Власов: Восхождение на эшафот
Шрифт:
— Так, может, ограничимся одной атакой? Ведь как только мои бойцы окажутся в тридцати метрах от моста, они тут же попадут не только под фронтальный, но и под сильный фланговый пулеметный огонь.
— Попадут, естественно, — признал его правоту командарм, не отрываясь от бинокля. — Однако без второй, а может быть, и третьей атаки не обойтись. Немцы все еще пребывают под впечатлением от прекрасных действий отряда полковника Сахарова в районе города Шведта, от напористости и храбрости его солдат.
— Да уж, он, дурак, постарался… — процедил Буняченко.
— Почему «дурак»? Он
Генералы еще раз прошлись окулярами биноклей по позициям красноармейцев, помолчали, покурили…
— Так все же, какими силами вы намерены штурмовать эти укрепления, господин комдив? — до жесткости официально обратился к Буняченко командарм.
— Значит, считаете, что на сей раз без атак не обойтись? — все еще на что-то рассчитывал Хитрый махновец.
— Мы это уже выяснили, Сергей Кузьмич, — оглянулся Власов на присутствовавших при этом разговоре немцев. — Поэтому хватит прений. Доложите, как намерены формировать штурмовой отряд.
— Предполагаю составить его из двух батальонов, по одному из второго и третьего пехотных полков. А действовать они будут при поддержке артиллерийского полка и противотанкового дивизиона, значительная часть которого состоит из фаустпатронников.
— Вот это уже разговор, — кивнул командарм.
— А разве остальные силы дивизии задействовать в этих штурмах вы не собираетесь? — насторожился полковник, прибывший сюда из штаба генерала Буссе.
— Мы возьмем предмостное укрепление этими силами, — заверил его Буняченко. — Другие не понадобятся. Первая атака — завтра на рассвете, после основательного артналета.
— Значит, штурмуете силами двух батальонов? — тут же вмешался в их разговор командарм, чтобы оградить Буняченко от нападок. — Одобряю, одобряю.
— Как вы понимаете, — притишил голос комдив, — основу этих батальонов составляют люди из бывшей «бригады Каминского».
— Именно это я и предположил, — согласно кивнул Власов. — Предвижу, что шансов на успех у вас, генерал, нет, но атаковать надо: таков приказ.
Власов помнил, с каким нежеланием и даже отвращением Буняченко подчинился распоряжению рейхсфюрера СС Гиммлера относительно того, чтобы передать в его формирующуюся дивизию остатки этой бригады, бойцы которой в августе сорок четвертого кроваво отличились во время подавления Варшавского восстания. Их зверству поражались не только поляки, но и немцы. Комбрига Каминского эсэсовцы расстреляли, часть его бригады отправили в лагеря, но при этом они помнили, что именно каминцы взяли на себя самую грязную работу по подавлению польского восстания в одном из варшавских районов.
Вот почему, как только встал вопрос о судьбе остальной части бригады, которая все еще оставалась вооруженной и представляла опасность для всех — и для армии, и для гражданского населения, Гиммлера вдруг осенило. Зачем зря губить это человеческий материал, если можно передать его РОА? Пусть там русские сами разбираются с этими оголтелыми убийцами, все еще расквартированными
Когда эта масса вооруженного люда высыпала на перрон, вместе с награбленным барахлом и пьяными женщинами, комдив умиленно ухмыльнулся. Он помнил, что в РОА его прозвали «Хитрым махновцем», так вот, с этой ордой он, армейский генерал, и в самом деле почувствует себя «батьком Махно».
— Что, — ехидно поинтересовался он у подполковника и двух капитанов СС, сопровождавших эту ораву, — решили сплавить Буняченку все то дерьмо, с которым сами справиться уже не в силах?!
— С куда большим удовольствием подал бы этот эшелон прямо к крематорию, — процедил оберштурмбаннфюрер СС. — Просто не мог нарушить приказ рейхсфюрера.
И первое, что сделал Буняченко, это приказал своим бойцам, окружившим эшелон, удалить из полувоенизированной банды женщин, изъять все спиртное и поснимать лишние часы — некоторые офицеры носили на руках по пять-шесть штук, — как очевидные последствия грабежа. Теперь ему представилась возможность испытать это воинство «на вшивость», а заодно избавиться от какого-то количества дивизионных разгильдяев.
Уже прощаясь с Буняченко перед отъездом в Чехию, командарм сумел отвести его в сторону и сказал:
— Действовать, конечно, следует по ситуации, генерал. Но, если это будет возможным, после второго натиска постарайтесь увести дивизию из линии фронта в сторону Дрездена, а оттуда следуйте в район Карлсбада.
— Но в таком случае мне придется ссылаться на ваш приказ.
— Наоборот, на отсутствие моего приказа относительно дальнейшего пребывания дивизии на этом участке фронта, — уточнил Власов. — Притом, что остается в силе ранее изданный приказ Президиума КОНРа о сосредоточении всех частей и отдельных подразделений Комитета Освобождения в Чехии. Где именно будет располагаться моя Ставка, вам сообщат по радиосвязи.
32
Пятнадцатого апреля Власов провел совещание с командованием Военно-Воздушных сил КОНРа, на котором присутствовали командующий ВВС генерал Мальцев, командир 1-го авиационного полка, и он же начальник гарнизона полка в городе Эгер, расположенном неподалеку от старой чешской границы, полковник Байдак; служащие штаба и командиры различных подразделений. Тогда была поставлена задача: в течение трех суток перебазировать эскадрильи и другие части ВВС в Чехию, в район Карлсбада, чтобы, таким образом, собрать в кулак все вооруженные силы КОНРа.
Мальцев и Байдак, конечно, попытались выполнить этот приказ. Во время переброски авиаполка со всеми его техническими подразделениями к нему даже успели присоединиться отборный парашютно-десантный батальон и зенитный полк, который так и не успел получить ни одной зенитки.
Однако добраться со своими авиаторами до района Мариенбада «власовскому Герингу» уже было не суждено. Когда 24 апреля основные силы этих частей во главе с полковником Байдаком оказались в районе городка Нейерн, стало понятно, что дальнейшая переброска авиаторов в глубь Богемии бессмысленна. Это означало — оказаться в зоне действий Красной Армии.