Влюбленная Пион

Си Лиза

— Это дом моей семьи.

— Твой статус при жизни никого не волнует, — про­рычал призрак, стоявший справа от меня.

— Если бы ты хоть что-нибудь значила при жизни, тебя бы похоронили, как полагается. Еще одна беспо­лезная ветвь, — фыркнула женщина. Ее плоть сгнила, и сквозь кожу были видны кости черепа.

Мужчина в халате мандарина приблизил к моему лицу открытый рот, и я почувствовала его зловонное дыхание.

— Твоя семья позабыла о тебе так же, как они забыли о нас. Мы много лет приходим сюда, и посмотри, что они нам дают! Почти ничего! Твой новый брат, кажет­ся, не понимает, что совершает большую ошибку. Тьфу!

— Он обдал меня своим мерзким дыханием, и я почув­ствовала

запах гнилой пищи, лежащей в его желудке. — Твой отец уехал в столицу, а этот Бао явно думает, что наш праздник не имеет значения. Он забрал все жерт­венные дары в свою комнату, чтобы съесть их вместе с наложницами.

Сказав это, призрак в костюме мандарина схватил меня за шиворот и отшвырнул в сторону. Я ударилась о стену стоящего напротив дома и упала на землю. Ос­тальные стали глодать и разрывать зубами дичь, лежа­щую на жертвенном столике. Я осторожно обогнула их и постучалась в ворота нашего дома. Но тщетно. Когда я была жива, мне больше всего хотелось покинуть дом и отправиться на прогулку. Теперь я мечтала о том, чтобы попасть обратно.

Я так долго не вспоминала о своей родной семье. Наверное, Лотос и Ракита уже живут в собственных до­мах. Но мои тети и наложницы по-прежнему жили в доме семьи Чэнь. Моя маленькая сестра Орхидея гото­вится к своей помолвке. Я думала о сотнях пальцев, ко­торые жили за воротами, — о нянях, служанках, пова­рах, но больше всего о своей матери. Наверняка есть какой-нибудь способ увидеться с ней.

Я обошла вокруг усадьбы, делая большие повороты, чтобы избежать острых углов. Но тщетно. У дома семьи Чэнь были всего одни ворота, и они были защищены от голодных духов. Думала ли обо мне мама, сидя в зале Цветущего Лотоса? Я посмотрела на небо, надеясь уви­деть Наблюдательную террасу. Смотрит ли на меня ба­бушка? Может, она качает головой, посмеиваясь над моей глупостью?

Призраки, как и живые люди, не любят слушать прав­ду. Мы поддаемся самообману, чтобы не потерять лицо, стараемся верить в хорошее и продолжаем идти вперед, попав даже в безвыходное положение. Мне не хотелось признавать, что голод настолько измучил меня, что я не стану противиться искушению упасть лицом в миску с гнилыми фруктами, если это поможет мне утолить му­чительную пустоту Я вздохнула. Я все еще была голод­на. В этот день мне следовало съесть столько, чтобы прожить еще один год.

Когда я стояла на Наблюдательной террасе, я иногда наблюдала за жизнью семьи Цянь в деревне Гудан, куда мой отец приезжал на Новый год вскоре после моей смерти. Я направилась туда, сражаясь с нападавшими па меня голодными духами, огибая углы, теряясь на из­вилистых дорожках между рисовыми полями, которые специально устраивали крестьяне.

Наступила ночь — время, когда должно было по­явиться еще больше существ, желающих набить свой желудок, но в деревне я встретила всего несколько го­лодных духов. Здесь люди погибали во время землетря­сений, наводнений, голода или от различных болезней. Они умирали в своих домах или рядом с ними, и потому их тела не были потеряны. Случаи, когда тело полнос­тью уничтожалось, происходили редко — разве что при пожаре сгорит целая семья или мост обвалится во вре­мя наводнения, когда крестьянин со своей свиньей идет по нему на рынок. Поэтому большая часть деревенских мертвецов обычно похоронена, как полагается, и все три части их души находят упокоение в разных местах, как это и должно быть.

Тем не менее я встретила трех потревоженных духов. Среди них была женщина, которую похоронили в не­правильном месте, и ее тело пронзили корни дерева, из-за чего она испытывала сильную боль, мужчина, чей гроб сдвинулся с места во время наводнения, и молодая девушка. Ее тело перевернулось, когда гроб поставили на землю, голова сдвинулась, и потому остальные части ее души не

могли обрести новое воплощение. Они были взволнованы и опечалены. Они пытались найти по­мощь, но это приносило их семьям несчастья. Никому не нравится слушать невыразимо грустные стоны при­зрака, когда он ложится спать, кормит ребенка или за­нимается с супругом дождем и облаками. Но все же, если не считать этих встреч, мое путешествие было спокой­ным. Я летела в одиночестве.

Я долетела до дома семьи Цянь. Они были небогаты, но у них были добрые сердца. Жертвенных даров было немного, но они были куда вкуснее, чем все, что я ела сегодня. Насытившись, я приблизилась к их дому. Мне хотелось отдохнуть, прежде чем опять направиться в го­род. Приятное чувство насыщения переполняло меня, и я намеревалась провести немного времени с людьми, ко­торые были близко связаны с моей родной семьей.

На время праздника Голодных Духов они закрыли окна деревянными экранами, а двери заперли изнутри. Я по­чувствовала запах риса. Из-за двери пробивался луч све­та, отбрасываемого фонарем. Я услышала, как люди тихо переговариваются. Я вслушивалась изо всех сил и вскоре уловила голос госпожи Цянь: «Перестав собирать крылья зимородка на берегах изумрудной реки, я остаюсь в моем скромном и бедном жилище, читая стихи». Я хорошо по­мнила эти строки, и они заставили меня затосковать по дому. Но что мне было делать? Я была одна, я лишилась семьи и подруг, утратила дар слова и искусства. Я закры­ла лицо руками и зарыдала и тут же услышала скрип сту­льев и вскрики ужаса. Эти люди накормили меня, а я на­пугала их криками из потустороннего мира!

Когда праздник закончился, я вернулась в спальню Жэня и Цзе. Я была полна сил и энергии, и у меня нео­жиданно появилась новая цель. Я впервые насытилась с тех пор, что предшествовали моей смерти, и у меня появился новый голод — тот самый, который я когда- то пестовала для работы над «Пионовой беседкой». Может, я смогу добавить кое-что к тому, что писала на полях книги, и превращу мои заметки в автопортрет, чтобы Жэнь увидел в нем символ всего того, что нахо­дится внутри меня? Разве не портрет Линян и мои сочи­нения соединили наши души?

Я стала такой же эгоистичной, как вторая жена. Ког­да я стала рассказывала Цзе о «Пионовой беседке», мне удалось затронуть ее мысли, и она стала писать на клоч­ках бумаги и прятать их в нашей спальне. Теперь мне потребуется от нее кое-что еще.

Я заставляла Цзе оставаться днем в спальне, предпо­читая, чтобы она была рядом со мной, а не делила тра­пезу со своим мужем и свекровью в столовой. Свет раз­дражал меня, а потому я просила ее закрывать двери и задергивать занавески на окнах. Летом в комнате было прохладно, и мне это нравилось. Осенью приносили одеяла. Зимой Цзе надевала теплые жакеты, подбитые мехом. Наступил Новый год, затем пришла весна. В чет­вертом месяце цветы раскрылись навстречу солнцу, но мы вместе сидели в темной комнате, где не становилось теплее даже днем.

Я велела Цзе перечитать то, что написала в первом томе. Затем я отослала ее в библиотеку Жэня, чтобы она нашла те три отрывка, которые мне не удалось обнару­жить при жизни. Я подсказала ей взять в руки кисть и записать ответы и свои комментарии к ним на страни­цах рядом с моими собственными заметками. Если я могла заставить Цзе «играть на флейте» для моего мужа, что мне стоило уговорить ее взять кисть и писать? Ни капли усилий. Очень просто.

Но я не была удовлетворена. Я отчаянно нуждалась во втором томе, который начинается с описания при­зрачной, но вечной любви Мэнмэя и Линян. Он ставит точку на ее поминальной дощечке, извлекает тело из могилы и пробуждает ее к жизни. Что, если я прикажу Цзе записать свои мысли и дать прочитать их Жэню? Неужели он не почувствует желания последовать при­меру Мэнмэя?