Влияние морской силы на историю 1660-1783

Мэхэн Альфред Тайер

В позднейшее время много обсуждали вопрос о том, разумно ли поступил Родней, прорвавшись через неприятельскую линию, и кому именно, если только можно кому-либо вообще, приписать честь этого маневра. Последний пункт не имеет серьезного значения, но все-таки можно упомянуть, что сын сэра Чарльза Дугласа, начальника штаба Роднея, привел массу положительных доказательств — единственно допустимых в том случае, когда речь идет об умалении заслуги лица, вполне ответственного за результаты — что инициатива исходила от Дугласа и что последний с трудом лишь добился согласия Роднея. Степень достоинства самого маневра гораздо важнее всякого вопроса о личной репутации. Некоторые доказывали, что маневр этот не только не заслуживает похвалы, но, напротив, был неудачен; и в защиту Роднея говорили, что он был исполнен скорее в силу обстоятельств, чем намеренно. Было бы лучше, по их мнению, продолжать идти под ветром, вдоль арьергарда французов, обстреливая его огнем всей английской линии, и после того обойти упомянутый арьергард и поставить его между двух огней. Но державшиеся такого мнения слишком легко забывали, что поворот на другой галс, каким бы то ни было образом, после такой схватки был возможен только для части сражавшихся кораблей, и что для тех, которые сделали бы это, было бы весьма трудно догнать ушедших вперед противников, за исключением лишь случая серьезных повреждений у последних. Поэтому рекомендуемая ими атака, представляющая точное воспроизведение Уэшантского сражения, приводится в действительности к прохождению флотов друг мимо друга контргалсами, с распределением огня по всей неприятельской линии, без возможности сосредоточения его на какую-либо часть последней. Уместно и должно заметить теперь же, что перемена курса Роднеем позволила одиннадцати арьергардным кораблям французов (D, г) спуститься под ветер, приняв огонь только части неприятельской линии, тогда как английский авангард обстреливался почти всем французским флотом. Упомянутые корабли французов были, однако, таким образом совершенно выведены из сферы сражения в серьезный момент боя и на значительный промежуток времени, согнанные под ветер, и еще более лишились бы возможности оказать какую-либо помощь своему флоту, если бы сам де Грасс не вынужден был спуститься маневром дивизии Худа, прорвавшей линию впереди третьего корабля от него. Тринадцать авангардных французских кораблей, повинуясь последнему разобранному ими сигналу, придержались круто к ветру; де Грасс, с группою из шести кораблей (С, е), сделал бы то же самое, если бы дивизия Худа не зашла ему с носа. Результат маневра одного только Роднея имел бы, поэтому, последствием разделение французского флота на две части,

отстоящие одна от другой на шесть миль, причем одна из них безнадежно далеко под ветром. Англичане, заняв наветренное положение, легко могли бы задержать одиннадцать подветренных кораблей противника и окружить девятнадцать наветренных в подавляющем превосходстве сил. Но разрыв французской линии в двух местах изменил несколько положение дела; группа из шести кораблей де Грасса расположилась между наветренной и подветренной частями его флота в двух милях от первой и в четырех милях от последней (D). Едва ли необходимо настаивать на тактических преимуществах такого положения для англичан, если даже и не принимать во внимание морального впечатления замешательства, происшедшего среди французов. Вдобавок к этому можно вывести весьма замечательный урок из непосредственных последствий действия английской артиллерии при прохождении кораблей через неприятельскую линию. Из пяти французских кораблей, взятых в плен, три были те, за кормами которых прорвались английские дивизии [203] . Вместо того, чтобы отвечать на стрельбу противника, при прохождении в одинаковых с ним условиях, контргалсами, причем каждый корабль имел бы поддержку в своем переднем и заднем мателотах, французские корабли, возле которых прошли прорвавшиеся колонны, приняли каждый последовательно огонь кораблей всей неприятельской дивизии. Так, тринадцать кораблей Худа продефилировали мимо двух задних кораблей французского авангарда, Cesar и Hector, сильно разбив их сосредоточенным огнем; тогда как подобным же образом и с подобными же результатами шесть кораблей Роднея прошли мимо Glorieux. Это сосредоточение огня дефилированием ("concentration by defiling") перед концевым кораблем колонны противника в точности соответствует сосредоточению огня во фланг линии и имеет специальный интерес, потому что при успешном исполнении оно было бы и теперь столь же действительно, как было всегда. Англичане, если бы сразу овладели преимуществами своего положения, могли бы стрелять по кораблям, бывшим по обе стороны промежутка, через который они прошли, что сделал, однако, один только Formidable; остальные же стреляли лишь с правого борта и многие, без сомнения, только слишком поздно поняли все, чем могли бы воспользоваться. Естественными результатами маневра Роднея, таким образом, были: 1) занятие наветренного положения, а с ним и приобретение возможности наступательного образа действий; 2) сосредоточение огня против части неприятельского строя, и 3) внесение во флот неприятеля беспорядка и разделение сил его, которое могло сделаться, и сделалось, очень значительным, поведя за собой дальнейшие тактические преимущества для англичан. Нельзя считать действительным возражение, что французы, если бы управлялись лучше, могли бы соединиться скорее: маневр, представляющий хороший шанс на преимущество перед противником, не теряет своей заслуги от того, что ему может быть противопоставлено быстрое движение последнего, подобно тому, как хороший удар рапирою остается таковым, хотя бы его и можно было отпарировать. Шансы англичан состояли в том, что силы французов, при обходе с носу арьергардных кораблей их, в то время как авангард их продолжал идти прежним курсом, разделялись весьма невыгодно для них и такой маневр англичан не терял своего смысла от того, что разделенные группы французских кораблей, если бы лучше управлялись, могли бы соединиться скорее, чем сделали это в действительности. Если же Родней поступил бы так, как рекомендовалось некоторыми, а именно повернул бы на другой галс после прохождения мимо арьергарда неприятеля, то бой обратился бы в преследование последнего после того, как обе стороны, обменявшись канонадой при одинаковых условиях, потерпели бы, надо думать, равносильные аварии. Сигналы о беспомощности были многочисленны в обоих флотах.

203

{203}Официальное письмо маркиза де Водрейля. Guerin: History de la Marine Francaise, vol. V, p. 513.

Независимо от тактики маневрирования враждебных флотов, была некоторая разница и в вооружении их, которая способствовала тактическому преимуществу одного из них, и потому на ней следует остановиться. Французские корабли были лучше английских по мореходным качествам и имели более сильное боевое вооружение. Сэр Чарльз Дуглас, выдающийся офицер, деятельного и глубокого склада ума, относившийся с особенным вниманием к деталям по части морской артиллерии, исчислил, что, по весу орудий, тридцать три французских корабля превосходили тридцать шесть английских на силу четырех 84-пушечных кораблей, и что и после потери Zele, Jason'a, и Katon'a на стороне французов еще оставалось преимущество, равносильное артиллерии двух 74-пушечных кораблей. Французский адмирал ла Гравьер допускает вообще, что в ту эпоху калибр французских орудий был выше, чем английских. Лучшая конструкция французских кораблей и их большее углубление позволяли им ходить и лавировать лучше, чем и объясняется отчасти успех усилий де Грасса выйти на ветер; в полдень 11-го числа только три или четыре корабля его флота были видны с марса английского флагманского корабля, который был всего на дистанцию пушечного выстрела от них 9-го числа. Только неудачное маневрирование Zele и Мадпапгте согнали де Грасса с его выгодной позиции и оправдали настойчивость Роднея, положившегося на помощь случая в достижении намеченной цели. Большую эскадренную скорость французских кораблей до некоторой степени трудно объяснить, так как, хотя и несомненно обладая лучшими обводами, они не все были обшиты медью в подводной части, потому что такая обшивка еще не была так широко распространена во французском флоте, как в английском, так что в первом были еще некоторые корабли, не обшитые медью и с дном, испорченным червоточиною [204] . Лучшая способность французских судов к лавировке была, однако, замечена английскими офицерами и хотя вышеупомянутый выигрыш их в наветренном положении и должно приписать отчасти тому обстоятельству, что Родней после сражения 9-го числа пролежал некоторое время в дрейфе вероятно, для исправления серьезнейших повреждений, полученных небольшим отрядом его судов в горячей схватке с противником, значительно превосходившим его численно. В описании этого сражения было упомянуто, что французы держались на полудистанции пушечного выстрела, это делалось ими для того, чтобы нейтрализовать преимущество англичан, состоявшее в том, что у них было большое число карронад и других орудий малого веса, но большего калибра, которые в близком бою были весьма действенны, но при больших дистанциях были бесполезны. Второй в порядке командования, де Водрейль, которому было вверено ведение этой атаки, прямо утверждает, что если бы он держался в пределах досягаемости карронад, то корабли его были бы скоро обиты. Как ни смотреть на те основания, в силу которых французы отказались попытаться разбить неприятеля, в том положении его, в каком была английская дивизия, не может быть вопроса в том, что если целью де Водрейля было только помешать преследованию противником обитых кораблей де Грасса, то тактика его 9-го числа была во всех отношениях превосходна. Он нанес противнику огромный вред, подвергая свои силы наименьшему риску. 12-го числа де Грасс, позволив заманить себя в пределы досягаемости карронад, отказался от такой тактики, кроме того, что пожертвовал еще минутному побуждению всей своей прежней стратегической политикой. Будучи скорострельными вследствие своей легкости, стреляя картечью и ядрами большего калибра, упомянутые орудия были особенно действительны на близкой дистанции и бесполезны на большой. В позднейшей своей депеше де Водрейль говорит: "Действие этого нового оружия особенно смертоносно в пределах дистанции ружейного выстрела: это оно нанесло нам такие серьезные повреждения 12-го апреля". Были еще другие артиллерийские нововведения, по крайней мере на некоторых английских кораблях, которые, увеличив меткость, скорость стрельбы и угол обстрела, значительно подняли силу их батарей. Мы говорим здесь о введении замков, при которых выстрел из орудия мог производиться номером, наводившим последнее, а также о достижении возможности, усовершенствованиями в установке орудий, наводить их больше на нос и на корму, чем делалось это до тех пор. В одиночных боях, где корабли не связаны в своих движениях эскадренными требованиями, эти усовершенствования давали возможность обладателю их занять такое положение, откуда он мог поражать своего противника, не бывшего в состоянии отвечать ему — и действительно, имеются некоторые замечательные примеры такого тактического преимущества. В эскадренном же бою, какой теперь и рассматривается, преимущество англичан состояло в том, что они могли обстреливать противника косыми выстрелами, наводя орудия более на нос и на корму, когда противник проходил мимо, чем число выстрелов увеличивалось против прежнего вдвое и более и что уменьшало безопасный для противника промежуток при прохождении его между двумя враждебными ему судами [205] . Эти последствия теперь устаревших деталей заключают в себе никогда не стареющие уроки; они никоим образом не отличаются от последствий введения в боевое вооружение игольчатых ружей и мин.

204

{204}См. United Service Journal, 1834, Part II, pp. 100 etc.

205

{205}См. письмо сэра Говарда Дугласа, в United Service Journal, 1834, Part II, p. 97; а также сочинение "Naval Evolutions" того же автора. Письма сэра Самуюэля Худа не попадались автору.

И в самом деле, все сражение 12-го апреля 1782 года преисполнено глубоко поучительными уроками. Настойчивость в преследовании, занятие выгодного положения, сосредоточение своих усилий, разделение сил неприятеля, тактическое применение небольших, но важных усовершенствований в материальных средствах войны — все это было уже указано выше. Того, кого влияние сражения 9-го апреля на битву 12-го апреля не убедило в необходимости не упускать случая бить неприятеля по частям, нечего уже и пытаться убеждать в ней. Факт, что французы отказались от намерения атаковать Ямайку после поражения их флота, показывает решительно, что истинный путь к обеспечению достижения конечных целей состоит в поражении силы, которая угрожает им. Остается теперь рассмотрение изложенных событий по крайней мере еще в одном отношении, деликатном по своему характеру, но существенном для вывода из них полных уроков, а именно — каким образом эксплуатировалась победа и каковы были последствия ее для хода войны вообще.

Подверженность парусных кораблей повреждениям в рангоуте и парусах другими словами, в орудиях той подвижности, которая составляет главное свойство морской силы, — затрудняет сказать теперь, когда с тех пор прошло столько времени, что можно или чего нельзя было сделать после того или другого сражения. Этот вопрос связан не только с действительно полученными повреждениями, которые вахтенные журналы могли записать, но также и со средствами исправления их, с энергией и способностями экипажа, неодинаковыми на различных кораблях. Что касается, однако, того, что английский флот имел возможность эксплуатировать свою победу 12-го апреля более энергичным преследованием неприятеля, то мы имеем авторитетные свидетельства двух замечательнейших офицеров: сэра Самуюэля Худа — второго в порядке командования флотом — и сэра Чарльза Дугласа — флаг-капитана, или начальника штаба адмирала. Первый выразил мнение, что можно было бы взять двадцать неприятельских кораблей, и сказал это Роднёю на следующий день; тогда как начальник штаба был так огорчен неудачей и тем, как адмирал принимал его советы, что серьезно думал отказаться от своей должности [206] .

206

{206}Rodney's Life, vol. II, p. 248.

Совет и критика легки; не может также никто чувствовать бремя ответственности так, как чувствует его человек, на которого оно возложено, но великие результаты не часто могут достигаться на войне без риска и усилий. Правильность суждений двух упомянутых офицеров подтверждается, однако, выводом из французских донесений. Родней оправдывается в том, что не преследовал побежденного неприятеля, ссылкой на обитое состояние многих своих кораблей

и на другие аварии, свойственные концу жаркого боя, и затем распространяется в соображениях о том, что могли бы сделать в ту ночь, в случае преследования, французы, которые "уходили во флоте из двадцати шести линейных кораблей [207] . Приняв во внимание то, что сделал французский флот в течение дня, нельзя не сказать, что эти соображения делают честь только воображению Роднея. Что же касается флота в двадцать шесть [208] кораблей, то де Бодрей ль, потребовавший сигналом, после сдачи де Грасса, сбора флота около себя, увидел на следующее утро, что его сопровождает только десять кораблей, и ни один более не присоединился к нему ранее 14-го числа; после же того в течение нескольких дней к нему подошли еще пять кораблей, один за другим [209] . С этими силами он направился к месту rendez-vous у Французского мыса, где его ожидали другие пять кораблей, вместе с которыми его флот дошел до численности двадцати кораблей, исправивших там свои повреждения. Наконец, остальные пять из участвовавших в сражении бежали к Кюрасао (Curacoa), отстоящему на шестьсот миль от места боя, и не присоединились к флоту до мая месяца. "Флота из двадцати шести кораблей", таким образом, не было в действительности; напротив, французский флот был весьма сильно рассеян и несколько кораблей его даже совсем от него отделились. Что же касается аварий в английском флоте, то, кажется, нет оснований думать, что они были серьезнее, чем у неприятеля; скорее они были менее серьезны, и любопытные сведения по этому предмету находим в письме сэра Джильберта Блэна (Sir Gilbert Blane): "С трудом заставили мы французских офицеров поверить, что списки убитых и раненых, представленные с наших кораблей адмиралу, были верны, один из них даже резко спорил со мною, утверждая, что мы всегда обнародуем ложный отчет о своих потерях. Я тогда прошелся с ним по палубам корабля Formidable и обратил его внимание на число пробоин, а также па то, как мало пострадал такелаж, и спросил его, вероятно ли, чтобы такие незначительные повреждения сопровождались потерею более, чем четырнадцати человек, которые были у нас убиты, число, наибольшее во всем флоте, за исключением кораблей Royal Oak и Monarch. Он согласился, что наш огонь, должно быть, был значительно сильнее и более меток, чем их" [210] .

207

{207}Всех кораблей у французов было только 25.

208

{208}Guerin, vol. V, p. 511.

209

{209}Rodney's Life, vol. II, p. 246.

210

{210}Annual Register, 1783, p. 151.

Остается таким образом мало сомнения в том, что победа не эксплуатировалась Роднеем со всею возможною энергией. Не ранее, как через пять дней после сражения была послана к Сан-Доминго дивизия Худа, которая и захватила в Монском проливе (Mona Passage) Jason и Caton, отделившиеся от своего флота до сражения и шедшие к Французскому мысу. Эти два корабля и два небольшие судна с ними были единственными послепобедными трофеями. В виду тех условий, при которых Англия вела войну, описанное упущение Роднея кладет серьезное пятно на его военную репутацию и сильно влияет на отведение ему места в плеяде выдающихся адмиралов. Он спас Ямайку на время, но не воспользовался случаем разбить французский флот. Он, подобно де Грассу, позволил непосредственному предмету действий заслонить перед своими глазами общее военное положение и тот фактор, который господствовал в последнем.

Для того, чтобы оценить последствия ошибки Роднея и истинную нерешительность этого прославленного сражения, мы должны шагнуть на год вперед, когда в парламенте происходили дебаты об условиях мира, в феврале 1783 года. Одобрение или осуждение этих условий тогдашним министерством повело к осуждению многих соображений, но сущность дебатов сосредоточивалась на вопросе о том, оправдывались ли упомянутые условия относительными военными и финансовыми положениями воюющих сторон, или для Англии лучше было бы продолжать войну, чем помириться со сделанными ею жертвами. Что касается финансового положения, то вопреки мрачной картине, нарисованной защитниками мира, позволительно думать, что вероятно тогда было не более сомнения, чем теперь, о сравнительных ресурсах различных стран. Вопрос же о военной силе был, в сущности, вопросом о морской силе. Министерство доказывало, что во всем британском флоте едва насчитывалась сотня линейных кораблей, тогда как численность флотов Франции и Испании вместе доходила до ста сорока кораблей, не говоря уже о голландском флоте. "При такой бросающейся в глаза слабости, сравнительно с неприятелем, какие надежды на успех могли мы извлечь как из опыта последней кампании, так и из нового распределения наших сил в той кампании, которая последовала бы за нею? В Вест-Индии мы не могли противопоставить более сорока шести кораблей тем сорока, которые в день подписания мира стояли в Кадикской гавани с шестнадцатитысячным отрядом войск на них, готовые к отплытию в ту часть света, где к ним присоединились бы двенадцать линейных кораблей из Гаваны и десять из Сан-Доминго… Не могли ли мы также с достаточным основанием предполагать, что кампания в Вест-Индии закончилась бы потерею самой Ямайки, явного предмета действий той огромной силы?" [211]

211

{211}Ibid, 1783, p.157; Life of Admiral Keppel, vol. II, p. 403.

Без сомнения, эти доводы принадлежат убежденному партизану определенной партии и поэтому требуют больших поправок. Точность приведенных им сравнительных чисел отрицалась лордом Кеппелем, членом той же партии, и только незадолго перед тем стоявшим во главе Адмиралтейства, пост, от которого он отказался, потому что не одобрял мирного договора [212] . Английские дипломаты, так же, как и моряки, должны были к тому времени научиться сильно учитывать кажущуюся силу других флотов при определении действительного их значения. Несмотря на то, насколько отличалась бы оценка положения, и морального и материального, от имевшей место в действительности, если бы Родней пожал полные плоды победы, которою он был обязан скорее случаю, чем собственной заслуге, как ни неоспоримо велика она была.

212

{212}Naval Chronicle, vol. XXV, p. 404.

В письме, опубликованном в 1809 году, — анонимном, но с данными в пользу того, что оно написано сэром Джильбертом Блэном, врачом флота, стоявшим долгое время близко к Роднёю, который постоянно хворал в течение своего последнего крейсерства, — утверждается, что адмирал "был не высокого мнения о своей победе 12-го апреля 1782 года". Он предпочел бы, чтобы основой его репутации были его действия против де Гишена, 17-го апреля 1780 года, и "смотрел на эту победу со своим слабейшим флотом над офицером, считавшимся им лучшим из представителей французской морской службы, как на такую, которою он — если бы не неповиновение подначальных ему командиров мог бы стяжать себе бессмертную славу" [213] . Немногие исследователи будут склонны сомневаться в этой оценке достоинств Роднея в двух указанных случаях. Судьба, однако, решила, чтобы его слава опиралась на сражение, которое было блестящим само по себе, но в котором его личные качества принимали наименьшее участие, и не наградила его успехом там, где он наиболее заслуживал последнего. Главный акт его жизни, в котором соединились и действительная заслуга и серьезный результат — уничтожение флота Лангара близ мыса Сент-Винсент — был почти предан забвению, а между тем он выказал себя здесь в высшей степени замечательным моряком, и этот случай достоин сравнения с преследованием адмиралом Хоуком Конфланса [214] . В течение двух с половиною лет, которые протекли с тех пор, как Родней был назначен командующим флотом, он неоднократно имел серьезный успех и, как было указано, взял в плен французского, испанского и голландского адмиралов. "За это время он увеличил британский флот на двенадцать кораблей, взятых им у неприятеля, и уничтожил сверх того пять, принадлежавших последнему и — что придает всему этому особенное значение Ville de Paris был единственным кораблем первого ранга, взятым в плен и введенным победителем в порт". Несмотря на заслуги Роднея, партийный дух, который был тогда силен в Англии, проникнув даже в армию и во флот, привел к отозванию [215] его от командования вслед за падением министерства лорда Норта (North); и его преемник, человек, незнакомый со славою, уже отплыл для смены его, когда пришла весть об его победе. При упадке и расстроенном положении дел Англии в то время, эта весть возбудила восторженное ликование и заставила умолкнуть критические намеки на некоторые стороны прежнего поведения адмирала. Народ был тогда не в таком настроении, чтобы критиковать успех своего флотоводца, и при тех преувеличенных представлениях о добытых результатах, какие тогда господствовали, никто и не подумал о том, что была упущена возможность достигнуть результатов лучших. Это впечатление царило долго. Даже еще в 1830 году, когда впервые было издано жизнеописание Роднея, утверждалось, что "французский флот был так сильно разбит и ослаблен решительной победой 12-го апреля, что не был уже больше в состоянии оспаривать у Великобритании господство над морями". Это — нелепость, которая простительна в 1782 году, но не в позднейшие дни спокойного разбора дела. Благоприятные для Англии условия мира были следствием финансовых затруднений Франции, а не ослабления ее морских сил; и если было преувеличение в уверениях защитников мира, что Англия не могла бы потерять Ямайку, то вероятно то, что она не могла бы отбить силою оружия другие острова, уступленные ей обратно по мирному договору.

213

{213}Тем не менее, в толках об этом событии, как о новости дня, как они выразились на странницах Naval Atalantis, главную честь дела приписывали Юнгу (Young), командиру флагманского корабля. Сэр Джильберт Блэн сообщал, много лет спустя, что когда солнце было уже близко к закату, возник вопрос, следовало ли продолжать погоню. После переговоров между адмиралом и командиром, при которых я присутствовал, было решено — в то время, как с адмиралом случился припадок подагры, — продолжать тот же курс, с сигналом вступить в бой с подветренным противником". (United Service Journal, 1830, Part II, p. 479).

214

{214}Родней был ярым тори. Почти все другие замечательные адмиралы того времени, как Кеппель, Хоу и Баррингтон, были вигами — факт, не счастливый для морской силы Англии.

215

{215}Rodney's Life, vol. II; p. 242.

Память о де Грассе будет всегда связана с большими услугами, оказанными им Америке. Его имя, более, чем имя Рошамбо (Rochambeau), напоминает о существенной помощи, оказанной Францией молодой Республике в период боевой ее жизни, как имя Лафайета напоминает о моральной симпатии, так вовремя проявившейся. Поэтому события жизни де Грасса, после бедственного сражения с Роднеем, закончившего его деятельную карьеру, не могут не представлять интереса для американских читателей.

После сдачи Ville de Paris, де Грасс сопровождал английский флот и его призы в Ямайку, куда Родней зашел для исправления своих кораблей, явившись таким образом в качестве пленника на театре предполагавшегося им завоевания. 19-го мая он оставил остров, все еще пленником, для следования в Англию. Как морские офицеры, так и английский народ, обходились с ним с тем лестным и добрым вниманием, которое естественно является в отношениях победителя к побежденному и которого его личная доблесть, по крайней мере, не была недостойна. Говорят, что иногда он не отказывался показываться на балконе своей квартиры в Лондоне, внимая кликам черни в честь доблестного француза. Это недостойное неуменье оценить свое истинное положение естественно возбуждало негодование его соотечественников, тем более, что он был безжалостен и невоздержен в осуждении поведения своих подчиненных в неудаче 12-го апреля: "Он выносит свое несчастие, — писал сэр Джильберт Блэн, — с душевным спокойствием, сознавая, — как говорит он, — что исполнил свой долг… Он приписывает свою неудачу не сравнительной слабости своих сил, а постыдному бегству командиров своих кораблей, которым он делал сигнал собраться около него и даже кричал, чтобы они держались возле него, но которые, несмотря на то, покинули его" [216] .

216

{216}Chevalier, p. 311.