Владыка Ледяного Сада. Конец пути
Шрифт:
Мог ли я никогда уже не повстречать Воду, дочку Ткачихи, и не узнать, перешла ли она мост вместе со своим избранником?
Какая-то частица моей души еще ждала, когда проснется предназначение Носителя Судьбы и заберет меня отсюда. Но ничего подобного не происходило.
Нас привели на выметенную от снега каменную площадку, странно круглую, словно кебирийский щит, шириной шагов в двести, окруженную по периметру конусовидными скалами.
Все было идеально гладким, лоснящимся, как и бывает в проклятых руинах древних народов. Гора, у подножия которой мы стояли, тоже имела гладкие отвесы и круглое основание, будто древние могли мять скалу, словно глину. Напротив нас вставала лестница, ведущая в узкую пещеру. Ступени были высотой в два человеческих роста, оттого между ними поставили приставные лестницы. У подножия гора расплывалась, как подтаявший
Нам приказали присесть. Змеи встали вокруг, и мы теперь располагались в центре круглой площади, ожидая неизвестно чего. Деющий, выглядевший так, словно едва очнулся от тяжелого похмелья, дунул в рог, который издал мрачное бурчание, словно отголосок агонии морского чудовища. Звук отразился от скал и походил теперь на зов целой стаи чудовищ. Эхо билось еще какое-то время, а потом Деющий вострубил снова.
Я стоял на коленях со склоненной головой, касаясь пальцем кольца на рукояти ножа в поясе, – и ждал. Площадь была одной плитой, гладкой, будто мрамор, без стыков и швов, бело-молочного цвета, внутри которого проявлялись и гасли узоры.
Когда рев трубы стих, мы услышали шепоты. Хор тысяч шепотов на неизвестном языке. Казалось, будто отворились врата страны мертвых. Среди скал и вьющегося смрадного дыма что-то начало двигаться, перемещаться, но я не мог понять что.
Я сумел услышать скрежет, и конусы, окружающие площадь, начали вращаться, открывая узкие ниши, и в каждой стояла фигура, облаченная в свободные одежды, так что было не понять, кто собственно скрывался там, и были ли они вообще людьми.
Их багрового цвета одежды доходили до самой земли, а материал выглядел как тонкая тростниковая бумага, которую сильно смяли, а потом распрямили. Была она сморщенной, в мелких сгибах и заломах. Руки существ были сложены впереди, ладони – спрятаны в рукавах, лица таились в тени странных капюшонов, торчащих вперед, как труба. Казалось, будто кто-то согнул напополам втулку. У всякого, кто носит глубокий капюшон, лицо прячется в тени, но тут казалось, что на нас смотрела сама ночь или смоляная тьма пещеры. В первый миг я подумал, что в этих фигурах вообще нет ничего человеческого, и только через миг увидел, что у них есть руки, а согнутые трубой втулки наверняка скрывают головы. Из-под багровых плащей, доходивших до земли, не было видно даже ног.
Жрецы, стоящие вокруг нас по кругу в конусах, монотонно шептали хором некие слова, а позади них, среди скал, появились туманные фигуры, плоские и серые, как тени.
– Кто ты и отчего беспокоишь Шепчущих-к-Тени? – голос доносился отовсюду. Казалось, что заговорила сама гора.
– Я тот, кто уже приходил сюда однажды и теперь возвращается. Взываю от имени мастера Аакена и хочу, чтобы вы призвали для меня Червя.
Два стоящих друг напротив друга жреца напряглись, словно струна, опустили ладони, глядя на нас темными отверстиями капюшонов, что начали сокращаться и словно укладываться назад, пока не легли на плечах, как широкие брыжи, открыв изуродованные, покрытые шрамами лица.
– Мы не принадлежим вашему миру… – сказал тот, что был с двумя щелями вместо носа, с кожей, покрытой белыми кривыми шипами. – Мы принадлежим Горе и Тени.
– Мы – Братство Искалеченных и ждем новый рассвет, когда возродимся вновь, – сказал второй, с наростом на шее, похожим на головку спящего младенца; под ухом его было нечто вроде рыбьих жабр. – Ты не можешь взывать ни от чьего имени из живых, поскольку те уйдут, когда наступит время, они – словно пепел на ветру.
– Ты не можешь нам приказывать…
– Не можешь угрожать. Мы – Гора и шепчем к тени…
– Гора старая и голодная…
– Гора хочет есть… Накорми ее, и, может, мы призовем для тебя Червя.
– Мастер Аакен присылает много падали для вашей Горы. Вы обещали, что призовете Червя для Змеев, когда нам это понадобится. Всегда, когда я прихожу сюда, я кормлю Гору.
– Когда Гора слаба, Червь не прибудет.
Деющий указал на коленопреклоненных, что стояли на гладкой, словно тарелка, площади, выметенной от снега.
– Накормите ими Гору и призовите Червя.
– Отведи их на склон, где
Шепчущие-к-Тени перестали говорить, а их капюшоны снова начали расти, пока не поглотили головы жрецов, выдвинулись вперед и погрузили лица во тьму. Оба спрятали ладони в рукава, опустили головы, и стало невозможно отличить их от остальных.
Конь одного из Змеев дернулся и потянул связанных друг с другом пленников к горе. Пленники пришли в ужас, но, когда человека волокут на затягивающейся петле, он может сражаться только за то, чтобы ухватить лишний глоток воздуха, и больше ни за что. Я вынул из-за пояса нож и крутанул его в руке, а потом перерезал ремни на запястьях, но во всеобщем крике, панике и замешательстве никто не обратил на это внимания. Я сунул клинок в левый рукав, под кожаную повязку на предплечье, а потом ослабил петлю, воткнув под нее пальцы, и принялся как можно скорее перебирать ногами. Второй от меня пленник, седеющий старик, раненный в плечо, потерял сознание, и петля придушила его. Соседи пытались удержать мужчину, но ноги его лишь тянулись бессильно, судорожно царапая подошвами скалу.
Нас поволокли вокруг горы к месту, где скала западала, создавая гладкую выемку, словно миску, и толкнули вниз. Мы съезжали, спутанные друг с другом, по гладкой, словно стекло, скале, а те, кто еще мог издать хотя бы звук, кричали от отчаяния, гнева и испуга. Змеи съехали следом, а потом я смотрел, как они хватают первого из пленников, как один срывает с его шеи петлю, как двое других хватают за руки. Стена выемки вдруг начала крошиться и опадать пластами, а под ней показалось нечто вроде сморщенной шкуры гигантского создания, в которой открылась круглая яма, словно вход в туннель. Оттуда повеяло отвратительным смрадом. Змеи подбили ноги человеку, которого они держали, и бросили его головой вперед. Туннель резко закрылся под жуткие крики, доносящиеся изнутри, осталось только небольшое сморщенное отверстие, из которого потекли ручейки темной крови.
Остальные пленники от такого зрелища очнулись; принялись биться, дергать путы и метаться по яме, гладкой, как отполированный и смазанный маслом лед; в ней по периметру отворился целый ряд таких отверстий. Склоны были столь скользкими, что не удалось бы вылезти, а те, кто пытался, съезжали на животах на самое дно, прямо в руки Змеев. То и дело отчаянный вопль и мерзкий звук закрывающегося в стене отверстия свидетельствовали, что еще один человек проиграл битву за жизнь.
Я сбросил петлю с шеи, давясь и хрипя, но не стал штурмовать гладкие стены «миски». Остался в центре, пряча клинок в ладони и лишь стараясь, чтобы меня в сутолоке не сбили с ног. Сумел резануть одного из пеших Змеев по вене на шее и пинком в колено отправил его на землю. Кто-то из пленников сумел свернуть шею еще одному, многих Змеев пленники свалили с ног, сражаясь за свою жизнь, но повалившиеся на землю уже через миг вставали, а из пленников остались только я да изнасилованная девушка. И ее уже тащили к отверстию в стене. Я услышал ее страшный, внезапно оборвавшийся крик, гладкая поверхность скалы вся забрызгалась кровью, и та стекла на самое дно «миски», а против меня одного, стоящего в красной луже, с укрытым в руке клинком, шло шестеро Змеев, в том числе один в тяжелом доспехе всадника.
Я знал, что желаю погибнуть в битве и не позволю вбросить себя живьем в раззявленную пасть.
За спиной моей был край сверкающей каменной «миски», впереди – шестеро Змеев, которые шли на меня лавой, растянувшись на всю длину ямы.
«Эффективно могут нападать не больше трех за раз, – объяснял Нитй’сефни. – Остальные будут просто мешать один другому».
Они напали с двух сторон, оттого я метнулся в одну и другую сторону, так, чтобы Змеи столкнулись друг с другом; я был уже сбоку, резанул клинком, который лишь заскрежетал по чему-то железному. Но я прыгнул на вогнутую стену, желая забежать как можно выше, а когда сапоги мои уже соскальзывали, развернулся в воздухе, чтобы упасть на спину, и поехал вниз, сбив еще двоих и выехав на стену напротив. В полете я резанул одного Змея по внутренней части бедра, чей-то клинок лязгнул о скалу рядом с моей головой, не выбив на камне и щербины. Я развернулся ногами вниз и поднялся. Кто-то из Змеев схватил меня за плечо – я накрыл и выгнул его ладонь, ломая запястье движением, которое Ульф называл на своем странном языке «котегайеши». А потом кто-то подбил мне ноги, а другой сзади зажал руку и шею. Я яростно колол ножом, но его выбили из руки, и меня потащили к разверстому отверстию.