Влас Дорошевич. Судьба фельетониста
Шрифт:
Новизна «России» была очевидна для власти. В справке, подготовленной в Главном управлении по делам печати для министра внутренних дел Д. С. Сипягина, отмечалось, что «газета представляет собой новый для России тип повременного издания, который весь свой успех основывает на бойких и сенсационных фельетонах, авторами коих были наиболее популярные в этом роде газетные сотрудники Амфитеатров и Дорошевич. Публика обыкновенно с нетерпением ждала этих фельетонов, и №№ „России“, в которых они появлялись, раскупались нарасхват. Таким образом, не устойчивые читатели, а улица составляла цель издания и последняя поддерживала и обусловливала характер газеты» [862] . Справка готовилась в дни, когда решался вопрос о закрытии «России», и в докладе царю Сипягину важно было показать, что газета пользуется успехом в основном у не заслуживающего внимания «плебса» (приобретаются лишь номера, поступающие в розничную продажу), интерес которого можно не учитывать при определении судьбы издания. Розница действительно составляла немалую часть общего тиража «России», но министр утаил от царя другое: газета была популярна в кругах интеллигенции, учащейся молодежи.
862
РГИА, ф.776, оп.1, ед. хр.35, лл.2–3.
25 января 1900 года Чехов писал брату Александру, в то время сотруднику «Нового времени»: «„Россия“ имеет большой успех в провинции, „Новое время“ падает и падает. И, по-моему, вполне справедливо» [863] . В редакции «России» следили за тем, чтобы живший в Ялте Чехов аккуратно получал газету. «„Россию“ тебе высылали и будут высылать», — уведомлял его 20 января того же года Потапенко.
863
Чехов А. П. Полн. собр. соч. в 30 томах. Письма. Т.9.С.28.
864
РГБ, ф. 331, к.56, ед. хр. 36, лл.4–8.
865
Там же, ф.331, к.35, ед. хр. 30, л.7.
866
Чехов А. П. Полн. собр. соч и писем в 30 томах. Письма. Т.9.С. 146.
867
Плещеев А. Что вспомнилось. Париж, 1931. С.185.
По воспоминаниям театроведа Б. В. Варнеке, Дорошевич и Амфитеатров «были настоящие кумиры газетных читателей; их удары задевали очень больно, остроты и яркие образы расходились как звонкая монета средь читающей толпы. Ради Дорошевича множество подписчиков выписывало сперва „Россию“, потом „Русское слово“» [868] . Что «Россия» «талантлива и современна» отметил и художник М. В. Нестеров [869] . 27 июня 1901 года он писал А. А. Турыгину: «Читаешь ли ты „Россию“, читай, пожалуйста, там презабавные карикатуры пишет талантливый Дорошевич, недавно пресмешно пародировал он Розанова (твоего друга) и моего друга Сигму» [870] . Привлекала газета и других крупных художников — И. Е. Репина, В. В. Верещагина. Оба печатались в ней и с января 1901 года были указаны как постоянные сотрудники. Участие в газете принимали такие видные ученые, как астроном академик Ф. А. Бредихин, славист А. А. Майков, химик Д. И. Менделеев. Последний опубликовал на ее страницах два цикла статей: «По вопросам русского школьного образования» (1900 г.) и «Общеобразовательные гимназии» (1901 г.).
868
Варнеке Б. В. Редакция «Театра и искусства» и А. Р. Кугель//ГЦТМ, ф.45, № 126.
869
Нестеров М. В. Из писем. Л., 1968. С.154.
870
Нестеров М. В. Письма. Л., 1988. С.194.
Номера «России» постоянно были на столах у высших чинов бюрократии, которые, конечно же, любопытствовали, кого в очередной раз «пробрали» фельетонисты. Да и сам Николай II, как видно из письма Амфитеатрова жене, был усердным читателем газеты: «Царь требует „Россию“ почти ежедневно и хохочет над Дорошевичем. Этим отчасти объяснять надо, что нам сходит с рук многое, другим недоступное» [871] .
Хохотавшего царя, конечно же, в первую очередь привлекало остроумие фельетониста «России». Дорошевич умел рассмешить. В газете постоянно появлялись его юмористические сценки, рассказы («Конкурс», «Писательница», «Поэтесса», «Визит»), в которых комическое переплетается с драматическим. Иной раз это смех сквозь слезы. В «Конкурсе» директор училища, решая задачу, как принять 50 человек из 500 успешно сдавших экзамены кандидатов, применяет всевозможные методы (вычеркиваются блондины и брюнеты, высокие и низкие, имеющие маленькие и большие пятерки в ведомости), и, наконец, когда превышение нормы составил всего один человек, находит выход: обнаружился претендент с еврейской фамилией, которого, естественно, и «вычеркнули». Пожилая героиня рассказа «Писательница» вынуждена выдавать себя за молодую хорошенькую женщину, потому что в противном случае «господа редакторы» будут отказывать в приеме ее рассказов. В нелепые ситуации попадает визитер — традиционный для тогдашней беллетристики герой. И как всегда налицо жанровое разнообразие: пародия на «Маленькое письмо» Суворина, построенная как отклик на постановку пьесы «Идиот» в Александринском театре, стихотворный фельетон «Трагедия о московской думе и об украденном ларце», стилизованный под обывательский дневник рассказ «Поездка русского патриота на финляндский водопад Иматру». Амфитеатров писал в рубрике «Литературный альбом»: «Не лишнее будет упомянуть о литературе юмористической. Вот уже несколько лет, как в ней почти единовластно царит В. М. Дорошевич. За его исключением, она бедна, пустынна, и редки в степях ее оазисы» [872] . Комплименты в своей же газете, наверное, были приятны и заслуженны, но они не отменяют наблюдения Потапенко насчет использования «своего дара в слишком большой мере». Конечно же, необходимость почти ежедневного писания в очередной номер порождала и пустячки, вещи слабые и по теме и по исполнению. Нужно было отписаться, а подходящая тема не приходила, и тогда сочинялось нечто мелкое, натужное, что, естественно, бросалось в глаза в сравнении с другими публикациями.
871
Цит.: Рейтблат А. И. Фельетонист в роли мемуариста//Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т.1. С.15.
872
Россия, 1902. № 964.
Между тем общественная жизнь становилась все интенсивнее, события убыстрялись и обострялись. 11 января 1901 года газеты опубликовали правительственное сообщение об отдаче в солдаты 183 студентов, принимавших участие в студенческих волнениях в Киеве. Начались общественные протесты. В знак солидарности с киевлянами прекратили посещение лекций студенты высших учебных заведений Петербурга, также выступившие в защиту своих прав. В аудиториях шли сходки, распространялись прокламации. 14 февраля Петр Карпович во время приема представителей студенчества в Министерстве народного образования несколькими выстрелами из револьвера смертельно ранил министра Н. П. Боголепова. А спустя пять дней, в сорокалетнюю годовщину отмены крепостного права, пришедшие к Казанскому собору студенты двинулись по Невскому проспекту, собрав большую демонстрацию. Полиция теснила и избивала демонстрантов. Среди настроенной на расширение гражданских свобод общественности действия студентов вызвали сочувствие, а полицейские меры — возмущение. Особой остроты положение достигло в апреле, когда наметилась угроза общей студенческой забастовки и срыва экзаменов.
В этих условиях «Россия» попыталась выступить в роли посредника между правительством и молодежью. Призывая студентов поверить в конструктивность намерений нового министра просвещения П. С. Ванновского, редактор Георгий Сазонов в статье «Перед дверьми университетов» (опубликована
873
Там же, 1901, № 699.
874
Там же, № 726.
На эти выступления откликнулась нелегальная марксистская газета «Искра», созданная при непосредственном участии Ленина. А. Н. Потресов в статье «О бессмысленных мечтаниях» характеризуя «Россию» как «взбунтовавшееся чадо суворинского заведения», одновременно отмечал, что ее появление «на горизонте нашей ежедневной печати знаменовало собою нечто, не лишенное общественной важности; оно было симптомом подвинувшегося разложения нововременских и прочих устоев, чутким барометром, указующим на „переменно“ в головах обывательской массы: от ходового газетного товара потребовалось клеймо принадлежности к цеху свободомыслия». При этом подчеркивалось, что «в чин „лидера русского либерализма“ „теплую компанию отставных „нововременцев““ и „народников Министерства внутренних дел“ возвела „реакционная пресса“». На самом же деле русский либерализм, при всем невысоком мнении о нем, не может быть ответственным «за подвиги доблестных „россиян“». Приговор марксиста-радикала, жаждущего обострения общественной ситуации, бескомпромиссен: «„Россия“ бессмысленно мечтает. Но „мечтания“ „мечтаниям“ рознь. Одно дело — читатель-простец, а другое — писатель-лукавец <…> Он лицемерит и лжет потому, что лицемерие и ложь увольняют его от борьбы и упрочивают его положение. Лицемерие и ложь возводит он в систему и бестрепетной рукой сеет разврат в среду простеца» [875] .
875
Искра, 1901, № 5.
Критика «России» слева и неприятие ее справа свидетельствовали прежде всего о слабости, неоформленности русского либерализма как общественной силы, не имевшей серьезной социальной опоры. Таким же слабым и зыбким было осознание либеральных ценностей и внутри редакции газеты, что выявилось буквально с первых дней ее существования. Борьба против засилья бюрократии, о которой Дорошевич писал как о «достаточной цели» для того времени, порождала разногласия в определении общей позиции издания. Критицизм, направленный на сопротивление общественному злу и тем самым способствующий прогрессу страны, это нормальное качество европейской журналистики, к которой несомненно хотела принадлежать «Россия», не пользовался поддержкой ни у жаждавших «слома» государства радикалов, ни у консервативных «охранителей». Это обусловило очевидные метания «России» от острых критических выступлений до попыток наладить диалог с властью путем внушения ей «прогрессивных» мыслей. Естественно, что в этих условиях основными пунктами расхождения внутри редакции были вопросы о пределах критики власти и сотрудничества с нею же. Дело не только в том, что Амфитеатров и Дорошевич «рвались в бой», а осмотрительный редактор Сазонов, имевший непосредственные связи в Главном управлении по делам печати, насколько мог, сдерживал их. Все трое не были радикалами и, естественно, не мечтая о насильственных переворотах, надо полагать, в общем склонялись к понимаемому с разными оттенками государственному реформизму и общественной эволюции. Разногласия скорее проявлялись в ежедневной газетной практике. Переходившее в услужливость соглашательство Сазонова, безусловно, отталкивало Дорошевича, для которого в профессиональном плане очень важна была чистота собственных журналистских риз. Отряхнувший прах нововременства Амфитеатров должен был доказывать и обществу и самому себе новизну собственного облика, и уже одно это подвигало его на конфликты с осторожничавшим Сазоновым. Амбиции начинали играть, как правило, в случаях, касавшихся конкретных текстов и публикаций. Здесь у Сазонова выявлялось то, что Ленин назвал «полицейским народничеством», вызывавшим отторжение как у Амфитеатрова, считавшего, что «газета, столь смелая и резкая в первых своих дебютах, начала отливать истинно голубиною чистотою и невинностью, равно угодною и Министерству внутренних дел <…> и Министерству финансов» [876] , так и у Дорошевича, настаивавшего на том, что «журналисту трудно заставить себя любить, но можно заставить себя бояться» [877] , и призывавшему коллег «не льстить сильным мира сего» [878] .
876
Амфитеатров А. В. Жизнь человека, неудобного для себя и для многих. Т.1. С.105.
877
За день//Россия, 1900, № 255.
878
Из записной книжки (Полустроки-полумысли)//Там же, № 261.
На попытки Сазонова сделать из «России» промежуточный орган влияния, стоящий между властью и обществом, проливают свет его письма к премьер-министру С. Ю. Витте уже после закрытия «России», когда он был сослан в Псков. Утверждая в письме от 8 февраля 1902 года, что «Россия», «несомненно, в общем велась в русском национальном духе» и что «направление ее было государственным», бывший редактор ставит в заслугу своей газете «непримиримую страстную борьбу против» «Северного курьера», закрытого в декабре 1900 года. Либералы из газеты В. В. Барятинского были нехороши и даже опасны, а вот «государственники» из «России» «сумели перетянуть на свою сторону студенчество», что, к сожалению, не было оценено начальством. «Дело в том, — объясняет редактор тонкость своей позиции, — что, добившись влияния на молодежь, мы не уподобились „лукавому рабу“, зарывшему таланты, а пускали их в оборот и при том на чисто ростовщических процентах». Своей личной заслугой он считает «ряд успокаивающих статей», пущенных «в момент брожения молодежи прошлую зиму, когда революционная группа выбивалась из сил», чем вызвал «против себя протесты и угрозы». Призывая правительство оценить «столь серьезное нравственное поражение революционной партии», нанесенное печатью, а точнее, только «Россией», Сазонов пытается убедить власть, что «вид кн. Мещерского, Грингмута, Суворина вызывает только озлобление молодежи». И «призывы» таких деятелей печати как кн. Ухтомский, Нотович, Проппер это также по меньшей мере «покушение с негодными средствами». Одним словом, кроме как хитроумным «государственникам» из «России», некому стать «в критический момент между правительством и взволнованной, самоотверженной, безумной в своих увлечениях молодежью». Поэтому «в наше зловещее время, когда всеобщая смута и анархия мысли властно охватили умы и дерзко угрожают государственности, благоразумно ли заставить молчать голос, могущий авторитетно кричать за государственные интересы, благоразумно ли закрывать рот людям, сплоченным государственной идеей, одушевленным исторически сложившимися основоначалами нашего строя, смело идущими в бой за царя и отечество?» [879]
879
РГИА, ф.560, оп.22, ед. хр.265, лл.38–40.
Конечно, Сазонов напуган, его страшит слух о закрытии «России». Конечно, он пытается выглядеть вполне добропорядочно и патриотично. Но и невольно противоречит сам себе, когда, утверждая, что представляет группу «людей, сплоченных государственной идеей», одновременно жалуется на «фельетонистов» (имеются в виду Амфитеатров и Дорошевич), которые «упекли» его «в политическую ссылку». В письме от 4 мая он особо подчеркивает, что «один во всей печати решился почтить день 25-летия службы Д. С. Сипягина», но «никакого общественного протеста не последовало, и только фельетонисты написали» ему «бранное письмо». Министр внутренних дел Сипягин к этому времени уже был убит террористом Балмашевым, что дало повод Сазонову по-своему шантажировать Витте как правительственного деятеля: мол, «если бы Д. С. Сипягин не сделал горестной ошибки — запретил писать дальше об университетском вопросе, то этот крупный государственный человек еще долго послужил бы России» [880] .
880
Там же, л.88.