чтобы посмотреть на Совейз, дитя Демона.
«Но только зачем мне это? Неужели это и есть вершина всех желаний — власть над бестолковыми людьми? Неужели цель всего — лишний раз доказать им мощь зла и призрачного мира? Лишний раз покривляться шутом, теша себя и пугая их?»
Подумав это, она почувствовала, как рука в шелковой перчатке коснулась ее щеки.
— Шутовство? Ты теперь называешь нашу любовь этим словом?
— Наша любовь, — ответила она Чузу, который вторым
Чуз рассмеялся лисьим тявкающим смехом. А Олору проговорил, тихо и печально:
— Ты разбиваешь мне сердце.
— В таком случае, если ты покачаешься из стороны в сторону, то будешь звучать, как храмовый колокол, когда осколки зазвенят друг о друга.
Так, смеясь и дразня друг друга, они оказались у дверей винной лавки. В окнах ее горел свет, и Совейз шагнула внутрь так уверенно, словно этот погребок и был изначальной целью их прогулки.
Засидевшиеся посетители погребка мирно спали, воздев на бочки ноги в грязных сапогах или уронив головы на скрещенные руки.
Совейз и Олору расположились у дальней бочки в углу. К ним тотчас подскочил толстяк в заляпанном фартуке. Как видно, лавочка одновременно являлась и таверной, а посетители могли получить не только бутыль вина, но и ужин.
— Что желаете, молодые господа? — спросил толстяк у Совейз. — Вина, пива?
— Местное вино, — нараспев во всеуслышанье проговорил Олору, — годится только на то, чтобы разбавлять свиное пойло.
— Верно, — согласился толстяк. — Так будете вы его заказывать или нет?
— А в этом есть своя логика! — рассмеялся Олору еще громче. — Во всяком случае, эти вот свиньи, возлежащие на бочках, выглядят вполне довольными!
Спавшие люди зашевелились и подняли головы. Толстяк, не задавая больше никаких вопросов, исчез за дверью у стойки.
— Кто это назвал меня свиньей? — взревел один из посетителей.
— Только не я, — заявил Олору. — Я никогда бы не осмелился. Но какой-нибудь искренний поборник истины непременно усмотрел бы в тебе именно это животное.
Вскочив на бочку, за которой сидел, Олору простер руки в стороны и запел:
— О великолепный свин!В этой лавке, полной вин,Возлежишь ты на столеИ мечтаешь о ботве.Всякий, и поэт, и льстецОбожает холодец.И готовы как одинПеть хвалу тебе, о свин!Источник его вдохновения, еще слишком пьяный, чтобы понять все изящество поэзии Олору, тем не менее понял, что над ним насмехаются. Выставив перед собой красные кулачищи, он двинулся на обидчика. Совейз заступила ему дорогу.
— С чего это ты так разозлился?
— Отойди, парень! Твой приятель любит песни, так он сейчас услышит, как поет мой кинжал, когда вспарывает животы юным наглецам!
— Что он тебе такого сделал? — серебряным голосом
Этого верзила вынести не мог. С ревом, достойным скорее быка, чем борова, он выхватил кинжал и замахнулся. Но рев превратился в крик изумления, а кинжал, пронзив воздух, воткнулся в доски пола. Посреди таверны, поднявшись на задние ноги и болтая в воздухе передними копытцами, стояла свинья, настоящая живая свинья, очень большая и злая. Хрюкая и повизгивая, она мотала головой из стороны в сторону и угрожающе щерила желтые клыки.
После такого оборота проснулись и вскочили на ноги самые сонные любители ночной выпивки. Раздались крики, и самым громким из них был истошный вопль:
— Колдовство!
Опрокидывая табуреты и прихватывая по дороге недопитые бутылки, люди бросились из погребка вон. Как заметили шутники, пьянчуги даже не слишком удивились — просто поспешили оставить страшное место. И чему тут было удивляться, если все окрестности полны слухами о том, что в здешних лесах завелись колдуны?
И только огромная свинья осталась стоять посреди опустевшей лавки, все еще злая, но уже забывшая из-за чего разозлилась. Похрюкивая, она направилась в обход зала в поисках чего-нибудь съестного.
— Умница, — похвалил ее Олору. — Можешь возвращаться домой и с честью доесть свои помои. Из тебя выйдет отличная ветчина.
— А потом, — подхватила Совейз, — можешь подняться в спальню к своим хозяевам и соснуть у них на подушках. Посмотрим, каково будет их пробуждение!
Свинья хрюкнула и, выбравшись из лавки, уверенно затрусила по темным улицам. Олору вздохнул.
— И все-таки мы были слишком снисходительны. Постой-ка, я знаю одного лиса, который может прогнать эту свинью по всему городу и наделать такой переполох…
— Тише, — оборвала его Совейз. — Смотри. Один из забулдыг остался. Отчего бы это?
И Олору замолчал, побелев, как стена. Следуя указующему пальчику Совейз, он взглянул в дальний темный угол погреба. Там, едва различимый в полумраке, и в самом деле сидел еще кто-то, с ног до головы закутанный в черный плащ. Из-под плаща виднелась только узкая белая рука, выводившая какие-то знаки на донышке бочки. Знаки слабо светились. И так же слабо светились камни в перстнях на тонких пальцах.
— Если это человек, — пробормотал Олору, — то я, пожалуй, попрошу от него защиты у благих богов!
— Ты бы и попросил, если бы сам был человеком, — отозвался голос из-под капюшона. — Хотя, тебе, конечно, виднее.
Олору и Совейз переглянулись. В глазах у юноши стояли слезы. Не замечая их, он тихо предложил:
— Давай-ка переберемся куда-нибудь из этой вонючей дыры.
— Отличная мысль, — подхватил незнакомец. — Отправляйтесь. Я буду поджидать вас там.
Его голос звучал нездешней, невообразимой музыкой, он был так прекрасен, что из щели в полу вылезла мышь, чтобы послушать эти чарующие звуки. И в то же время от слов незнакомца веяло чем-то недобрым, словно тучи заклубились на горизонте, предвещая близкую грозу.