Влечение. Истории любви

Вовненко Ирада

Алина меня очень поддерживает, мамочка; рада, что у меня есть настоящая подруга в Москве, когда она закуривает неизменный „Вог“, чуть щуря глаза, мне кажется, что все будет очень хорошо...

Целую, твоя Жанна».

Черноволосая девушка возвратилась на съемную квартиру, мгновенно сняла кружевное платье, убрала его в обшарпанный шкаф, босоногая прошла к телевизору и включила его. В вечерние выпуски новостей должны были попасть репортажи с вернисажа, любопытно будет посмотреть на себя с экрана. Но вместо картинок с модной вечеринки на экране под назойливые звуки милицейской сирены появилась

знакомая заставка криминальных новостей и почти сразу за ней – труп рыжеволосой девушки, похожей на заснувшую нимфу. Ее длинные волосы разметались по асфальту. Нежное, совсем еще детское лицо, чувственный рот. Испуганно схватив пульт, черноволосая девушка прибавила звук и услышала конец фразы: «Умершая найдена на улице без видимых следов насилия, узнавших ее просим обратиться в милицию...»

Совершенно неожиданно Жанна очень разволновалась. Она не знала маленькую нимфу, но отчего же сердце забилось где-то в горле?

Чтобы отвлечься, черноволосая девушка написала в строке поисковика «КИМ». Сотни ссылок.

Сирота... Детский дом... Дар замечен преподавателем рисования... Готовил мальчика по особой методике... Картины – в лучших художественных музеях мира...

Закрыв глаза, она в волнении продолжала думать о предстоящей работе натурщицей.

«Дорогая мамочка, вот мои новости: нашему дому предложили организовать показ в Париже на Неделе моды, представляешь?! Хозяйка разбудила меня звонком, велела немедленно ехать в офис и начинать подготовку. Сама понимаешь, мамочка, мы не можем ударить в грязь лицом, а дел еще очень, очень много... Так что сегодня весь день работала, буквально не поднимая головы.

Еле выкроила полчаса в обед, чтобы встретиться с Алиной... Она много занимается, надеется в следующем году все же поступить на свой юридический...»

Субботний звонок не застал черноволосую девушку врасплох. Она помнила, что художник просил не опаздывать. Быстро спустившись, у подъезда обнаружила такси. Спросила, волнуясь: «Вы от Кима? От Ивана?» – села и мягко захлопнула дверь.

Хозяин встречал ее у ворот, мило поцеловал в щеку и провел в дом. На низком столике было сервировано: легкий завтрак, вино, минеральная вода, фрукты. С трудом черноволосая девушка заставила себя выпить кофе.

Ким взял ее под руку и повел по коридору в другой конец дома. Открыл своим ключом небольшую дверь, ведущую в закрытую галерею из стекла. Черноволосая девушка с испугом почувствовала себя рыбой в аквариуме. Со стороны улицы галерею почти полностью скрывал густой колючий кустарник, напоминающий можжевельник. Еще одна дверь, еще один замок, поворот ключа, и они оказались внутри прозрачного цилиндрического сооружения с затененными стенами и высоким куполом. Сквозь купол было видно небо, по небу быстро-быстро неслись облака.

– Прошу в мою мастерскую.

Черноволосую девушку немного удивило, что такой любитель старины и ценитель антиквариата, как Ким, выбрал для своей студии стиль хай-тек, яркий свет, холодное стекло, металл.

Лаконичный интерьер немного оживляли цветные удобные кресла. На низких стеклянных столиках стояли квадратные керамические вазоны с кистями и плоские сосуды с какими-то жидкостями. Вокруг были раскиданы необычной формы карандаши, тюбики с краской, мелки. На треножнике возвышался натянутый холст, развернутый к стене. Ким взял в руки пульт и нажал несколько кнопок. Половина стен и купола студии затемнились, на освещенной солнцем стороне прямо из пола поднялся

небольшой подиум.

Ким поставил на подиум одно из кресел, выбрал фиолетовое, бросил на него оранжевый мягкий плед.

– Прошу привыкать. Никогда не знаю, сколько продлятся сеансы, да и от меня это не зависит. Поэтому устраивайтесь, походите вокруг. Видите эти двери? Правая – туалет, левая – ванная, она же джакузи. Свежие халаты и полотенца.

На противоположной стене черноволосая девушка с любопытством разглядела большой серый экран, задумалась было о его предназначении, но скоро ей стало совсем не до этого.

Новые, необычные впечатления лавиной обрушились на нее. Она догадывалась, что труд натурщицы – не из легких, но сейчас сама почувствовала, насколько он сложен. И дело даже не в том, что трудно было часами находиться неподвижно – скорее, она привыкла работать на результат, а его не было. Ким делал наброски в этюднике, перемещался по студии, садился рядом, пультом менял освещенность подиума. Иногда он с треском вырывал из альбома и комкал лист, над которым работал весь день. Потом черноволосая девушка тайком поднимала эти листы, разглаживала, приносила домой. Пыталась разобрать хоть что-то в хаотичных ломаных линиях. Нервное напряжение так выматывало ее, что она потеряла счет времени и забывала, сколько отработала у Кима – недели, месяцы, всегда?

Наскоро пила кофе, падала на кровать и забывалась тяжелым сном. Иногда, надеясь разобраться в себе, своих чувствах и эмоциях, записывала в дневнике.

«Опять весь вечер не отвечала на звонки. Ким просит выключать телефон в студии. Настроения никакого нет, думаю, еще неделя – и он меня выгонит. Не знаю, может, так и должен творить настоящий художник – мучительно и с болью? Только тогда выходит что-нибудь настоящее».

«Ким не перестает удивлять меня. Он оказался вовсе не букой и не напыщенным снобом, как я боялась и думала. Сегодня весь день рассказывал смешные милые истории, показывал альбом своих пейзажей, изданный в Лондоне. Какая красота! А я не знаю и половины тех мест, где он побывал. Заметив, что я устала, сам предложил сделать перерыв, долго и с удовольствием показывал свой сад. Сад огромный, какой-то дикий, на первый взгляд заброшенный, а на самом деле это жутко модно и называется „пейзажный стиль“».

«Всю эту неделю у меня продолжался костюмированный бал. С утра у Кима меня встречали костюмер, парикмахер, визажист. Каждый день мне подбирали новое одеяние и обувь, делали прическу и макияж, и я гордо восседала на подиуме, изображая то приближенную византийской императрицы, то средневековую знатную даму в сюрко и котте – это такие верхнее и нижнее платья. Ким суетился, куда-то уходил и приносил аксессуары того времени – расшитые жемчугом перчатки, кошелек на пояс, ленту для волос из тисненого бархата.

На следующий день мы будто бы переместились во Францию. Как же сложно носить настоящий корсет! Мне еще закручивали локоны, поднимали волосы вверх и приклеивали мушки – маленькие шарики из черного шелка и бархата. Потом я разгуливала в полосатом платье якобинки, в воздушном одеянии эпохи рококо, закутанная кашмирской шалью, носила кринолины, турнюры, платье англез с облегающим лифом.

А выбрал Ким обычную белую сорочку со шнуровкой, расшитую итальянским шелком; кажется, костюмер называла ее соркани».