Влияние морской силы на историю 1660-1783

Мэхэн Альфред Тайер

В течение рассматриваемого периода Уолпол, полагаясь на содействие Флери, решительно восстал против открытой войны между Англией и Испанией. На затруднения, причинявшиеся раздражавшими и угрожавшими действиями последней страны и тех союзников, каких от времени до времени ей удавалось привлекать на свою сторону, Англия отвечала, и в течение некоторого времени успешно, морскими демонстрациями, напоминавшими о той морской силе, которую признавала и перед которой склонялась одна нация за другой. В 1725 году испанский король и император согласились прекратить свою продолжительную распрю и подписали в Вене трактат, который секретно обязывал импера-: тора поддерживать притязание Испании на Гибралтар и на Порт-Маон силой оружия, если это будет необходимо. Россия также выказала желание присоединиться к этой конфедерации. Между Англией, Францией и Пруссией был заключен контр-союз; и английские флоты были посланы: один в Балтийское море, для устрашения царицы, второй — к берегу Испании, в угрозу ее правительству и для защиты Гибралтара, и третий — в Порто-Белло, в Карибское море, для блокады флота собравшихся там галионов и для того, чтобы прекращением сообщений напомнить испанскому королю одновременно и об его зависимости от американской монеты и об английском господстве на океанском пути, через который она доставлялась ему.

Отвращение Уолпола к войне было ясно выражено данным им адмиралу приказанием не сражаться при Порто-Белло, а только блокировать его; это повело к долгому пребыванию эскадры в нездоровой местности, отчего на ней открылись болезни со смертными исходами, что произвело крайне неприятное впечатление на нацию и способствовало, кроме других причин, к низложению министра с его поста много лет спустя. Там умерло от трех до четырех тысяч человек, матросов и офицеров, включая самого адмирала Гозье (Hosier). Цель Уолпола была, однако же, достигнута: хотя Испания и сделала безрассудное нападение на Гибралтар с суши, но присутствие там английского флота обеспечило ему снабжение провизией и боевыми припасами и предотвратило формальное объявление войны. Император разорвал союз с Испанией и под английским давлением отнял привилегии у той Ост-Индской компании, учреждение которой он сам санкционировал в Австрийских Нидерландах и которая получила свое имя от порта Остенде.

Английские купцы потребовали уничтожения этой компании, так же, как и другой, организованной в Дании, и в обеих странах удовлетворение этого требования было достигнуто английским министерством при поддержке Голландии. До тех пор, пока английская торговля не была серьезно затронута, мирная политика Уолпола, сопровождавшаяся, как это и весьма естественно, годами достатка и общего довольства, легко поддерживалась, несмотря на то, что Испания продолжала свои настойчивые и даже угрожавшие требования по вопросу о Гибралтаре. Но к несчастью испанцы зашли слишком далеко в своих стараниях ставить затруднения английской торговле. Об уступке Англии asiento, или права торговли невольниками, а также и о дозволении ей ежегодной посылки корабля в Южную Америку мы уже упоминали, но эти привилегии были только частью тех, какими там уже пользовалась английская торговля. Система, которой держалась Испания по отношению к торговле со своими колониями, была крайне узкого и в высшей степени исключительного характера; стараясь запереть эти колонии для иностранного доступа, она сама пренебрегала заботою об их нуждах. Последствием была та громадная тайная или контрабандная торговля, которая возникла во всех ее американских владениях, главным образом при посредстве англичан, пользовавшихся законными asiento и упомянутою посылкою корабля для ведения торговли незаконной, или, по крайней мере, не дозволенной ей. Такой образ действий Англии, без сомнения, был выгоден для большинства испанских колонистов и поощрялся ими; тогда как колониальные правители смотрели на него сквозь пальцы, частью ради денежных выгод, а частью поддаваясь местному общественному мнению и уступая собственному признаннию трудности положения колоний. Но для некоторых испанских подданных привилегии англичан и злоупотребления ими наносили ущерб их интересам, и национальное правительство, платившееся карманом и страдавшее в своем самолюбии от таких хищений в области государственных доходов, начало, наконец, прибегать к суровым мерам; забытые постановления были подтверждены и усилены. Следующая характеристика деятельности Испании в этой старой борьбе, странно сказать, приложима к известным спорам недавнего времени, в которых Соединенные Штаты принимали участие. "Букве трактата следовали, но дух, продиктовавший его, игнорировался. Хотя английские корабли все еще пользовались свободою входа в испанские порты для исправлений и для снабжений необходимыми припасами, тем не менее они уже далеко не баловались выгодами дружественных и торговых сношений. За ними наблюдали теперь с мелочною ревностью; они строго посещались и осматривались таможенною стражей, и были приняты всевозможные меры для помехи каким бы то ни было торговым сношениям их с колониями, кроме тех, которые были дозволены через посредство ежегодно приходившего корабля". Если бы Испания могла ограничиться только большей бдительностью и усилением в своих собственных водах стеснительных таможенных мер, отличавшихся не существенно от тех, какие оправдывались общими коммерческими взглядами того времени, то может быть не последовало бы никаких вредных результатов; но положение вещей и характер правительства Испании не позволили ей остановиться на этом. Было невозможно ограничить и успешно контролировать торговлю вдоль береговой линии, простирающейся на сотни миль, с бесчисленными бухтами; нельзя было также удержать моряков и купцов, ни страхом наказания, ни рассуждениями об уязвленном самолюбии испанского правительства, от торговых операций, доставлявших им барыши, которые они считали своим правом. Сила Испании не была достаточно велика для того, чтобы принудить английское министерство, вопреки разыгравшимся страстям купцов, к соответствующим постановлениям по отношению к английскому мореходству и к ограничению злоупотреблений; таким образом, слабейшее государство, оскорбленное и разоренное, вступило на путь совершенно незаконных мер. Военным кораблям и таможенной страже было предписано, или по крайней мере дозволено, останавливать и обыскивать английские корабли в открытом море, за пределами испанской юрисдикции… И надменный испанский темперамент, не сдерживаемый слабым центральным правительством, сделал многие из этих обысков, как законных, так и незаконных, сценами оскорбления и даже насилия. До некоторой степени подобные результаты, возникшие из причин, мало отличающихся от вышеописанных, имели место в отношениях испанских чиновников к Соединенным Штатам и к американским коммерческим кораблям в наши дни. Рассказы об этих актах насилия, доходя до Англии, так же как и убытки, поэтому, ее купцов вследствие конфискации и задержки товаров, конечно, раздражали народ. В 1737 году вест-индские купцы внесли в палату общин петицию, в которой говорили, "что в течение уже многих лет их корабли не только часто были останавливаемы и обыскиваемы, но также насильно и произвольно захватываемы в открытом море испанскими кораблями, снаряженными в крейсерство под благовидным предлогом охраны своих берегов, и что командиры и экипажи английских судов подвергались бесчеловечному обхождению, и что эти суда уводились в некоторые из испанских портов, где и конфисковывались вместе с грузами, в явное нарушение договоров, существующих между двумя коронами; что заявления об этом посланников его величества в Мадриде оставлены без внимания и что оскорбления и убытки, или даже грабежи, скоро совсем расстроят их торговлю".

Уолпол в течение десяти лет, следовавших за 1729 годом, сильно боролся за предотвращение войны. В упомянутом году в Севилье был подписан трактат, имевший целью уладить дела и возвратить условия торговли к тем, какими они были четыре года назад, а также уполномочивавший Испанию немедленно же занять территорию Тосканы и Пармы шеститысячным войском. Уолпол доказывал своему народу, что война лишит его коммерческих привилегий, которыми он уже пользуется в испанских владениях, и в то же время вел постоянные переговоры с Испанией, добиваясь уступок и вознаграждений, которые могли бы успокоить ропот недовольных. В середине этого периода возгорелась война за престолонаследие в Польше. Тесть французского короля был одним из претендентов, а Австрия поддерживала его оппонента. Враждебное отношение к Австрии еще раз соединило Францию и Испанию, и к ним примкнул еще и король Сардинии, который надеялся через этот союз вырвать Милан из рук Австрии и присоединить его к своей Пьемонтской территории. Нейтралитет Англии и Голландии был обеспечен обещанием не атаковать Австрийских Нидерландов, переход какой-либо части которых во владение Франции Англия считала опасным для своей морской силы. Союзные государства объявили Австрии войну в октябре 1733 года, и их армии вместе вступили в Италию; но испанцы, увлеченные своим долго лелеянным проектом возвратить Неаполь и Сицилию, оставили союзников и направились к югу. Оба названные королевства были легко и быстро завоеваны, так как на стороне нападавших было и обладание морем и расположение населения. Второй сын короля Испании был провозглашен королем, под именем Карлоса III, и так возникло Бурбонское Королевство Обеих Сицилии. Отвращение Уолпола к войне, заставившее его покинуть давнишнего союзника, имело, таким образом, результатом переход господства на средней части Средиземного моря в руки державы, по необходимости враждебной Великобритании.

Но в то время, как Уолпол покинул императора, он сам был предан своим другом Флери. Заключив открыто союз с Испанией против Австрии, французское правительство вошло в то же время в секретное соглашение, враждебное Англии, это соглашение формулировалось следующим образом: "В момент, который обе державы признают удобным, злоупотребления, вкравшиеся в торговлю особенно через англичан, должны быть искоренены; и если Англия будет ставить к тому препятствия, то Франция будет стараться преодолеть ее сопротивление всеми своими силами на суше и на море". "И это соглашение состоялось, — как указывает биограф лорда Хоука, — в эпоху интимного и тщеславного союза Франции с самой Англией" [79] . "Таким образом политика, против которой Вильгельм III призвал Англию и Европу к оружию, наконец вызвана была к существованию". Если бы Уолпол знал об этом секретном соглашении, то оно могло бы показаться ему новым аргументом в пользу мира, потому что острая политическая проницательность и раньше предостерегала его о существовании опасности, которой он еще не мог видеть; он говорил уже палате общин, что "если бы Испания не имела тайного поощрения со стороны держав, более значительных, чем она сама, то она никогда бы не осмелилась наносить нам обиды и оскорбления, в которых вы удостоверились в заседании"; и он выразил мнение, что "Англия не достаточно сильна для борьбы с Францией и с Испанией вместе".

79

{79}Burrows: Life of Lord Hawke.

В самом деле Флери весьма недобросовестно рыл яму для своего старого друга и товарища по государственной деятельности. Частный вопрос, возбудивший двухлетнюю войну за Польское наследство — выбор правителя для распадавшегося королевства, которому скоро было суждено исчезнуть из списка европейских государств — сам по себе кажется имеющим малое значение; но направление, данное европейской политике поведением участвовавших в этой войне держав, сообщает ей иное значение. Франция и Австрия пришли к соглашению в октябре 1735 года, на условиях, к которым впоследствии присоединились Сардиния и Испания и главные пункты которых заключаются в следующем: французский претендент отказался от притязаний на польский трон и получил вместо того герцогства Бар и Лотарингское на востоке Франции, с условием, что после его смерти они должны перейти в полное владение его зятя, короля Франции; оба королевства, Сицилия и Неаполь, были утверждены за испанским принцем дома Бурбонов, дон Карлосом; и Австрия получила назад Парму. Сардинская монархия также получила приращение своей итальянской территории. Таким образом Франция, при управлении миролюбивого Флери, получала в герцогствах Бар и Лотарингском увеличение силы, которого тщетно домогались более воинственные правители ее, и в то же самое время ее внешнее положение усилилось за счет Англии передачей командующих позиций в центральной части Средиземного моря ее союзнику. Тем не менее сердце Флери не могло быть спокойно, когда он задумывался над тайным соглашением против торговли Англии и мысленно сопоставлял мощную морскую силу этой державы с пришедшим в упадок военным флотом Франции. Это сближение между Францией и Испанией, к которым впоследствии присоединились и обе Сицилии, носило в натянутых тогда отношениях между Испанией и Англией зародыш больших войн между последней и домом Бурбонов — войн, имевших результатом создание Британской империи и независимость Соединенных Штатов.

В Англии жалобы на насилия Испании продолжались и заботливо поддерживались оппозицией Уолполу.

Министру теперь было уже более шестидесяти лет, и он едва ли был способен изменить убеждениям и политике, усвоенным им в цветущую пору жизни. Он стоял теперь лицом к лицу с одним из тех неудержимых столкновений между державами и расами, к которым политика репрессий и компромиссов могла быть приложима только на короткое время. Англия настаивала на открытии ей доступа в Вест-Индию и Испанскую Америку; испанское правительство так же настойчиво старалось помешать ей. К несчастью для политики сопротивления испанцев, незаконные обыски английских кораблей в открытом море, а возможно также, что и оскорбления, наносившиеся английским морякам, усиливали недоброжелателей Уолпола. Некоторые из моряков призывались в заседания палаты общин и свидетельствовали там, что их не только ограбили, но и подвергали мучениям, запирали в тюрьмы и принуждали жить и работать в унизительных условиях. Самым замечательным был случай с Дженкинсом — шкипером коммерческого брига. Он рассказывал, что один испанский офицер оторвал у него ухо, приказав отнести его к королю Англии и сказать, что если бы последний был тут, то испытал бы такую же участь. На вопрос, что он чувствовал в момент опасности и страданий, Дженкинс, говорят, отвечал: "Я предал свою душу Богу, а свое дело отечеству". Этот слишком изысканный драматический оборот в устах человека его класса возбуждает подозрение о больших прикрасах этой истории, но тем не менее легко представить себе, каким прекрасным боевым кличем могла послужить она в пылу народного волнения. Волна народного негодования смыла кропотливую работу компромиссов Уолпола, и 19-го октября 1739 года Великобритания объявила Испании войну. Английский ультиматум настаивал на формальном отречении от права обыска британских судов в том виде, как он практиковался испанцами, и на немедленном признании притязаний Великобритании в Северной Америке. Между этими требованиями было одно, касавшееся границ Джорджии — колонии, тогда еще недавно организованной и соприкасавшейся с испанской территорией Флориды.

Вопрос о том, насколько нравственно оправдывается война, таким образом вызванная и начатая Англией вопреки убеждению ее способного министра, горячо обсуждался и за и против английскими писателями. Законы Испании по отношению к торговле ее колоний не отличались по духу от законов самой Англии, о чем свидетельствует ее навигационный акт, и испанские морские офицеры сами были в положении, почти тождественном с тем, в каком оказался Нельсон, будучи капитаном фрегата в Вест-Индии полстолетия спустя. Американские купцы тогда, после отделения от метрополии, продолжали в Индии морскую торговлю — такую же, какую вели, бывши колонистами Англии; Нельсон, радея о коммерческих выгодах Англии, как они тогда понимались, решился настоять на соблюдении упомянутого акта и, поступая так, возбудил против себя негодование вест-индцев и колониальных властей. Кажется, что ни он сам, ни те, которые поддерживали его, не производили незаконных обысков, потому что сила Англии была достаточно велика для того, чтобы защищать интересы ее мореходства, не прибегая к неправильным мерам; тогда как Испания, в эпоху между 1730 и 1740 годами, будучи слаба, подвергалась искушению, как это случалось с нею и впоследствии, захватывать тех лиц, которые заведомо наносили вред ей, где бы она ни находила их, даже и за пределами своей законной юрисдикции.

Прочтя доводы оппонентов Уолпола, настаивавших на войне — в весьма симпатичном изложении их профессором Барроузом (Burrows), в его биографии лорда Хоука, — человек, незнакомый с предметом, едва ли может не прийти к заключению, что испанцы были серьезно оскорблены с точки зрения прав метрополии над колониями, как они понимались в то время, хотя, конечно, ни одна нация не могла бы признать за Испанией права такого обыска, на котором она настаивала. Для нашего предмета главным образом следует заметить, что рассматриваемое столкновение было чисто морским вопросом и что оно возникло из-за неудержимого стремления английского народа расширить свою торговлю и колониальные интересы. Возможно, что Франция действовала под влиянием того же побуждения, как это утверждали некоторые английские писатели, но характер и общая политика Флери, так же, как и дух французского народа, заставляют считать это мало вероятным. В то время во Франции не было никакого парламента и никакой оппозиции, из которых можно было бы узнать общественное мнение в ней, и с тех пор существует много весьма различных оценок характера и администрации Флери. Английские писатели обращают главное внимание на его способности, проявившиеся в приобретении им Лотарингии для Франции и Сицилии для дома Бурбонов, и порицают Уолпола за то, что он позволил обойти себя. Французы же говорят о Флери, что "он жил изо дня в день, ища только спокойствия в своей старости; что он усыпил Францию наркотическими средствами, вместо того, чтобы стараться излечить ее, и что он не мог даже продлить этот молчаливый сон до своей смерти" [80] . Когда возгорелась война между Англией и Испанией, "последняя потребовала от Франции исполнения обязательств оборонительного союза. Флери, совершенно против своего желания, был вынужден снарядить эскадру; но он сделал это скупо". Эта эскадра из двадцати двух кораблей конвоировала из Ферроля в Америку испанский флот, что и удержало англичан от нападения на него [81] . "Тем не менее Флери дал объяснения своего поступка Уолполу и надеялся на соглашение — мало основательная надежда, которая привела к бедственным результатам для наших морских интересов и помешала принятию таких мер, какие могли бы дать Франции с начала войны превосходство в восточных морях". Но, "по низложении Уолпола, — говорит другой французский писатель, Флери заметил ошибку, которую сделал, допустив упадок военного флота Франции. Значение последнего недавно выяснилось для него: он узнал, что короли Неаполя и Сардинии отложились от французского союза единственно потому, что английская эскадра угрожала бомбардированием Неаполя и Генуи и высадкой армии в Италию. За недостатком этого элемента величия, Франция молчаливо глотала величайшие оскорбления и могла только жаловаться на насилия английских крейсеров, которые грабили нашу торговлю, нарушая международные законы" [82] , в годы номинального мира, протекшие между моментом посылки Францией флота на помощь Испании против Англии и объявлением последней формальной войны. Объяснение этих различных воззрений кажется не очень трудным. Оба министра молча согласились следовать по таким политическим путям, которые очевидно не могли встретиться. Франции было предоставлено свободно расширять свои территориальные владения, лишь бы она не возбуждала ревности английского народа соперничеством с ним на море и не шла вразрез взглядам самого Уолпола на английские интересы. Такое положение дел отвечало воззрениям и желаниям Флери. Один добивался силы на море, другой — на суше. Что было более мудро — должна была показать война так как, раз Испания делалась союзницей одной из сторон, война была неизбежна, и притом война на море. Ни тот, ни другой из министров не дожили до результатов своей политики. Уолпол был лишен власти в 1742 году и умер в марте 1745 года. Флери умер на своем посту 29-го января 1743 года.

80

{80}Martin: The History of France.

81

{81}Особенные политические отношения Франции к Англии, между 1739 и 1744 годами, в то время, как последняя воевала с Испанией, требуют объяснения, так как они опирались на такие воззрения на международные обязательства, какие теперь, практически, уже устарели. Своим оборонительным союзом с Испанией Франция обязалась доставить контингент подробно обозначенной силы для флота Испании, когда последняя будет вовлечена в войну известного рода. Она настаивала, однако же, на том, что посылка ею подкреплений для неприятеля Англии не была по отношению к этой державе таким враждебным актом, какой предполагал бы нарушение мира, существовавшего между ними. Французские военные корабли, служа таким образом для усиления испанского флота по условиям договора, были неприятелями Англии, но французская нация и все другие вооруженные силы Франции на море и на суше были нейтральны, со всеми привилегиями нейтралитета. Конечно, Англия не была обязана принять эту точку зрения и могла бы посмотреть на поступок Франции, как на casus belli, но Франция считала такой взгляд несправедливым, и Англия практически уступила ей, хотя взаимные отношения их делали вероятной возникновение формальной войны между ними, которая действительно и была объявлена в 1744 году. Несколько лет спустя, как мы увидим это, голландцы требовали такой же привилегии нейтралитета от Франции, снабжая в то же время действовавшую против нее австрийскую армию большим подкреплением.

82

{82}Lapeyrouse-Bonfils: Hist, de la Marine Francaise.

Глава VII

Война между Великобританией и Испанией-Война за Австрийское наследство — Франция соединяется с Испанией против Великобритании — Морские сражения Мэттьюса, Ансона и Хоука-Аахенский мир

Мы дошли теперь до ряда великих войн, которым суждено было продолжаться, с короткими промежутками мира, в течение почти полстолетия, и которые, при многих сбивчивых деталях, имеют одну широкую характеристическую черту, отличающую их от предшествовавших им войн и от многих последовавших за ними. Эта борьба обнимала четыре части света, сопровождаясь во всех них не только второстепенными операциями, центр которых, однако же, был в Европе; великие вопросы, какие ей предстояло решить, касались мировой истории, так как имели предметом обладание морем и господство в отдаленных странах, обладание колониями и обеспечение связанного с ним увеличения богатства. Кажется довольно странным, что не ранее, как только почти в конце этого продолжительного состязания, выступили на сцену большие флоты, и борьба была перенесена на ее настоящую арену, на море. Деятельность, представлявшаяся морской силе, довольно очевидна и исход борьбы был ясно определен с самого начала, но в течение долгого времени она не сопровождалась никакой сколько-нибудь значительной морской войной, потому что французское правительство не понимало истинного положения дела. Движение в пользу колониального расширения Франции было чисто народное, хотя в нем фигурировали лишь немногие великие имена; отношение к нему правителей было холодно и недоверчиво. Отсюда произошло пренебрежение Франции к военному флоту, предуготовленное поражение ее по главному вопросу и уничтожение на время ее морской силы.

В виду такого характера предстоявших тогда войн, важно уяснить положение трех великих держав в тех частях света, вне Европы, где должна была разыграться борьба.

В Северной Америке Англия владела теперь тринадцатью колониями первоначальными Соединенными Штатами, от Мэна до Джорджии. В этих колониях должно было проявиться высшее развитие той формы колонизации, которая свойственна Англии и характеризуется корпорациями свободных людей — в сущности независимых, самоуправляющихся, но все-таки до энтузиазма лояльных и занимающихся одновременно и земледелием, и торговлей, и мореходством. Английские колонисты, в характере своей страны и ее продуктов, в ее длинной береговой линии и в защищенных портах и, наконец, в своем собственном характере имели все элементы морской силы, которая тогда получила уже широкое развитие. На такую страну и на такой народ прочно опирались королевский флот и королевская армия в западном полушарии. К французам и канадцам английские колонисты относились крайне ревниво.