Шрифт:
Нина ГОРЛАНОВА
"Властенко"
(о Юрии Власенко)
Юре Власенко больше подошла бы фамилия Властенко. Это заметила моя младшая дочь Агния, еще будучи ребенком. Он любил властвовать (хотя бы в компании).
И все-таки мы дружили с юности. Идеалов нет. А достоинства у всех есть. У Юры: юмор, любовь к литературе и философии. Яркая такая логика (если можно так выразиться). Помню спор о красоте у Соловьева.
– Не в пользе дело!
– говорил Юра своим глуховатым голосом.
– Черви в земле тоже полезны - они же гумус обеспечивают! Но где в них красота?
А мои городские дети любили этих червей,
Юмор тоже, правда, был у него всякий. "Поганка-Гегель превратил все противоположности в единство", а "придурок Джеймс... полажал Гегеля" и так далее в том же духе. Много было такого юмора компьютерного, что ли, заранее запрограммированного. Скажи Юре после его выздоровления, что выглядит лучше, сразу услышишь: "Как - ЕЩЕ лучше?". А если ищешь, что дать почитать, то диалог предсказуем:
– Газета "Двое" тебе не нужна, Юра.
– Нет, не нужна, а вот если б "Трое" или лучше "На троих"...
Но зато покупать новые стулья с гонорара я иду с Юрой. Он не отказывался помочь.
– Мы еще линолеум мечтаем купить и люстру сменить.
– Ну, тогда хоть не ходи к вам, Нина!
Прервалась: неожиданно пришел в гости Сережа Андрейчиков. Я спросила: что тебя больше всего поражало в Юре Власенко? Меня: сочетание ума и нежелания использовать его для людей.
– А меня - как Юра всегда улыбался. Наши люди так редко улыбаются, а он - почти всегда...
Сережа прав: Юра улыбался. Но так же много улыбался мой сосед по кухне - Саша (покойный). Алкоголик выпил и всем доволен... Юра считал, что счастье - не цель, счастье - это исходный момент души. Только этот "исходный момент счастья" он заливал внутрь себя своей рукой... Часто уверял, что внутри него все звенит от счастья, и ему всерьез кажется, что он никогда не умрет.
– Звенит-звенит и никогда не умрет - кто это? Загадка. Ответ: Власенко, - итожил мой муж диковатым голосом.
Целые десятилетия мы виделись с Юрой каждый день. Бывало, что он в субботу поздно вечером от нас уходил, а рано утром в воскресенье приходил, несмотря на очередной вопль мой на двери ("Милости просим после пяти! А пока я закуклилась, никому не открою. Мой дом - моя крепость! Штраф 5 долларов тем, кто позвонит раньше!").
– Приветствую вас!
– робко произносит Юра.
– А ты что - уходил разве?
– дыша "радостью", спрашивал Слава. Серьезно тебя просим: приходи к нам только по вечерам!
– А вы что - опять что-то задумали написать, что ли? (так и не мог усвоить, что мы работаем всегда).
Но был период, когда мы не виделись вообще (об этом в романе "Нельзя. Можно. Нельзя", где Власенко - Главный Гносеолог). А потом снова он к нам приходил очень часто. Есть такая запись из середины девяностых (я сидела с первым внуком - Антонычем): "Вчера был Власенко, Саша считает его за своего и улыбается ему во весь рот". И вдруг Власенко попал в психушку, после нее перестал бывать у нас. Кто-то спросил: "Это правда, что Юра сошел с ума?"
– Судя по тому, что он к нам не ходит, правда, - ответили мы.
Когда мы познакомились, я была младшим научным сотрудником, а Власенко учился на втором курсе. И вот мне
Кстати, во время Юриного студенчества произошла такая история. На их курсе училась девушка-вамп, этакая Апполинария Суслова советского образца. Однажды она заявила: "Хочу, чтобы Юра меня поцеловал!" А он? Отказался: "Да что-то мне сегодня не хочется целоваться", - ответил.
– Тогда я лягу на пол!
– и она легла перед аудиторией на пол.
Но Юра не сдался. А студиозусам и преподавателям нужно было попасть в аудиторию, и они через нее перешагивали. Я лично Юру сильно уважала за всю эту стойкость.
В 1994 году вышел наш "Учитель иврита", где второстепенный герой Плаксин имеет некоторое сходство с Юрой. Он тогда чуть не сорвал одну вечеринку в нашем доме, никому не давал говорить, все кричал, что мы его изобразили пьяницей! При этом стремительно выпивал полстакана водки и через 15 минут стал совершенно похож на персонажа. Киршин взял на себя тяжесть увезти его домой на такси. На одной из каких-то вечеринок мы даже прятали от Юры все крепкие напитки (об этом есть рассказ "Вечер у Антоныча").
Ну в конце концов все привело к тому, что 5 декабря 2002 года он вышел из дома в сильнейший мороз, и больше его никто не видел. Перед этим он опубликовал в газете свое одностишье: "На тот свет из этой темноты". А мне оно очень не нравилось, и я просила его не публиковать! Но...
И все же сердце болит. Но оно болело за Юру и тогда, когда он был жив. Записан один из последних моих снов о Юре (в ночь на 3 апреля 2000 года). Якобы он в окошко пейджера показывает мне свою прозу, но окошко слишком мало, и я спросила: "Может, дашь мне в виде видео?" - "Нет, не могу". Окошко для творчества и в жизни оставалось очень маленьким, все был в запоях, лежал часто в психобольнице (месяцами). Его отец году так в 2001 позвонил мне и сказал: "Не делайте ничего для пробивания Юриных произведений! Не дай бог, он получит Нобелевскую премию и умрет, не успев ее пропить". Но я уже ничего и не делала для пробивания в это время, да и что пробивать-то? Была пара новых рассказов про меня у него. В одном я якобы ехала из Москвы и выбрасывала в окно свои книжки, на каждой написав: "Дорогому читателю". Юра его опубликовал в местной газете, и все меня спрашивали: "Ты - правда - выбрасывала?" А просто я рассказала Юре, что Лена Трофимова мне к поезду привезла 40 штук "Любови в резиновых перчатках", и я ехала в страхе, что не встретят - куда я с этой тяжестью. В другом рассказе я была "Нюра-дура", и пришлось пообещать, что напишу рассказ, где он будет не Власенко, а Облысенко.