Властелин (Капитан Ульдемир - 3)
Шрифт:
– Отойди на три… нет, на пять шагов.
Несколько удивившись, я отступил.
Не опуская руки, Мастер сделал какое-то неуловимое движение тремя пальцами. И одновременно непонятная сила подбросила меня в воздух, перевернула и швырнула оземь – и только на расстоянии нескольких сантиметров я был плавно остановлен и бережно опущен на пол.
– Ну, боцман… – только и сказал я, поднимаясь.
Мастер улыбнулся.
– Не думай, это не уровень моей силы, но – твоей… Ты идешь на риск и должен быть готов постоять за себя. Всеми способами. И борьбой в отрыве – вот как я сейчас. И в схватке. Ножом. Мечом. Шпагой. Фламмером. Штурмовой пушкой. Мало ли
– Боюсь, – сказал я, – что пока я все это постигну, мир успеет состариться, а мой экипаж…
– По твоему счету времени это займет неделю. Но как бы им ни было сейчас плохо – такой, как теперь, ты им не помощник.
Я кивнул, понимая, что он прав. И все же не удержался, чтобы не заметить:
– А тебе не кажется, Мастер, что для таких упражнений я уже староват?
Говорить это было несладко, но дело оборачивалось слишком серьезно.
– Что за чушь, Ульдемир! Я дам тебе рабочий возраст… Какой ты хотел бы?
Я почувствовал, как физиономия моя растягивается в улыбке.
– Ну, лет сорок. Не много прошу?
– Наоборот, очень скромно. Хорошо. Возвращаю тебе твои сорок лет!
Он приопустил веки и на несколько мгновений словно погрузился в размышления. Я же вдруг ощутил, как давно забытые бодрость и уверенность загорелись во мне, заиграли в крови, заставили чуть ли не пританцовывать на месте от нетерпения – двигаться, делать, решать, пробиваться, расшвыривая неприятеля…
– Зеркало не нужно? – С чуть заметной улыбкой он наблюдал за мной прищуренными глазами.
– Ладно, нагляжусь потом…
– Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату. Кстати – ту самую, где ты некогда очнулся от небытия.
Мы спустились на первый этаж. Может быть, это действительно была та самая комната; не знаю, от нее у меня ничего не осталось в памяти.
– Мастер, – сказал я, когда он уже собрался уходить. – А что будет с моей дочерью?
– Она уже знает, что ты ненадолго задерживаешься в своей – как это у вас называется – командировке.
– Ненадолго?..
– Я надеюсь, капитан, что это так и будет. Сейчас – отдыхай. Приду к тебе, когда будет нужно.
Я послушно разделся, лег на свежее белье, закрыл глаза. И тотчас мне почудилось, что я не один здесь; что кто-то смотрит на меня, смотрит с добротой и даже, может быть, с нежностью.
– Эла? – негромко спросил я.
Но ответа не получил.
Последовавшая затем неделя мало что оставила в памяти – если не считать ассартского языка и кое-как скроенной для меня легенды. Зато очень многое осело в мускулах, в нервах, в рефлексах, в подсознании. И, например, то самое движение пальцами, что тогда показалось мне неуловимым, сейчас я сам выполнял, даже не думая. Боюсь, что работавшие со мною люди Мастера (не знаю, были ли они его постоянной командой, или приглашены откуда-то на время) заработали немало синяков. Впрочем, и сам я не меньше.
Потом Мастер пожелал убедиться в моих успехах. Пожалуй, он решил не жалеть меня, я разозлился – и не стал жалеть его. В конце концов он одолел меня – но не по правилам. Я так и сказал ему:
– Мастер, это была атака на подсознание; она из другой игры, твоего уровня, но не нашего.
– А что же мне было – сдаваться? – проворчал он. – Ладно. Можешь считать, что экзамен ты сдал. Теперь можно и отправляться. Кстати, медлить более нельзя. Они по-прежнему молчат. Но если они живы, то тебя встретят. Сегодня. А завтра встречать не станут, потому что Уве-Йорген
– Я готов.
– Прекрасно. Только вот возникло маленькое осложнение. По неизвестной причине канал резонансной связи с Ассартом нарушен. Неожиданно на пути возникло мертвое пространство.
– Опять что-то новое для меня.
– Да и для нас тоже. Пока мы поняли только то, что через область мертвого пространства ничто не проходит. Ни тела, ни колебания… Так что добираться придется зигзагом. С пересадкой в точке Таргит.
– Это планета?
– Это всего лишь пересадка. Из любого места в любое. Так что заодно обогатишь свои знания и впечатления. Иначе когда бы ты еще оказался в Таргите?
– Я и не возражаю. – Сейчас мне, молодому, сорокалетнему, все на свете казалось пустяками.
– Что же, пойдем, позавтракаем – и в путь.
Мы позавтракали: печень минейского корха в собственном соку с маринованными стиками, со спелыми ведейскими шертами в сливках на десерт (это не ягоды, а моллюски, вроде устриц, но сладкие) и черный кофе. Потом я стартовал – неожиданно, как и всегда.
Принято считать, что наш мир в основном симметричен. Правому противостоит левое, горячему – холодное, плюсу – минус. Так что, даже не обладая никакими убедительными доказательствами, можно чисто умозрительно предположить, что в непостижимых для нас хитросплетениях измерений времени и пространства Ферме, ее принципам и делам, противостоит некая – ну, скажем, Антиферма, где руководствуются иными представлениями и движутся (или пытаются двигаться) к другим целям.
Те, кто не отвергает этой простой мысли, вряд ли будут удивлены, услышав, что подобная Антиферма действительно существует. Правда, называют ее иначе, но не в названии дело. Как и Ферма, она представляет собою относительно небольшой объем пространства, оборудованный в соответствии с потребностями и задачами тех, кто на ней работает. Там есть свои мастера и эмиссары, временами там появляются и люди; там тоже проявляются иногда силы, которые мы обычно называем сверхъестественными – вследствие наших весьма скудных представлений о естестве. Люди задерживаются там ненадолго – ровно на столько, чтобы получить задание и возвратиться на свою планету, в свой мир.
Явившись туда непрошеными соглядатаями, мы с вами как раз поспеваем к разговору, в котором участвуют двое. Один из них – средних лет и среднего роста, и вряд ли мы выделили бы его из множества людей, если бы не ощущение бесконечной уверенности в себе, которое сквозит и в каждом движении его, и во всяком слове и взгляде. Собеседник его, напротив, обладает запоминающейся внешностью – он высок, массивен, с крупными, грубоватыми чертами лица, но в его взгляде, пожалуй, жестокость преобладает над уверенностью и хитрость над мудростью. К первому он обращается крайне почтительно. Они сидят на веранде дома, расположенного как бы в самом центре песчаной пустыни – ничего, кроме черного песка, простирающегося до самого горизонта, не видно окрест, ни травинки, ни ручейка; тем не менее на столике, что стоит между собеседниками, виднеется объемистый глиняный кувшин с холодной водой, а вокруг него – тарелочки с фруктами и плоскими лепешками. Видимо, быту здесь уделяют не очень-то много внимания. Это и не удивительно, впрочем, тут занимаются куда более серьезными вещами. Однако тем, что имеется, хозяин дома (тот, что велик не ростом, но некоей внутренней силой, ощущаемой, как уже сказано, во всем) гостеприимно потчует гостя: