Владыка бриллиантов
Шрифт:
На рассвете следующего дня небо было поначалу тихим и беспечным; ничего не предвещало беды – ни климатической, ни тем более магической. Вокруг было спокойно и свежо от росы; ничего ещё не пробудилось.
Наконец, спустя некоторое время часть бескрайнего горизонта приобрела холодный, бледно-малиновый оттенок, который становился всё ярче и всё жарче, пока вся нижняя область небес не обагрилась зарёй. Вначале розовое, а ныне алое небо постепенно прогревалось; подул лёгкий ветерок. Лишённое туч и облаков небо начало приобретать оранжевый оттенок.
Одинокий солнечный луч, медленно перемещаясь, упал в
Когда невинный лучик достиг середины развалины, то сразу же внезапно раздался некий хлопок, или же сухой треск – уж кто как услышал.
«Развалиной» оказался огромный круглый каменный стол, высившийся на скале, с виду неприступной, с которой водопадом обрушивалась в бездонную пропасть ледяная вода. Стол же безмолвно стоял посередине, и бурный поток с двух сторон нёс свои воды вниз, как бы обволакивая его.
Стол был одинок – лишён стульев и гостей, которые сидели бы на них. Более того, вряд ли это был обеденный стол – кто-либо, подошедший ближе, несомненно, отметил бы некую странность, некую таинственную загадочность, точнее – какую-то скрытую угрозу, убаюканную на века, а ныне, похоже, пробудившуюся.
Основание стола было высотой около семи футов, а его площадь не измерял никто – доселе не отважился к нему приблизиться ни гном, ни эльф, ни человек; даже злые существа обходили его стороной, от греха подальше, ибо ходили слухи, что однажды этот стол стал свидетелем чего-то такого, от которого волосы дыбом и кожа мурашками.
Тогда, много веков назад, та же кровавая заря освещала стол; то же небо возвышалось над ним, и тот же ветер гулял туда-сюда, вкривь и вкось, адской флейтой дуя в любую едва заметную щель.
Тогда, давно уже ушедшим ранним утром, у гигантского стола, являющему собой самый настоящий жертвенный алтарь, собрались шестнадцать, и главы их были покрыты, а имена – сокрыты.
Подошли они разом; никто не заставлял другого ждать. Медленно, не спеша приблизились они к каменной твердыне, и вытянули пред собою руки, и руки эти не касались ни поверхности стола, ни незнакомцев, ибо и стол сей был велик, и взошедшие на утёс не вплотную подошли к валуну.
Эти шестнадцать пришли из ниоткуда, и род их неизвестен; иные говорят, что они – из свирепеев; не то бесплотных духов, не то – обращённых во зло вождей лесных эльфов. Как бы то ни было, никто никогда не видел их лик, их истинное обличье, а прочесть их мысли и вовсе есть великая и сложная загадка.
Эти шестнадцать были облачены в длиннополую робу абсолютно чёрного цвета, поглощающего в себя все иные цвета. Их головы были прикрыты то ли капюшонами, то ли покрывалами, то ли полотенцами – закрыты их лица, точно с лепрозориев они, али какими иными шрамами отмечены.
Сии дементоры, сии назгулы очень долго хранили молчание, продолжая стоять с воздетыми верхними конечностями, и со стороны казалось, будто эти застывшие тряпичные изваяния весьма больны – возможно, не физически. Тот, кто их призвал (ибо вряд ли в это гиблое, пропащее место придут по своему желанию), точно околдовал их сильными чарами,
Немного погодя, чёрные привидения усилием мысли приподнялись, оторвались от земли, и вот – их стопы ныне в воздухе 1 . Тогда, вдруг взявшись за руки, эти шестнадцать учинили хоровод, и песнью их являлся то приглушённый гортанный рокот, то тихий-тихий шёпот; медленный, устрашающий, пугающий, настораживающий и вызывающий иные, то противоречивые, то однозначно негативно-отрицательные помыслы в сердцах тех немногих, кто их слышал – но таких было до крайности мало; ещё скуднее было число тех, кто понимал то, что бормочут злыдни, и тревога отныне навсегда среди них. Большинством же зрителей и слушателей были лишь некоторые пернатые создания, да всякие гады, что водятся в трещинах высоких гор. Таким образом, можно счесть, что кружение чёрных мантий прошло почти незаметным.
1
Похоже, речь идёт о частичной левитации.
И проснулась едва успокоившаяся ночная неясыть, и встрепенулась вся. И учуяв недоброе, на всех крыльях полетела к ближайшему лесу, и стала биться своими взмахами о красиво изрезанные ставни окон в королевском дворце.
– Чего надобно тебе? – Удивлённо поинтересовался эльфийский король у прилетевшей совы.
Разбуженная искусственным ветром птица с утёса была столь напугана, что не смогла толком ничего рассказать, но владыка Мудрых понял её без слов.
– Сие есть чепуха и сущий бред, – Изрёк король-эльф Даннор. – Что с того, что пугала предрассветные устроили себе шабаш? Я не думаю, что в них вложен истовый вред; боюсь, всё это не более чем развлечение, ведь и злым духам не чужд праздник да веселье. Ступай, и не морочь мне голову впредь! Бестолковая птица…
Тем временем зловещие чернецы прекратили свой хоровод – но лишь затем, чтобы вращать его теперь уже против часовой стрелки. После, они опустились на землю, и снова вытянули свои руки, и возложили их на алтарь – но не одновременно, а по очереди, и ожидание очереди равнялось речи, произносимой тем или иным восставшим из преисподней свирепеем, и речь каждого из них походила на страшную, ужасную клятву – горе тому, кто подслушал её, ибо вначале в жилах стынет кровь, а немного погодя – дикая, мучительная смерть.
И сказал первый:
– Клянусь распространять мор на земле, и инструментом моим да будет пища; я прикинусь придорожным трактирщиком, и мимо моей похлёбки не пройдёт ни один живущий – ни сытый, ни голодный. От еды моей не оттащишь за уши, но яд сие, отрава. Стяжать я буду подобных себе, и наводнится край проклятыми харчевнями, проклятыми тавернами; сдохнет люд – и стар, и млад – но не догадается никто, отчего причина. Они будут продолжать приходить, будут продолжать есть. Через несколько дней да настигнет их всех лютая погибель, но винить они будут что угодно и кого угодно – но только не меня, не пищу мою, не подручных моих. Всё во славу Алмазного короля!