Владычица Жемчужины
Шрифт:
Нит Имммон помолчал и снова повернулся к Кургану:
— Что, страшно, когда тебя запугивает гэргон?
— В моей жизни не было ни дня, чтобы меня не запугивали гэргоны, — ответил Курган. — Хотя каким-то образом мне удалось выжить.
Нит Имммон усмехнулся, и ровные желтые зубы сверкнули в свете галогенной лампы.
— Следует отдать должное Ниту Батоксссу, он прекрасно тебя подготовил, Курган Стогггул.
— Три недели! — покачал головой Сорннн. — Уже три недели я ничего не слышал о Маретэн!
— Ох уж эта строптивая
— Зачем я только разрешил ей вступить в отряд Сопротивления?!
Предметом номер 358Б была фигура — идол, сидящий, положив ногу на ногу. Миннум взял предмет 358А, который они нашли несколько дней назад, и приложил к сломанной шее идола. Голова подошла просто идеально.
— Нужно было связать Маретэн и заткнуть ей рот кляпом.
Сорннн остановился, глядя на маленького соромианта, и почти против воли улыбнулся.
— Ты прав, остановить ее было невозможно.
— Вот именно, так что перестань терзаться.
— Не могу, я очень беспокоюсь.
Что за необычный идол! Миннум осторожно поворачивал маленькую, искусно сработанную фигурку, дабы получше рассмотреть. Это был полумужчина-полуженщина. Груди налиты молоком, а соски затвердели от возбуждения. При этом у фигурки имелся эрегированный пенис, торчавший словно кинжал. Миннум нахмурился. Это ведь не статуя Миины или ее священного животного. Тогда кто же это? И что за народ оставил ее в таинственном За Хара-ате?
— Хорошо, что ты завтра уезжаешь, — сказал Миннум.
Сорннн смотрел в неподвижный ночной мрак.
— До завтра еще далеко.
— Ах, любовь! — Миннум снова приложил голову к телу идола. — Никогда не испытывал ничего подобного. Соромианты всегда одиноки, а я особенно. За долгие годы изгнания, что я провел здесь, среди коррушей, и потом, в должности смотрителя Музея Ложной Памяти, я привык быть один.
— Дружище, мне тебя жаль.
Миннум пожал плечами.
— В одиночестве есть свои плюсы.
— Назови хоть один, — попросил Сорннн.
— Ты никому ничем не обязан.
— И это плюс?
— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты неисправимый романтик. — Соромиант начал собирать снаряжение. — Не беспокойся за меня: как и раньше, я отлично справлюсь один.
Перрнодт спустилась в треугольный келл, один из трех наблюдательных пунктов, где в незапамятные времена иногда появлялась Великая Богиня, чтобы следить за священными трудами своих учеников. Перрнодт выбрала именно этот келл, потому что треугольник считался одним из самых сакральных символов Миины, представляя три срединные точки: сердце — Место Грез, макушку — Место Истины и точку в центре лба — Место Глубочайшего Знания.
Именно к этим точкам Перрнодт прикасалась указательным пальцем левой руки, встав на колени в центре келла. Ее взгляд задержался на священной бабочке Миины, выгравированной на каменной стене. Перрнодт медленно закрыла глаза и, казалось, перестала дышать. Левая рука, сжимающая опал, лежала на коленях. Тысячелетиями самые искусные рамаханские
Нижняя губа Перрнодт мелко задрожала. Казалось, губа зажила собственной жизнью. Затем дрожь спустилась по правой руке к груди, а потом — вниз, по кишечнику к бедрам. Дрожь дошла до самых пяток и начала подниматься к плечам, а потом снова опустилась в левую ладонь.
Ладонь раскрылась, будто ее тянули невидимые нити. Вибрируя, опал поднялся в воздух и закружился. Синие, зеленые и красные с молочным отливом искры озаряли лицо Перрнодт. Цвета менялись все быстрее и быстрее, пока наконец не слились в единое целое.
Перрнодт открыла глаза, но ее взгляд, словно в трансе, был прикован к молочной глубине опала. Она искала рамахан, одурманенных зловещими посулами соромиантов. Для Перрнодт эти монахини были словно коры, которых браконьеры без труда увели с фермы, пообещав тучные пастбища, теплые стойла и защиту от снежных рысей. Она искренне верила, что найдет их, изголодавшихся, заброшенных, не умеющих позаботиться о себе, не верящих, что в монастыре, который они так легко предали, их ждет радушный прием, а вовсе не наказание.
Через призму молочного света опала Перрнодт видела очертания северного континента. Глаза покраснели, сильная боль сжала голову тисками.
Всхлипнув, Перрнодт продолжала идти по следу на запад, мимо города Обмен Обещаниями, сильно разросшегося благодаря горно-обогатительным работам, которые вели в’орнны. В душной чаще Борободурского леса Перрнодт едва не потеряла сознание от боли. Грудь судорожно сжималась, дзуоко дышала с огромным трудом. Едва шевеля губами, она наложила Скрещенные Запястья, защитное заклинание Венчи. Боль отпустила, и Перрнодт едва не заплакала от облегчения. Но уже через секунду боль вернулась — еще ужаснее, чем раньше. Перрнодт пришлось вспомнить более сильные заклинания, и все-таки даже они приносили лишь кратковременное облегчение.
Перрнодт испугалась. Она была почти уверена, что Темная Лига направила всю свою силу, чтобы помешать ей найти рамахан. Поверхность опала помутнела. Как ни старалась Перрнодт вызвать вибрацию и вспышки цвета, ничего не получалось. Откуда же соромианты берут силу? Естественно, она слышала истории, которые даже друуги рассказывали шепотом, о том, что в некромантии заключена огромная мощь. Перрнодт считала это чепухой — даже соромианты не осмелятся изменять космическую судьбу своих жертв.
Она наложила заклятие Стрекозы, чтобы с помощью опала раскрыть источник небывалой силы соромиантов. Опал задрожал, словно пытаясь пробить какой-то волшебный барьер. Внезапно на поверхности опала появилась картина настолько ужасная, что Перрнодт содрогнулась. Она увидела тела молодых рамахан. Юные лица исказила дьявольская гримаса. В безумии они просто перебили друг друга.