Владычица Безумия

Ли Танит

Совейз по-прежнему стояла на коленях.

— Ну, ты оказалась достаточно умна, чтобы вызвать меня, не теряя достоинства, — сказал Азрарн. — Чего ты хочешь?

— Я хочу принять твою волю, — бархатным голосом проговорила Совейз. — Я хочу искупить свою вину. Я покорна и почтительна. Я — твоя рабыня.

— О ты, изменившая свое сердце, — так же мягко проговорил Азрарн. — Скажи мне, почему ты сделала это?

Вот тогда Совейз подняла глаза и взглянула на него с неожиданной гордостью и вызовом. Она совсем не походила на рабыню.

— У меня нет выходя, — неприязненно сказала она. — ты создал меня для своих целей. И я хочу исполнить то, для чего предназначена.

— Ты научилась ненавидеть людей?

— Те,

кого я любила или ненавидела, недостижимы ни для любви моей, ни для ненависти. Я никого не люблю. Я ни к кому не питаю ненависти. Но я почтительна. Я послушная дочь. Я обрезала волосы и оставила цветы на могиле моей матери. И теперь я на коленях пред тобою.

— Встань, — сказал Азрарн.

Отвернувшись от нее, он воззвал к ночи, и ему навстречу вышел крылатый лев. Грива его была в беспорядке, шерсть вздыблена, а перья взъерошены. Когда началась буря, он с радостным рычанием помчался навстречу ветру, и тот немного потрепал огромного зверя. На его жемчужной шкуре искрилась звездная пыль — казалось, он успел долететь до луны, выкупаться там в сияющих звездным светом сухих морях, и вернуться обратно. Подойдя к Совейз, он сел на землю и начал вылизываться.

Тогда Азрарн воззвал второй раз, и со стороны моря показалась колесница. Отлитая из прочной бронзы, она вся была покрыта серебром. Украшавшие ее жемчужины сияли ярче, чем звезды, а россыпь сапфиров на спицах колес могла синевой поспорить с морскими волнами. Черные агаты смотрели из жемчуга, словно зрачки гигантских глаз. Впряженная в колесницу тройка лошадей имела шерсть черную, как агаты, жемчужно-белые копыта и синие, как сапфиры, длинные хвосты и гривы. Возница-ваздру сжимал поводья, сотканные, казалось, из лунного света. Лошади, разметав испуганные волны, ворвались из ночи на притихший берег, и стали, как вкопанные. Остановив лошадей, Возница взглянул на своего господина, перевел глаза на Совейз — и в его черных зрачках отразилось восхищенная почтительность. Он соскочил с колесницы, приветствовал Азрарна так, как должно Ваздру приветствовать своего государя, а затем отвесил девушке глубокий поклон. Ее еще никто не знал среди Ваздру, и потому высокородный демон просто отдавал должное ее красоте, а также тому, что она стояла рядом с его повелителем.

Азрарн взошел на колесницу. Повернув лицо к Совейз, он промолвил:

— Я знаю, что у тебя нет настоящей власти превратить море в траву, но твоя иллюзия была столь великолепна, что другие могут поверить в обратное. Это вряд ли понравится морскому народу. Поэтому нам лучше уйти отсюда как можно скорее.

— Означает ли это, что мой царственный отец боится морского народа?

— Соленая вода, — ответил он, — время от времени оказывала мне самые разные услуги.

И тогда вдалеке, на озаренной луной глади возникли два призрака: несущаяся во весь опор лошадь, а вслед за ней — мерцающий огнями гордый корабль. Оба видения мелькнули и пропали, словно облака, гонимые ветром.

— Я как-то слышала эту историю — ее часто рассказывают в тавернах, — сказала Совейз. — Сайви многоликая. Твоя возлюбленная, которую ты уничтожил. Похоже, тех, кто осмеливаются назваться предметом твоей любви, неизменно подстерегает злой рок.

— Пусть это тебя не беспокоит, — отозвался Азрарн. — Злой рок — не для тебя.

Над головами лошадей звонко щелкнул кнут. Колесница сорвалась с места — вперед и вверх, выше самых высоких деревьев. Сияющие спицы слились в движении в единый слепящий диск, лошади дико заржали, задирая головы. В несколько мгновений колесница с обоими Ваздру скрылась в ночи.

Но Совейз вспрыгнула на спину своему льву.

«За ними.»

Лев нагнал колесницу и несколько часов они бок о бок летели в черноте ночи. И те, кого мучила в эту ночь бессонница, могли увидеть зрелище мало с чем сравнимое: белый лев с черноволосой всадницей, летящий под плащом

Князя Демонов на сияющей, как луна, колеснице с черными тучами-конями.

Луна, взобравшаяся уже на самый верх небосвода, обернула бледное лицо к западному пределу мира. Что же выслеживала она там, на самой кромке? Ничего, кроме ярящегося хаоса, не было за краем земли, но он не мог повредить ни луне, ни солнцу, вечно желая их и никогда не получая в жадно отверстую пасть.

Лев и колесница летели навстречу луне, пересекая пустыни, леса и озера, летели так долго, что даже ветры, пустившиеся было с ними наперегонки, вскоре выдохлись и отстали.

Но легенды рассказывают, что полет их не был непрерывен. Время от времени Азрарн, проверяя, верна ли Совейз своему обету быть послушной и почтительной дочерью, спускался у какого-нибудь храма или города, или поселения, и велел ей творить разные нехитрые фокусы, чтобы развеселить его в этой долгой дороге.

Поэтому, говорят легенды, той ночью многие крыши превратились в гигантские ломти сыра, а камешки, которыми были обложены дорожки — в драгоценные камни. Встречались в ту ночь совы, говорившие человечьим языком и люди, внезапно утратившие дар речи и только ухавшие по совиному. Многим приснился голос, нашептывающий в самое ухо: «Берегись, я знаю твою ужасную тайну, и утром о ней узнают все.» И услышав этот голос, почти все, мужчины и женщины, вскакивали на постели с криком. Везде загорались огни и слышались крики, стоны и проклятия, а в домах позажиточнее слугам досталось немало колотушек. Многие просто выбегали из домов, седлали лошадей и мчались при факелах в ночь — кто на молитву в ближайший храм, а кто — просто подальше от ужасного места. Иные покончили с собой, а иные — со своими соседями. И очень, очень немногие, заслышав вкрадчивый голос, просто поворачивались на другой бок, ворча: «Что еще за ужасная тайна? Нет у меня никаких ужасных тайн.»

Итак, если легенды не лгут, эта ночь выдалась беспокойной. Паника, брань и проклятия следовали за Азрарном и его колесницей повсюду, пока он не остановился и не промолвил со смехом:

— Довольно. Я вижу, у тебя изощренный ум и хорошее чувство юмора. Но твои шутки — шутки ребенка. И все же это почтительный и послушный ребенок.

От его смеха замерзла свежевыпавшая роса на траве и листьях. Но возница хлестнул лошадей, и все снова взвились в ночное небо.

Вскоре под ними показался город. За эту ночь они уже посетили несколько городов, но этот был самый большой и шумный. Он лежал на берегу реки, окруженный цветущими садами и тучными пашнями. Каменные звери восседали у обоих его врат и похожие статуи, только поменьше, украшали многие крыши. В лунном свете камень казался белым, как соль. И белой казалась река, в чьих водах купалась заходящая луна. Весь город был озарен призрачным, белым сиянием.

— А что мне сделать здесь? — спросила Совейз.

— Я слыхал, ты уже расправилась с одним городом у реки. Шадм Поделенный сделался прекрасной гробницей для своих правителей. Можешь сотворить то же и с этим. Или, если хочешь, я отдам его тебе, чтобы ты стала в нем божеством.

— А я должна желать такого дара?

— О, почтительнейшая из дочерей! — расхохотался Азрарн. — Можно сказать, да. Ибо я хочу сделать тебя божеством в каком-нибудь процветающем крае, поскольку намерен показать этому миру природу богов.

— И какова же их природа?

— Безразличие и жестокость. И нелюбовь к людям.

— В Белшаведе, — проговорила Совейз, — я видела стеллу с высеченой на ней легендой о том, как добрые боги спасли мир от чудовища, которое в той стране был известен под именем «Азрарн». И что это случилось не один, а несколько раз.

— Именно за такие стеллы они и заслуживают моего урока, — проговорил Азрарн, хмурясь. Помолчав, он добавил: — Я не стану наказывать тебя за дерзость. Но не забывай, что я не забываю ничего.