Владычица магии

Брэдли Мэрион Зиммер

Моргейна вздохнула, подняла взгляд, ее представили остальным.

— Мой приемный брат Кэй, — промолвил Артур. Дюжий, темноволосый Кэй — римлянин до мозга костей — обращался к АРТУРУ с врожденной почтительностью и любовью, от взгляда девушки это не укрылось. Итак, у Артура есть по меньшей мере два могучих вождя, способных встать во главе войска. Затем представили и остальных: Бедуир, Лукан и Балин. Услышав это имя, Моргейна и мерлин удивленно вскинули глаза: то был приемный брат старшего сына Вивианы, Балана. Светловолосый, широкоплечий Балин изрядно пообносился, но двигался не менее грациозно, чем Ланселет. Платье его превратилось в лохмотья, но оружие и доспех ослепляли блеском, содержались они в образцовом порядке, и, по всему

судя, пользовались ими часто.

Моргейна охотно предоставила Артура его рыцарям, но сперва он церемонно поднес руку девушки к губам.

— Приезжай на мою коронацию, если сможешь, сестра, — промолвил он.

Глава 19

Несколько дней спустя Моргейна в сопровождении нескольких человек с Авалона отправилась на коронацию Артура. Ни разу за все годы, проведенные на Авалоне, — если не считать тех нескольких мгновений, когда она раздвинула туманы, чтобы позволить Гвенвифар вновь отыскать свой монастырь, — девушка не ступала на землю острова Монахов, Инис Витрин, Стеклянного острова. Ей казалось, что солнце здесь жгучее и резкое, — как непохоже оно на мягкий, сумеречный солнечный свет Авалона! Девушке пришлось напомнить себе, что для большинства жителей Британии именно это — реальный мир, а земля Авалона — лишь колдовская греза, что-то вроде королевства фэйри. Для нее настоящим и реальным был лишь Авалон и ничто больше; а здешний остров — неприятный сон, от которого в силу неведомых причин она никак не пробудится.

Повсюду на лугу перед церковью, словно диковинные грибы, выросли разноцветные шатры. Моргейне казалось, что церковные колокола трезвонят день и ночь, час за часом, не умолкая, этот нестройный резкий звук действовал ей на нервы. Артур поприветствовал сестру, и впервые перед нею предстал Экторий, достойный рыцарь и воин, воспитавший Артура, и его жена Флавилла.

Для этой «вылазки» во внешний мир, по совету Вивианы, Моргейна отказалась от синих одеяний жрицы Авалона и пятнистой туники из оленьей кожи и надела поверх белой льняной нательной рубашки простое платье черной шерсти, а заплетенные в косы волосы спрятала под белым покрывалом. Очень скоро девушка убедилась, что смахивает на замужнюю матрону: среди британских женщин юные девы ходили с распущенными волосами, щеголяя яркими нарядами. Все принимали Моргейну за монахиню из женской обители на Инис Витрин, что стояла рядом с церковью, тамошние сестры носили одежды столь же строгие; и разубеждать приглашенных Моргейна не стала. Равно как и Артур — хотя он-то изогнул брови и заговорщицки усмехнулся. И обратился к Флавилле:

— Приемная матушка, дел ныне немало — священники жаждут побеседовать со мною о моей душе, а герцог Оркнейский и владыка Северного Уэльса желают, чтобы я их выслушал. Не отведешь ли ты мою сестрицу к нашей матери?

«К нашей матери, — подумала про себя Моргейна, — но ведь эта мать для обоих нас стала чужой». Девушка заглянула себе в душу — и не обнаружила там ни искры радости в преддверии этой встречи. Игрейна, не возражая, рассталась с обоими своими детьми: отослала от себя и дитя от первого, безрадостного, брака, и дитя любви от второго; что же это за женщина такая? Моргейна осознала, что ожесточает и сердце и разум, готовясь увидеть Игрейну впервые после разлуки. «Я даже лица ее не помню».

Однако, едва глянув на Игрейну, девушка поняла, что узнала бы ее где угодно.

— Моргейна! — Она совсем позабыла — или вспоминала только во сне? — этот сердечный, глубокий грудной голос. — Милое дитя мое! О, да ты уже взрослая, а в сердце своем я неизменно вижу тебя совсем малюткой — и до чего у тебя измученный, невыспавшийся вид — все эти церемонии тебя утомили, моя Моргейна?

Моргейна поцеловала мать, чувствуя, как в горле стеснилось от слез. Игрейна ослепляла красотой, а сама она — и вновь в памяти всплыли полузабытые слова — «маленькая и безобразная, как фэйри»… А Игрейна тоже считает ее уродиной?

— Но

что это? — Пальцы Игрейны легонько коснулись полумесяца у нее на лбу. — Разрисована, точно фэйри… разве это прилично, моя Моргейна?

— Я — жрица Авалона, и я с гордостью ношу знак Богини, — холодно отозвалась девушка.

— Тогда спрячь его под покрывалом, дитя, чтобы не оскорбить настоятельницу. Ты будешь жить со мною в обители.

Моргейна сжала губы: «А настоятельница, окажись она на Авалоне, убрала бы с глаз подальше свой крест, дабы не обидеть меня или Владычицу?»

— Не хочу оскорбить тебя, матушка, но не подобает мне жить в стенах обители; настоятельнице это не понравится и Владычице тоже, а я покорна воле Владычицы и живу по ее законам. — При мысли о том, чтобы провести в этих стенах хотя бы три ночи коронации и бегать взад-вперед, днем и ночью, повинуясь адскому лязгу колоколов, кровь застыла у нее в жилах.

Игрейна явно встревожилась.

— Право же, пусть будет так, как ты хочешь. Может статься, тебя удастся устроить с моей сестрой, леди Оркнейской? Ты помнишь Моргаузу?

— Я с радостью дам приют своей родственнице Моргейне, — прозвучал мягкий, ласковый голос, Моргейна подняла глаза — и увидела перед собою точное подобие своей матери — так, как та запомнилась ей со времен детства: величественная, разодетая в дорогие, яркие шелка, в украшениях, ослепительно-яркие волосы уложены венцом. — Ох, ты была такой малышкой, а теперь взрослая и жрица к тому же! — Мгновение — и Моргейна утонула в теплых, благоуханных объятиях. — Добро пожаловать, родственница, иди сюда, садись рядом. Как наша сестрица Вивиана? Мы уж о ее великих деяниях наслышаны: кто, как не она, направляла все те знаменательные события, что возвели сына Игрейны на трон. Даже Лот не выстоял против того, кого поддерживает мерлин, и народ фэйри, и все Племена, и все римляне. И что ж — твой маленький братец вот-вот станет королем! А ты, Моргейна, надо думать, останешься при дворе и станешь его советницей — то-то Утер просчитался, не добившись того же от Владычицы Авалона!

Девушка рассмеялась, чувствуя, как в объятиях Моргаузы напряжение постепенно уходит.

— Король станет поступать так, как кажется правильным ему самому, это — первый урок, что должно запомнить всем, кто к нему близок. Сдается мне, Артур достаточно похож на Утера, чтобы усвоить эту истину без отдельных наставлений.

— О да, в том, кто его отец, теперь сомневаться не приходится, несмотря на все былые сплетни да слухи, — промолвила Моргауза и тут же вздохнула, уже раскаиваясь в собственной неосмотрительности. — Нет, Игрейна, только не надо снова в слезы; должно тебе радоваться, а не горевать, что сын твой так похож на отца и принят по всей Британии, поскольку принес клятву править над всеми землями и всеми народами.

Игрейна заморгала, за последние дни она слишком много плакала, поняла Моргейна.

— Я счастлива за Артура… — промолвила она, но голос ее прервался, слова словно не шли с языка. Моргейна погладила мать по плечу, но про себя подосадовала: вот всегда так, всегда, сколько она себя помнила, мать совсем не думала о детях, только об Утере, Утере… Даже теперь, когда Утер мертв и покоится в гробу, мать готова оттолкнуть и ее, и Артура ради памяти мужчины, которого она любила так сильно, что забывала обо всем на свете. Не без облегчения девушка обернулась к Моргаузе:

— Вивиана рассказывала, у тебя сыновья…

— Верно, — кивнула Моргауза, — хотя почти все они еще слишком малы: они здесь, на руках у женщин. Но старший готов принести клятву верности королю. Если Артур погибнет в битве — а этой судьбы не избежал сам Утер, — мой Гавейн — его ближайший родич, разве что у тебя, Моргейна, тоже есть сын… Нет? А что, жрицы Авалона дают обет целомудрия, раз в твои годы ты еще не подарила Богине ни сына, ни дочери? Или ты разделяешь судьбу матери и дети твои умирали при рождении? Прости, Игрейна… мне не следовало напоминать…