Властелин колец
Шрифт:
– Трапеза — да, — сказала Златовика. — А вот гости, кажется, еще нет!
Том хлопнул в ладоши и вскричал:
– Как же так, Том?! Гости устали, а тебе и горя мало?! Ну–ка, милые друзья, следуйте за Томом! Смоем грязь с лица и рук, отряхнем усталость! Сбросьте пыльные плащи, расчешите кудри!
Он открыл дверь и углубился в небольшой коридор, откуда, свернув за угол, хоббиты вслед за ним попали в комнату с низким косым потолком (видимо, это была одна из северных пристроек). Стены здесь были каменные, но их закрывали зеленые ковры и желтые занавеси. Выложенный плитами пол устилали свежие камыши. Четыре мягких тюфяка, покрытые белыми перинами, лежали возле одной из стен. Напротив стояла длинная скамья с глиняными тазами и бурыми
Вскоре, умытые и свежие, хоббиты сидели за столом, по двое с каждой стороны, а по торцам стола — друг напротив друга — Златовика и Хозяин. Это была долгая и веселая трапеза! Хоббиты уминали еду так, как уминают только голодные хоббиты, но угощения хватило на всех. Питье в кубках походило на чистую холодную воду, но согревало сердце не хуже вина, а главное — освобождало голос. Вскоре гости неожиданно для себя обнаружили, что распевают веселые песни, — словно петь было проще, чем разговаривать.
Наконец Том и Златовика поднялись и в мгновение ока убрали со стола. Гостям велели ни о чем не беспокоиться и усадили их в кресла, подставив скамеечки для усталых ног. В широком камине горел огонь, наполняя дом сладким запахом яблоневого дыма. Когда все было приведено в порядок, в комнате погасили свет — за исключением одного из фонарей и пары свеч по углам каминной полки. Златовика подошла к гостям со свечой и пожелала им доброй ночи и безмятежного сна:
– Спите с миром! Спите до утра! Не обращайте внимания на ночные шорохи! Сквозь двери и окна этого дома проникают только лунный свет, лучи звезд да ветер с холма. Спокойной ночи!
Она вышла из комнаты, блеснув и прошуршав, и в звуках ее шагов хоббитам померещилось журчание ручейка, бегущего по камням в ночной тишине.
Том сел рядом с гостями и погрузился в молчание. У хоббитов на языке вертелось множество вопросов, которые они хотели задать еще во время ужина. Веки у них начинали уже понемногу тяжелеть. Наконец Фродо отважился:
– Скажи, Хозяин, ты пришел потому, что услышал, как я зову на помощь, или тебя привел случай?
Том встрепенулся, словно ему помешали досмотреть приятный сон.
– Что? — переспросил он. — Что? Спрашиваешь — слышал я крик или не слышал? Нет, не слышал ничего: я был занят песней. Случай ли меня привел? Называйте — случай, если так угодно вам [127] . Случай, значит, случай. Я не думал повстречать вас — но не удивился. Вести донеслись до нас: хоббиты плутают! Но в Лесу как ни плутай — а Реки не минешь. Все тропинки у нас выведут к водице — прямо к Ивьему Вьюну, а значит, и к Старухе! Ива, старая карга, знает много песен — малышам, таким как вы, трудно с нею сладить. Ну, а Том туда пришел по важному делу — он обязан был спешить, хочешь не хочешь! — Том опустил голову, словно засыпая, но не заснул, а негромко запел:
127
Этой фразой Бомбадил внезапно напоминает Гэндальфа, чем еще раз подчеркивает их родство. О концепции случая в Средьземелье см. прим. к гл. 2 этой части …Бильбо было предопределено найти Кольцо…
Тут он поднял глаза и неожиданно сверкнул ими прямо на хоббитов:
Так что крепко повезло вам на встречу с Томом — До весны я не пойду больше в это место, До весны не навещу хмурой Старой Ивы, До весны, пока ручьи не заплещут снова, И покуда Дочь Реки танцами и пеньем Не разбудит камыши в заводи заветной!Том снова смолк. Но Фродо не мог успокоиться и задал еще один вопрос, тревоживший его больше всего.
– Расскажи нам про Старую Иву, о Хозяин, — попросил он. — Кто она такая? Я никогда о ней не слыхал.
– Нет! — закричали Мерри и Пиппин, разом выпрямившись. — Не сейчас! Подожди до утра!
– Справедливо, малыши, — согласился Том. — Ночь — для сна, вестимо. Кой о чем нельзя болтать, когда мир — под тенью. Позабудем обо всем! Отдыхайте с миром! Ну, а будет ночью шум — спите, не пугайтесь!
С этими словами он спустил с балки светильник, задул его, взял в руки по свече и проводил гостей в спальню.
Тюфяки и подушки показались хоббитам мягче пуха. Одеяла, как выяснилось, сотканы были из белой шерсти. Едва успев улечься, друзья крепко заснули.
Стояла глубокая ночь. Фродо погрузился в бездонную, беспросветную пропасть — и вдруг увидел встающий за горами молодой месяц. В прозрачном свете месяца впереди выросла черная скала, прорезанная темной аркой исполинских ворот. Хоббита подкинуло вверх, он перелетел через стену и понял, что парит над замкнутой в кольцо гор равниной. Посреди равнины высилась исполинская каменная игла. Мало–помалу Фродо догадался, что это не скала, а башня, только какая–то странная, словно бы нерукотворная. На вершине башни маячила одинокая человеческая фигура. Поднявшись выше, месяц оказался над самой головой человека, осветив белые как снег волосы, которые слегка шевелил ветер. С темной равнины, окружавшей башню, долетали грубые, злобные, неразборчивые крики и вой множества волков. На мгновение месяц заслонила тень огромных крыльев. Человек воздел руки к небу, и жезл, который он держал в руке, ярко вспыхнул. С высоты камнем упал огромный орел — и унес незнакомца прочь. Долину огласили яростные вопли и вой. Раздался шум, будто от сильного ветра, и загремели копыта — сотни копыт, все громче, громче, громче… То мчались с востока кони. «Черные Всадники!» — понял Фродо, просыпаясь. Стук копыт все еще отдавался у него в висках. «Хватит ли у меня когда–нибудь смелости покинуть эти каменные стены?» — мелькнула у него мысль. Он вытянулся на перине, не двигаясь, напряженно вслушиваясь в ночные звуки, — но все было тихо. В конце концов он повернулся на бок, задремал и до зари странствовал среди сновидений, наутро стершихся из памяти.
Рядом умиротворенно посапывал Пиппин. Внезапно что–то переменилось в его снах; повернувшись, он невнятно застонал — и проснулся, а может, ему только пригрезилось, что проснулся: из–за стены по–прежнему отчетливо доносился звук, который его потревожил. «Тук–тук, тук–тук, кр–рак, кр–рак». Так поскрипывают на ветру сучья, так скребутся в окна и двери тонкие, ветвистые пальцы: «Кр–рик, крр–рак, кр–рак». «Растут ли возле дома ивы?» — подумал Пиппин. И вдруг ему почудилось, что вокруг не стены дома, а дупло, и что вдалеке снова посмеивается давешний иссохший, скрипучий, страшный голос. Он сел; мягкая перина податливо прогнулась под тяжестью тела, и он, успокоенный, снова откинулся на подушки. В ушах явственно зазвенело эхо прощального напутствия Златовики: «Не бойтесь! Спите с миром! Спите до утра! Не обращайте внимания на ночные шорохи!»