Власть оружия
Шрифт:
Свистых вызвал секретаршу и указал на конверт.
– Я хочу знать, каким образом это здесь оказалось?
– Что это?
– секретарша перегнулась через стул и нависла над ним полной грудью. Разумеется, она уже успела обрызгаться его любимыми духами "Tentations".
– Вот это!
– на этот раз он не обратил на ее уловку никакого внимания и швырнул конверт ей прямо в лицо.
– Я... Я не знаю, Юрий Борисович. Когда я принесла бумаги, никакого конверта не было.
– Ты выходила из приемной?
– Разве что на минутку. К Лидочке из сто семнадцатой.
– она замолчала под его тяжелым взглядом.
– Вы..? Вы меня уволите?
Свистых заставил себя успокоиться. Это его ошибка. Они все равно нашли бы возможность передать ему этот конверт.
– Входил ли кто-нибудь ко мне в кабинет в последние полчаса?
– Как будто нет.
– "Как будто" или "нет"?!
– снова взорвался он.
– Нет, я никого не видела. А что в этом конверте?
– Ничего. Все, можешь быть свободна!
– Но Юра... Если это как-то связано со мной... Я хочу сказать, что я здесь совершенно не при чем.
– Не заставляй меня повторять дважды!
Он дождался, пока за ней закроется дверь, затем встал и направился к бару.
ГЛАВА 18. Понедельник, 13 октября - 3 часа дня.
Впервые за последние десять лет Трущенко воспользовался лифтом. Он вошел в залитую мягким светом кабину и нажал на кнопку третьего этажа. На мгновение ему показалось, что в системе что-то не сработало и лифт остался на прежнем месте, но уже в следующую секунду створки лифта разъехались, и банкир оказался у себя в кабинете. Точнее, в небольшой комнатке, примыкавшей к кабинету, но отделенной от него специальной дверью-шкафом в духе шпионских романов. Трущенко повернул ручку двери и прошел к столу. Усевшись в кресло, положил перед собой дипломат и открыл крышку. Окинув взглядом пачки стодолларовых купюр, он отсчитал десять и убрал их в ящик стола, затем закрыл дипломат и поставил его рядом с креслом. Зазвонил телефон внутренней связи, но Трущенко не отреагировал. Он встал, неспеша пересек кабинет и остановился перед телевизором. Взял пульт дистанционного управления и направил его на дверь. Нажал в определенном порядке две кнопки, и замок, автоматически блокировавший дверь на время, пока он находился в хранилище, бесшумно открылся. Трущенко вернулся за стол и снял трубку.
– Нина, Прокуроров еще здесь? Пусть войдет.
Прокуроров оказался высоким темноволосым мужчиной с легкой сединой в висках. Правда, общее впечатление несколько портили глаза, смотревшие холодно и жестко. Таким взглядом, по мнению Трущенко, может обладать убийца, но никак не журналист.
Несколько секунд мужчины оценивающе смотрели друг друга. Первым заговорил Трущенко.
– Прошу прощения, Роман Васильевич, что заставил вас ждать. Звонил мой старый друг из Лос-Анджелеса, и прервать разговор было неудобно.
– Ничего страшного.
– Присаживайтесь, - Трущенко кивнул гостю на кресло.
– Если позволите, сразу перейдем к делу. Поскольку заочно мы с вами хорошо знакомы, нет смысла ходить вокруг да около.
– Думаю, вы правы, - Прокуроров откинулся на спинку кресла и сложил на груди руки. Мало кто знал, что в свое время он сыграл едва ли не главную роль в том, что Дотов был
Трущенко достал из стола лист бумаги, пробежал по нему глазами и положил перед Прокуроровым. Прокуроров подался вперед, посмотрел сначала на лист, затем на банкира.
– Что это?
– Сумма, которую вам заплатили за серию материалов обо мне. Любопытно, кто выложил такие деньги, ведь у Дотова в тот момент не было за душой ни копейки?
Прокуроров неопределенно пожал плечами и спрятал листок в карман.
– Всегда найдется человек, готовый сделать одолжение другому человеку. Если позволите, я просмотрю это дома.
– Двадцать тысяч долларов. Вам действительно заплатили такую сумму, или мои осведомители лгут?
– И что вы хотите от меня услышать?
– Но ведь в ваших материалах не было ни слова правды!
– А вы думаете, людей интересует правда?
Трущенко улыбнулся.
– Ну вот, лед, наконец, тронулся!
Прокуроров пожал плечами.
– Иногда можно написать, что человек всю свою жизнь воровал, но это не вызовет ни у кого ни малейшего интереса - в этой стране все воруют. Но иногда достаточно только упомянуть, что Иван Петрович лишь собирался что-то украсть у Петра Ивановича - и это вызовет невиданный резонанс.
– И все зависит..?
– Как говорил один мой знакомый фотограф: все зависит от освещения.
Трущенко понимающе кивнул.
– Помнится, в одном из репортажей вы написали, что в суд Советского района поступило дело, по которому я прохожу в качестве потерпевшего...
– он широко улыбнулся.
– В изнасиловании.
– Извините, но я этого не помню.
– Ну, конечно, разве можно все упомнить!
Глаза Прокуророва вдруг превратились в щелки.
– В этом вы, безусловно, правы.
– Но я на вас не в обиде! Это три года назад я мог бы вас самого превратить в потерпевшего, а сейчас...
– Может быть, мои слова покажутся вам излишне резкими, но мне абсолютно все равно, обижаетесь вы на меня или нет.
– Почему?
Прокуроров в очередной раз пожал плечами.
– Я занимаюсь своей работой двадцать лет. За это время я привык не относится слишком серьезно к заявлениям людей. А вот к своей работе я всегда отношусь очень и очень серьезно. Любой, даже самый посредственный материал я должен сделать понятным и интересным. И я делаю это. В противном случае как журналист я перестану вызывать интерес, а, следовательно, моя семья останется без средств к существованию.
– Надеюсь, сейчас ваша семья не бедствует?
– Спасибо, нет. Не понимаю, чем вызвана ваша ирония?
– То есть для вас не имеет значения, чья фамилия упоминается в материале: моя или, скажем, Дотова?
– Абсолютно.
– И вас не пугает, что человек, о котором вы пишете, может расправиться с вами?
– Угрозы - обычное явление в моей профессии, но дальше них дело, как правило, не идет. К тому же, я и сам опасен.
Трущенко задумчиво постучал ручкой по крышке стола.