Владыка уссурийских дебрей
Шрифт:
– Шарик, Найда! Назад! Цыц!
Хорошая охотничья собака редко бывает злобной. Подошел к палатке. Пять охотников. Все рослые, бородатые, настороженные. Я-то понял - один человек в тайге всегда кажется подозрительным. Поздоровались. И я узнал их - это были тигроловы Кошаровы: отец, Алексей Никандрыч, и его сыновья, Тимофей и Дмитрий, с ними были Серафим Бывалин и Прокопий Горюнов. Этих я знал чуть больше.
Перед войной только и было о них разговоров. Больше всех добывали кабанов, медведей, белки и соболя.
– Далеко же тебя занесло, - сказал Никандрыч.
– Так уж случилось.
– Добыл кого?
– Медведя подвалил.
– Вот хорошо! А у нас нет корму для собак, тигренка вот поймаем, а кормить будет нечем. Продашь нам мясо.
– Я вам и так отдам, - сказал я.
– Может быть, где ближе спроворю?
– Хм, а ты щедрый... Не побоялся один на косолапого идти?
– Собака выручает.
– Проходи, - сказал дед, - чай будем пить. Свежины твоей сварим, а то мы с голодухи слабеть стали.
Никандрыч говорил, а остальные молчали. Так же молча начали варить медвежатину. Поели. Дед снова спросил:
– Тигров-то когда видел?
– Так, издали. Но стрелять не приходилось...
– Зачем же стрелять дорогого зверя!
– Один не возьмешь, а так - кто меня возьмет?
– сказал я.
– Мы возьмем. Пойдешь? Я ответил:
– Пойду.
– Пусть идет, только без пая, - бросил через плечо Тимофей Кошаров, здоровущий детина, как и отец.
– Без пая, говоришь? Это не по-охотничьи, - сказал дед и добавил: - Вшестером вязать легче.
– Никандрыч помолчал, шевеля сухими губами, потом сказал: - Завтра распределимся - теперь спать. Сила в еде и во сне!
Спал я плохо, разные сны снились, убегал от тигров, медведей. Словом, мура. Ворочался, мешал Серафиму Бывалину спать. Он повернулся ко мне и прошептал:
– Ты спи спокойно. Мы ить тоже впервой на такую охоту. У Кощарова два напарника заболели, вот он и взял нас.
Чуть свет нас поднял Никандрыч. Пошли в вершину реки. Шли быстро, я едва поспевал за бородачами, хотя и сам был неплохой ходок по тайге. К полудню собаки начали рваться со сворок. Запоскуливали, рвались вперед. Вот и след.
– Пущай собак. Бегом!
– крикнул Никандрыч и первым бросился в сопку, стреляя из карабина. Дмитрий вырвался' со своей двустволкой вперед и тоже загремел выстрелами.
– Бегом!
– ревел Никандрыч. Вполгоры остервенело лаяли собаки. Никандрыч остановился и приказал:
– Руби вилаги!
Мы вырубили себе по рогулине и снова побежали на лай собак. Увидели их. Они всей сворой лаяли на выскорь. Под ней сидел тигренок. Зубы оскалены, шипит, рычит, лапами отбивается от собак. Поверьте, у меня все упало, как я увидел эту зверину. Ведь я думал, что это будет тигренок не больше собаки, а это был самый настоящий тигр.
Но не будь собаки в намордниках, а их было
– Навались, - крикнул старик и первым бросился на тигренка. Тот бросил собак и на Никандрыча. Но хитер старик, сунул в морду зверю свою фуфайку, которую нацепил на рогулину, зверь впился в нее когтями и зубами, не оторвешь. А мы все разом его и оседлали.
Все оказалось легко и просто, даже не верилось. Тигренка спеленали, он пометался на снегу и затих. Соорудили носилки, уложили его и понесли в табор. Зверь весил до восьми пудов, а тут чащи и подъемы, пока донесли, так устали, что еле ногами двигали. У палатки настелили лапнику под бока зверю, накрыли пологом, чтобы не простыл, и занялись делом: кто дрова рубил, я варил хлебово. Управились и сели передохнуть. Смех, разговоры. Хохотали Дмитрий и Тимофей, вспоминая случай из тигровой охоты, как Дмитрий попал под тигра, который на прыжке сбил его, схватил зубами за ичиг, а Дмитрий вместо того, чтобы вырываться от тигра, орал: "Спасите ногу, как я буду тигров ловить". Тимофей рассказал, как его раненый кабан день держал на дубу. Словом, обычный охотничий треп.
Но я стал замечать, что с Горюновым что-то неладное творится. Он молчал, не смеялся, выходил из палатки, садился перед тигром, подолгу смотрел ему в глаза, гладил его широкий лоб...
Так продолжалось до сумерок. И вдруг собаки подняли лай, они были привязаны на поводках. В палатку ввалился Горюнов, бледный, качается, глаза хмельные.
Мы похватали ружья и вон из палатки, думали, тигрина напала. Но... Там, где должен был лежать пленник, было пусто. Лишь вмятина осталась от его боков на лапнике.
– Утек! Отпустил!
– заорал Дмитрий Кошаров. Во мне все оборвалось. Не потому, что убежал тигренок, а испугался за Горюнова, могли порешить человека.
Разом бросились в палатку. Первым влетел Тимофей, ударил в скулу Горюнова, тот упал лицом вниз. Подскочил Дмитрий, и начали они пинать лежачего. Серафим растерянный стоял в проеме палатки.
Горюнова били, но он не сопротивлялся. Хотя мог бы дать обоим сдачи, ростом сажень, грудь, как у богатыря, ручищи по пуду каждая. Лишь закрыл голову руками и молча сносил побои.
Старик Кошаров вскинул винтовку и выстрелил в подволок палатки. Истязатели отскочили от Горюнова.
– Стоять! Гроба мать!
– заорал он на сынов. Те, видно, знали характер отца и прыснули по сторонам.
Никандрыч тряхнул седой головой, сел на чурку, положил винтовку на колени и тихо сказал:
– Ну, Проша, вставай, рассказывай, пошто спустил зверя? Не перед нами, а перед совестью своей исповедуйся. Двадцать тыщ ушло. Одному за год не заробить. Ушло, а ить все старались. На што Серафим - охотник не из дюжих, а работал на славу. Ему тоже деньги нужны. Вставай!