Влюбленная. Гордая. Одинокая
Шрифт:
«Знаешь, Любаша, как посмотреть страху в глаза? Обнажиться перед ним. Обмануть всех. Притвориться, что ты не боишься. О притворстве будешь знать только ты сама, для остальных твое поведение – реальность. Обманешь ум, подчинится тело».
Обманешь ум, подчинится тело… Пока доктор Боголюбов мило щебечет с крашеной коротко стриженной блондинкой, я улыбаюсь своему отражению в зеркале и наполняюсь уверенностью.
А потом он находит мой бейджик на столе…
«Я знал другую, с такой же фамилией… не бери в голову. Видела бы ты ее – настоящий бомбовоз! Бомба, а не девушка. Она может работать вышибалой
Молодая сучка ржет, а мой сбитый с толку мозг наполняется чистейшим эликсиром ярости. К черту улыбки и притворства! Ярость питает меня колоссальной внутренней силой, разливается во мне, как бензин, и я, громко скрипнув дверью, подношу спичку…
– Добрый вечер, извините за опоздание, – кокетливо произношу и плюхаюсь в кресло, обдавая клиентов запахом своих духов.
Ей-богу, ради того, чтобы лицезреть вытянутую рожу Боголюбова, не жалко двух лет.
– Люба? Это ты? – глухо произносит Мир, напряженно вглядываясь в мое лицо.
«Да, я изменилась, похорошела и работаю здесь! Выкуси, чертов мерзавец!»
– Любовь Петровна, если позволите, – роняю небрежно, укладывая бумагу в принтер.
– Брось, Люба, это же я…
– Вы меня с кем-то путаете, молодой человек. Хотя… – Мир приосанивается и пристально смотрит на меня в ожидании вердикта. – Нет… – разочарованно качаю головой, пробежав по нему равнодушным взглядом. – Мой знакомый гораздо вас выше, шире в плечах и более вежливый.
На лице Дианы застывает такое же, как у Боголюбова, выражение: недоуменное и растерянное. Раздираемая любопытством, она поочередно переводит глаза с него на меня, но Мирослав правильно воспринимает мой толстый намек и замолкает.
Я намеренно громко бью по клавишам, изгоняя гнетущее, внезапно повисшее молчание. Пялюсь в монитор, стараясь не соприкасаться с «важными гостями» взглядом. Боюсь снова утонуть в синей, как летнее утро, манящей глубине глаз парня и растечься безвольной медузой…
– Распишитесь здесь… и здесь, – отдаю бумаги Диане, растягивая губы в неуверенную улыбку.
Она чиркает закорючку под росписями остальных владельцев клиники и молча, уткнувшись в документы, передает их Миру.
За движением руки Боголюбова, выводящей фамилию, неотрывно наблюдает, как строгая учительница, Диана, а вместе с ней и я…
Таращусь на Мира, боясь быть застигнутой за этим постыдным занятием, и не могу оторвать глаз. Он возмужал и стал шире в плечах, отрастил длинную челку, небрежно спадающую на лоб. Сколько же мы не виделись? Два года? Больше…
Боголюбову до черта идет вип-кабинет. Идут темно-синий дорогой костюм, золотые часы и девушка рядом, такая же гламурная и глянцевая. Развалившись в кресле, он чувствует себя за рабочим столом как рыба в воде.
– Готово, – Мир вскидывает голову, чтобы вернуть бумаги, и натыкается на мой неосторожный взгляд. Боголюбов довольно усмехается, угадав мои чувства и мысли, показавшиеся на миг из-под брони самоконтроля. Что-то колючее и обжигающее забирается в грудь с его взглядом. На щеки вмиг наползает румянец.
Я машинально хлопаю по документам печатью, возвращаю их в цепкие ручки Дианы и демонстративно встаю из-за стола.
– До свидания, – произношу негромко, мечтая поскорее выпроводить важных клиентов.
– Всего хорошего, – фыркает Диана и протягивает свое пальто Миру. Он неловко помогает ей одеться,
Я закрываю зал, нетвердо провернув ключ в замке, и устремляюсь по коридору в свой кабинет, обогнав гламурную парочку. Диана что-то томно щебечет и хихикает, Мир отвечает ей хрипловатым шепотом. Их неприкрытый флирт легко заметен, и я убеждаюсь, что мужчина выбросил меня из головы, как только за ним закрылась дверь.
Обида и злость опустошают меня, лишают сил, придавливая к земле невидимым грузом. Мне больно. От пренебрежительных слов, сказанных в мой адрес, от того, как непринужденно он высмеивал меня с посторонним человеком. От брошенных колких взглядов, горячим угольком взрывающихся под кожей… Больно.
Стук шпилек отражается от высоких стен коридора. Я останавливаюсь. Замираю на ничтожный миг и осторожно оборачиваюсь. Никого. Улавливаю свое отражение в высоком панорамном окне – сгорбленную, придавленную фигуру знакомой девчонки из прошлого, той самой, неуверенной в себе толстушки Любы…
Глава 4
Шелковистая ткань блузки мягко облегает ее плечи. Хрупкие плечи, с недоумением и досадой замечаю я.
Люба вскидывает кисть с короткими ярко-красными ноготками и поправляет выбившуюся из хвоста рыжую прядь, а я слежу за ее движением, не в силах отвернуться. Красивая линия тонкой, мать ее, шеи, пухлые, накрашенные красной помадой губы. Не помню, чтобы женская шея или губы лишали меня способности контролировать себя, но сейчас, признаюсь, я едва дышу, захлебнувшись изумлением.
Я обидел ее, и короткое «Вы меня с кем-то путаете, молодой человек!» заставляет особенно остро почувствовать себя ничтожеством.
Я никогда не был пай-мальчиком, но обида, скользнувшая в ее потухших глазах, кажется мне почти смертельной.
Два года назад Люба предложила перепихнуться без обязательств, чем я не преминул воспользоваться. На что она надеялась? На взаимность? Глупо.
Перед глазами, как наяву, предстает растянувшееся на целую вечность мгновение: та же Люба, румяная, пухлая девчонка в смешной вязаной шапке, смелая и напористая девушка-терминатор, навязавшаяся на наше с Алисой Рябининой свидание. Тогда Лисенок не была замужем за моим другом, а я пригласил ее, чтобы позлить Богдана. Их неприкрытая симпатия, томные взгляды и пылающие девичьи щеки вызывали во мне умиление и желание поскорее соединить влюбленных. Мы прогуливались по аллеям заснеженного парка, я кормил девчонок пирожными в модной кофейне и учил кататься на коньках, а после…
– Как бы это сказать… В общем, я приглашаю тебя на кофе.
– Пончик, я правильно тебя понял?
– Д-да.
– Не хочу тебя обидеть, Пампушка, но булочкам я предпочитаю яблочки.
– Я хочу этого. И еще… Я тебя люблю.
Снег хрустел под ногами, как разбитое стекло, когда Люба вела меня по расчищенной дорожке дворика, освещенного уличным фонарем. Сжимала дрожащей горячей ладонью мою руку, боясь, что я передумаю. А когда мы зашли в темную прихожую старенького деревенского дома, Люба обняла меня и поцеловала.