Власть меча
Шрифт:
– Этот ублюдок болен туберкулезом. – Управляющий отхлебнул пива. – Избавься от него. Отправь туда, откуда он пришел.
Когда вперед вышел Хендрик, управляющий выпрямился в плетеном кресле и поставил бутылку.
– Как тебя зовут, парень? – спросил он.
– Табака.
– Ага, ты говоришь по-английски.
Управляющий сощурился. Он умел разглядеть тех, от кого можно было ожидать хлопот: в этом и заключалась его работа. Он определял это по глазам, по блеску ума в них и по агрессивности. Он определял это по тому, как они ходят, как расправляют плечи; этот рослый мрачный черный с размашистой походкой сулил большие
– У тебя неприятности с полицией, парень? – спросил он. – Ты украл чужой скот? Или убил своего брата – или джиг-джиг его жену, а?
Хендрик смотрел на него неподвижным взглядом.
– Отвечай, парень.
– Нет.
– Когда говоришь со мной, называй меня «баас». Понял?
– Да, баас, – ответил Хендрик. Управляющий раскрыл лежащее перед ним полицейское досье и медленно стал листать его, внезапно поднимая голову, чтобы застигнуть выражение опаски или вины на лице Хендрика. Но тот снова надел непроницаемую маску тупого, покорного африканца.
– Боже, как от них несет. – «Баас» бросил досье на стол. – Уведи их, – велел он черному надсмотрщику, а сам взял бутылку, стакан и ушел в кабинет.
– Ты хорошо себя вел, брат, – прошептал Мозес, когда их с Хендриком вели вдоль ряда тростниковых хижин. – Когда встречают голодную белую гиену, не кладут руку ей в пасть.
Хендрик ничего не ответил.
Им повезло: партия была почти готова, триста черных уже собрались и ждали за хижинами у проволочной ограды, некоторые провели здесь десять дней. Теперь начинался новый этап их пути. Хендрику и Мозесу не пришлось долго ждать. Той же ночью к ветке, проходящей рядом с лагерем, подогнали три железнодорожных вагона и еще до рассвета надсмотрщики разбудили рабочих.
– Собирайте свои вещи. Shayile! Настал час! Паровоз ждет, чтобы увезти вас в голди – дом золота.
Они снова построились и откликались на свои имена во время переклички. Потом их отвели к ждавшим вагонам.
Там командовал другой белый. Высокий, загорелый, рукава рубашки защитного цвета высоко закатаны и обнажают мускулистые руки, светлые волосы выбиваются из-под бесформенной шляпы, надвинутой на лоб. Черты у него были плоские, славянские; кривые, пятнистые от табачного дыма зубы, а глаза светло-голубые, туманные; он все время по-идиотски улыбался и цыкал дуплистым зубом. С его запястья свисала на ремне плеть, и время от времени он без видимой причины стегал заостренным концом рукоятки этой плети из кожи гиппопотама по босым ногам одного из тех, кто проходил перед ним; этот небрежный привычный жест был рожден скукой и презрением, а вовсе не намеренной жестокостью, но хотя удары были легкие, они жгли, как укус осы, и жертва ахала, подпрыгивала и проворно поднималась по лестнице в вагон.
Хендрик поравнялся с ним, и губы надсмотрщика раздвинулись, обнажив гнилые зубы: белый улыбнулся еще шире. Управляющий лагерем показывал ему рослого овамбо.
– Этот плохой, – предупредил он. – Следи за ним. Не позволяй выйти из повиновения.
И надсмотрщик нацелил удар на тонкую кожу под коленом Хендрика.
– Че-ча! – приказал он. – Быстрей!
Хлыст обвился вокруг ноги Хендрика. Кожу он не разорвал: надсмотрщик был опытным человеком, но на темной бархатной коже сразу вспух пурпурный рубец.
Хендрик застыл на месте, ступив другой ногой на первую перекладину лестницы, ухватившись за перила свободной рукой, а
– Да! – негромко подбодрил надсмотрщик, и впервые в его глазах блеснула искорка интереса. Он слегка изменил позу, прочнее встав на ноги.
– Да! – повторил он. Ему хотелось обработать этого рослого черного ублюдка прямо здесь, перед всеми. Им предстояло провести в этих вагонах пять дней, пять жарких дней почти без питья, и нервы у людей будут на пределе. Ему всегда нравилось устроить «торжественную порку» в самом начале пути. Нужен был всего один урок, чтобы уберечься от многих неприятностей в будущем, если урок дать при посадке. Чтобы все поняли, чего ожидать, если им вздумается причинять неприятности. На его памяти после такого урока воцарялась тишь да гладь.
– Давай, каффир.
Надсмотрщик еще больше понизил голос, делая оскорбление более личным и сильным. Он наслаждался этой частью своей работы и был в ней очень хорош. Этот высокомерный черный ублюдок никуда не поедет, когда он с ним покончит. С переломанными ребрами и разбитой челюстью он ни на что не будет годен.
Но Хендрик оказался чересчур проворным. Одним движением он взлетел по лестнице и оказался в вагоне, а надсмотрщик остался стоять на платформе, напряженный, готовый к нападению, сжимая в руке плеть, чтобы вогнать конец рукояти в горло Хендрика, когда тот бросится вперед.
Действия Хендрика застали его врасплох, и, нацеливая сильный удар по ногам Хендрика, когда тот поднимался по лестнице, он запоздал на целых полсекунды. Хлыст просвистел в воздухе.
Мозес, поднимаясь за братом, видел убийственную злобу на лице надсмотрщика.
– Еще не все, – предупредил он Хендрика, когда они размещали свои тюки на полках наверху и усаживались на жесткие деревянные скамьи, идущие вдоль всего вагона. – Он еще придет за тобой.
В середине утра три вагона увели с ветки и присоединили к длинному составу из товарных вагонов. Последовало несколько часов сцеплений, расцеплений, передвижений и ложных стартов и наконец поезд медленно поднялся на холмы и двинулся на юг.
В разгар дня поезд на полчаса остановился на маленькой станции, и в первый вагон погрузили тележку с едой. Под присмотром светлых глаз белого надсмотрщика два его черных помощника повезли тележку по переполненным вагонам. Каждому завербованному давали небольшую оловянную миску с бобовой похлебкой и кусок кукурузной лепешки.
Когда дошли до Сварта Хендрика, белый оттеснил помощника и взял миску с похлебкой, чтобы самому дать ее Хендрику.
– Надо позаботиться об этом каффире, – громко сказал он. – Нужно, чтобы ему хватало сил для работы в голди.
Он добавил половник похлебки в миску Хендрика и подал ему:
– Бери, каффир.
Но когда Хендрик протянул руку, надсмотрщик нарочно уронил миску на пол. Горячая похлебка залила Хендрику ноги, а надсмотрщик сапогом раздавил кукурузную лепешку. Потом отступил на шаг, держа в руке дубинку, и улыбнулся.
– Эй, неуклюжая черная сволочь, тебе полагается только одна порция. Хочешь есть, слизывай с пола.
Он ждал, что будет, и разочарованно сморщился, когда Хендрик опустил глаза, наклонился и принялся сгребать мешанину и складывать в миску, потом скатал все это в шар, положил в рот и стал жевать.