Власть и свобода журналистики
Шрифт:
Для каждого автора воображаемый читатель всегда свой, неповторимый, многими видимыми и невидимыми нитями связанный с читателем реальным. Мера требовательности этого «идеального» читателя-адресата в каждый данный момент творчества выступает как величина абсолютная, критически вбирающая в себя относительную – реальный спрос реального читателя.
Одно из немногих искусств, где адресат и получатель, казалось бы, должны слиться воедино в самом процессе творчества, – театральное искусство. Но для настоящего актера и режиссера абсолютного тождества и здесь быть не может. Знаменателен в этом отношении диалог К.С. Станиславского с В.О. Топорковым, воспроизведенный последним
– Что же, голубчик, все позабыли, чему я вас учил. То, что вы делаете, ужасно – это возврат к старому.
– Я, Константин Сергеевич, немного сбился на репетициях, и потому вчера на спектакле как-то не получилось, а вот до этого, в МХАТ, у меня было довольно удачно, и публика принимала.
– Очень грустно, что вы так понимаете искусство. Публика и не то может принимать. А вот один человек звонил мне по телефону, инкогнито… Он пришел в ужас от вашей игры.
– Я еще не знал тогда, – пишет В.О. Топорков, – что “инкогнито” – это просто жупел, и Константин Сергеевич пользовался этим как мерой воздействия на актера. Он выдвигал этого “инкогнито” как человека беспристрастного, в противовес себе, человеку, может быть, чересчур придирчивому» [44] .
44
Топорков В. К.С. Станиславский на репетиции. Воспоминания. М., 1950. С. 52.
Несмотря на трогательно-наивный комизм сцены, в ней есть очень серьезный момент истины. Актеру, равняющемуся на ординарный, усредненный уровень восприятия публики, К.С. Станиславский напоминает о необходимости, работая, брать в расчет вероятные оценки строгого, авторитетного, идеального зрителя. Таинственный «инкогнито» – условная персонификация воображаемого зрителя. Чем требовательнее представления автора о читателе или зрителе-собеседнике, ничего общего не имеющие со снобистски-снисходительным высокомерием, тем плодотворнее и результативнее творческий труд.
Теория высказывания, основы которой заложены М.М. Бахтиным еще в 1920-е годы, дала представление об особой направленности словесного текста на воображаемого адресата. Сегодня диалогическая природа художественного текста общепризнана в гуманитарных науках. Специального интереса заслуживает вопрос о сложных взаимоотношениях участников диалога – автора и читателя, слушателя, зрителя – в самой текстовой структуре и фактуре.
Реальность текста – это реальность ожидания текстом своего «потребителя». Художественно-словесный текст обладает особым проникающим свойством. Разные уровни или характеристики этого властного свойства мы обозначим как внимание, соучастие и открытие.
Внимание – это первая характеристика, первая ступень постижения текста, впрямую связанная с органичным (и властным) стремлением автора скорее, эффективнее, прочнее (внезапнее и вольнее) вписать принадлежащий ему текст в естественное течение другой жизни читателя, слушателя, зрителя. Сфера внимания в тексте возбуждает, как говорят психологи, временный, ситуационный интерес, исподволь или весьма отчетливо возникающий в процессе восприятия и постепенно угасающий с его окончанием.
Факторы внимания в самой структуре текста разнообразны: это заглавия, подзаголовки, текстовые зачины, весь заголовочный комплекс; предисловия,
Овладевая вниманием предполагаемого адресата, текст «стремится» возбудить активное читательское соучастие, вызвать разного рода сближения, сопоставления, ассоциации с собственным жизненным и житейским опытом воспринимающего. Сфера соучастия способствует созданию у адресата длительного заинтересованного отношения к текстовому сюжету, к основным и побочным его мотивам, деталям, к распознаванию в тексте «своего», «близкого», «знакомого», «трогающего за душу» и т. д.
В письменном тексте в этой связи обычно выделяются ключевые, опорные слова-лейтмотивы, лексические доминанты, культурно-исторические, бытовые, этнографические, социально-политические и другие реалии. Имеются в виду также предельно сжатые и распространенные сравнения и аналогии; прямые авторские лирические, лиро-публицистические, философские признания; прямые и косвенные апелляции автора к жизненным впечатлениям, к литературной и общекультурной памяти адресата, к его вероятным одобрениям и возражениям и т. п.
В широком смысле зона соучастия располагается на всем поле предлагаемого сюжета со всем богатством его переплетающихся и образующих сюжетное целое мотивов.
Уровень открытия, как он себя обнаруживает в структуре текста, связан с самыми сокровенными, заветными смысловыми глубинами авторского миропонимания. Сфера открытия призвана приобщить адресата к тайнам и загадкам бытия, выстраданным автором и запечатленным (запечатанным) в тексте и как бы самостоятельно обнаруживаемым и переживаемым при его восприятии.
Движение от сферы внимания к соучастию, а затем к открытию – движение читателя от внешнего к внутреннему в тексте, движение в глубь текста. Каждая их трех составляющих читательского восприятия, прописанная в самом тексте, связана с протяженностью произведения. Внимание особенно активно проявляется на начальных стадиях восприятия текста. Соучастие обнаруживает себя на всем пространстве повествования. Пафос открытия не может исчерпать себя до самого конца, к финалу по воле автора значительно усиливаясь, намеренно заостряясь: в финалах заключается авторское «последнее слово», которое способно предрешить читательское открытие произведения.
И еще: в совершенном тексте все три уровня предстают в неделимой целостности и существуют не по принципам взаимодополнения, а по законам формосодержательного единства-сплава, предполагающего многозначное и многоступенчатое восприятие. Истинно художественный текст содержит в себе готовность к совершенствованию восприятия, приоткрываясь одним на стадии неустойчивого, быстро улетучивающегося внимания, взывая к соучастию других, подвигая третьих к разного рода эмоционально-интеллектуальным открытиям и откровениям. Текст может – на вырост – содержать внутренние стимулы к развитию читателя, словно бы приглашая его к углубленному, одновременно и властному, и вольному соразмышлению-сопереживанию.