Влюбиться в дьявола
Шрифт:
Он лежал на антикварной кровати, явно рассчитанной на какого-то малорослого предка. Его ноги свешивались с края кровати, запутавшись в красном покрывале, но, тем не менее, это была настоящая кровать. Он дотронулся до покрывала, но еще не совсем пришел в себя, и ему показалось, что оно должно вот-вот исчезнуть. Семь лет он не спал в постели и уже совсем забыл о том, какие ощущения испытывал от постельного белья. Он больше привык к мехам и грязному земляному полу. Если везло, то появлялась подстилка из сухой травы. Шелковое покрывало под его пальцами цеплялось за мозоли и заусенцы. Но все равно
Радость забурлила в его жилах. Месяцы собачьего существования, передвижения большей частью пешком, без денег, без друзей, без какой-либо помощи. Последние недели пути его мучила лихорадка, дикая слабость, поносы — в общем, ему было так плохо, что он уже почти не надеялся добраться до родного дома. Но всему приходит конец, закончились и его скитания. Наконец-то он дома.
Рено протянул руку к стакану и поморщился. Все его мускулы и мышцы ныли от боли. Его рука так дрожала, что часть воды, пока он нес стакан к губам, расплескалась на рубашку. Он с жадностью сделал несколько глотков, запивая съеденные кусочки сухого хлеба. С трудом, откинув покрывало, будто старый обессилевший человек, он обнаружил, что лежит в своих штанах и рубашке. Впрочем, он еще заметил, что кто-то позаботился снять с него мокасины. Испугавшись — ведь это была его единственная обувь, — он быстро оглядел всю комнату. Слава Богу, мокасины стояли под креслом эпохи Тюдоров, на котором виднелась его свернутая синяя куртка.
Не спеша, дюйм за дюймом, он передвинулся к краю постели, спустил ноги и встал, тяжело дыша. Черт побери! Он так ослабел. Но где его нож? Без ножа он был совершенно беззащитен. Он нагнулся и взял в руки ночной горшок, а затем проковылял к креслу. Нож лежал под аккуратно сложенной курткой. Он схватил его, и знакомое ощущение от сделанной из рога животного рукоятки несколько успокоило его. Босиком он прошлепал к столику и положил в карман последнюю булочку. Затем бесшумно пошел к дверям — от чрезмерных усилий у него выступил пот на лбу. Семь лет заключения научили его быть осторожным и недоверчивым.
Именно поэтому он ничуть не удивился, обнаружив ливрейного лакея, охранявшего снаружи вход в спальню. Видимо, внезапное появление незнакомца удивило слугу, который попытался преградить ему путь.
Рено изогнул бровь и бросил на слугу взгляд, который в последние семь лет заставлял любого мужчину немедленно хвататься за оружие. Однако этот совсем еще молодой слуга, видимо, не был знаком с суровыми законами борьбы за существование. Он не уловил угрозы, сквозившей в брошенном на него взгляде.
— Сэр, вам не дозволено покидать комнату, — неуверенно произнес неопытный слуга.
— Прочь с дороги, — бросил Рено.
Слуга круглыми от удивления глазами взглянул на него, и только тогда Рено осознал, что говорит по-французски, на том самом языке, на котором изъяснялся последние семь лет.
— Как странно, — прохрипел он, а потом добавил, уже на английском: — Я лорд Хоуп. Позвольте мне пройти.
— Мисс Корнинг считает, что вам лучше пока оставаться здесь, — ответил слуга, не спуская глаз с ножа. Юноша проглотил застрявший комок в горле и тихо заметил: — На этот счет она дала мне точные указания.
Рено сжал нож и двинулся на
— Кто такая мисс Корнинг?
— Это я, — раздался позади него женский голос — низкий, но очень приятный, с оттенком изысканности. Рено просто застыл на месте. Как давно он не слышал такого благородного голоса, волнующего, неповторимого… Ради этого он готов был сдвинуть горы и, наверное, даже убить человека, если бы потребовалось. Он мог бы забыть обо всех муках, страданиях и битвах, выпавших на его долю за последние годы. Голос очаровывал. Казалось, что в нем звучит жизнеутверждающая сила, юная и непобедимая.
Девушка проскользнула мимо слуги и встала перед ним:
— Это я! Я все время помнила о вас.
Рено нахмурился. Внешность девушки не оправдала его ожиданий. Ростом она была выше среднего, золотистые волосы и прозрачная кожа дополняли ее нежный образ. Ее большие серые глаза внимательно рассматривали его. Она выглядела как самая настоящая англичанка. Правда, на его взгляд, несколько экзотично и необычно. Нет, пожалуй, он переоценил ее. Рено тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Все просто, он давно не видел блондинок. Англичанок со светлыми волосами.
— Кто вы? — спросил он. Ее брови взметнулись вверх.
— Я думала, мы уже объяснились. Извините. Меня зовут Беатриса Корнинг. — И она сделала реверанс, будто их представляли друг другу на каком-нибудь великосветском балу.
Черт возьми, он даже не мог поклониться в ответ! Он по-прежнему нетвердо держался на ногах. Рено начал осторожно обходить девушку.
— Я Хоуп. Где моя…
Но она взяла его под руку, и он замер на месте. В его памяти всплыли дивные округлости. Он вспомнил, как лежал, плотно прижавшись к ее телу, и от возбуждения у него кружилась голова. Но разве такое могло быть? Нет, нет и нет, он не мог вспомнить ничего подобного, и он знал об этом. Неужели он все еще бредил? Но если голова не слушалась его, то тело, похоже, помнило все.
— Вы больны, — ласково, но твердо сказала она ему, словно он был ребенком или сельским дурачком.
— Я… — начал было он, но она обняла его и решительно повела назад.
Он понял, что если он хочет прорваться вперед, то ему придется грубо оттолкнуть ее, может быть, даже ударить. Но поднять руку на даму… Нет, внутри у него все воспротивилось этой мысли. Тем временем она медленно, но осторожно вела его назад, в розовую спальню. Возле кровати он замер, с удивлением взирая на свою провожатую. Кто же она такая?
— Кто вы? — повторил он свой вопрос. Она сдвинула брови:
— Разве вы забыли? Я ведь вам уже говорила. Меня зовут Беатриса…
— Корнинг, — торопливо закончил он за ней. — Да, я помню, как вас зовут. Я не понимаю только одного — откуда вы взялись в доме моего отца?
Едва заметное настороженное выражение промелькнуло по ее лицу. Нет, он не мог ошибиться. Она явно что-то скрывала от него, и, придя в возбуждение от приступа подозрительности, он внутренне напрягся. Оглянувшись, он понял, что в случае нападения у него не самая выгодная позиция: он зажат в углу. Ему следовало прорываться к дверям, но ее близость стесняла его, не позволяла ему действовать.