Власть
Шрифт:
В город я въезжала почти счастливая. Разговор с Кейримом помог понять, я дома. И меня здесь любят и ждут.
Мой отец говорил, что если король хочет править спокойно, то должен охранять себя не копьями, а всеобщей любовью... Я нахмурилась, напряженно вороша свою память. Но так и не смогла вспомнить, который из моих отцов высказал эту мысль: его величество Эдоард или просто учитель математики из другого мира? Кажется, это была цитата какого-то мудреца. Но из какого мира она была, я определить не смогла. И это меня немного пугало. Неужели я стала забывать свою вторую жизнь? Да, мне говорили, что когда цель будет достигнута,
— Елька, — радостный Жерен встречал меня у харчевни. — Наконец-то ты вернулась! Тут столько дел, которые без тебя не решить, — говорил он, подавая мне руку и помогая выйти из кареты. Вопреки своим словам он не выглядел сколько-нибудь расстроенным. — Идем скорее, нам надо срочно поговорить!
— Что-то с Лушкой?! — а вот я не смогла сдержать, полыхнувшего в груди страха.
— Нет, — мотнул головой мой верный друг и взглянул на меня с широкой, до ушей улыбкой. — С ним все хорошо, третьего дня прилетел голубь, они на территории Аддии... Немного задержались, девочки приболели. Ну, идем уже! Давай, — Жерен так поторапливал меня, что стало совершенно ясно, что-то произошло... Может быть он просто не может говорить об этих проблемах здесь, при всех?
На невысокое крылечко я просто взлетела, распахнула дверь и в лицо тут же ударили знакомые, привычные запахи моей харчевни. Мясо на палке, пироги с рыбной кашей, борьсчь с пампушками...
Зал, как всегда в это время был почти полным. Если днем здесь ели стражники, то ночами собирались ночные жители. И сейчас все они замерли на мгновение, повернув головы в нашу сторону. Я была слишком другой для этого места. Непривычной. Тревожной.
Но меня быстро узнали. Легкий шепоток промчался по залу, точно так же, как ветер, ворвавшийся вместе со мной, сминая пламя свечей в наших «абрегоринаских» подсвечников... Восстановленная после пожара харчевня была почти точно такой же, как раньше. Только роскошь на втором этаже была настоящей, а в нижнем зале — той, что раньше была в ВИП-залах, поддельной. Я решила, что там, где обедают обычные горожане, тоже должно быть красиво и уютно.
— Елька?! — ахнул народ в едином порыве. Я очень давно не заходила в харчевню, я, вообще, очень давно не была в Нижнем городе, предпочитая встречаться со своими людьми в Среднем городе. Мне и самой было так гораздо удобнее, и соглядатаи, приставленные ко мне Третьим советником, не позволяли мне действовать свободно.
Это сейчас Вайдила называла меня сестрой и стояла за мой спиной с легкой улыбкой, а раньше она просто перегородила бы мне дорогу, не выпустив из кареты и равнодушно заявив, что ее наниматель не позволил мне здесь находиться.
Я улыбнулась людям, смотревшим на меня с восторгом и какой-то затаенной верой, безумной надеждой, что раз я смогла, то и они смогут. Выберутся из Нижнего города и так же высоко, как я. А если не они, то их дети.
— Ваша светлость! Елька! — молчание сменилось радостными криками. — Наша Елька! Герцогиня!
Они радостно кричали, приветствуя меня, хлопали в ладоши, они верили мне, не понимая, что я их обманула. Адрей прав.
А значит, я должна непременно защитить Великую мать перед Третьим советником. Я должна убедить его, что старуха нам еще пригодиться. Если у меня не получится, и он все же решится устранить ее, то я окажусь в очень неприятной ситуации. Ближний круг Великой матери останется без ее контроля, и сразу поползет слушок, что я чужачка, захватившая власть в Ургороде. И эти слухи обязательно дойдут до Третьего советника. И он тоже, как Адрей, мгновенно догадается, кто я такая.
Несмотря на не очень приятные догадки, я улыбалась жителям Нижнего города, махала руками старым знакомым, с кем-то даже здоровалась лично, называя по именам. Потому что вдруг осознала, мне нужна их поддержка не меньше, чем поддержка Высоких родов.
Сейчас, когда я предстала перед ними во всем блеске богатства и авторитета Высокого рода, приближенного к самому королю Грегорику, каждый из них готов, не раздумывая встать на защиту той, которая была и есть одна из них...
Если бы не Жерен, настойчиво тянувший меня наверх, я, пожалуй, провела бы в обеденном зале гораздо больше времени. Тем более, что от искренней радости горожан пропала усталость после дороги, сон и даже боль в онемевшем без движения теле...
— Елька, идем же, — Жерен приглашающе отодвинул штору, отделяющую вип-зал от всех. И я в последний раз улыбнувшись пьющим за мое здоровье горожанам, шагнула в темноту.
Здесь всегда было меньше света, полумрак помогал сохранять инкогнито, если посетитель не хотел чтобы его узнали. И поэтому я не удивилась, когда вместо знакомых радостных лиц, увидела темные молчаливые тени, которые никак не отреагировали на мое появление.
Я сделала шаг вперед, чтобы занять кабинет, который, если судить по слегка приоткрытой двери, сегодня был свободен. И совершенно не ожидала, что прямо в этот момент, кто-то нагло и бессовестно обнимет меня со спины. Я еще не успела отреагировать на столь бесцеремонное вторжение в мое личное пространство, как тихий до боли знакомый голос голос прошептал на ушко, еле сдерживая эмоции:
— Привет, Елька... Я так скучал...
Гирем... Спина мгновенно покрылась потом и заледенела. А он, счастливо смеясь, развернул меня, не замечая, как одеревенело в его руках мое тело, и впился в мой рот жадным, собственническим поцелуем. Как раньше... Только сейчас все было по-другому...
— Елька, — зашептал он жарко мне на ухо, подхватывая на руки и кружа по свободному от столиков пятачку у самой лестниц, рискуя свалиться вниз вместе со мной. На мгновение я даже захотела упасть вниз, чтобы все закончилось навсегда. — Я вернулся... К тебе...
А я так онемела от боли, раздирающей меня изнутри на мелкие кусочки, что не смогла ничего ответить. Я смотрела на него и молчала, чувствуя, как из глаз катятся обжигающие кожу слезы... Зачем он это сделал?! Почему он оказался во всем этом?! За что мне такая боль?
— Не плачь, Елька, — улыбнулся Гирем, — теперь все будет хорошо...
Он был такой же красивый, как раньше. Такой же родной и близкий. И одновременно страшно чужой. И от этого мне было еще больнее.