Влюбленные

Браун Сандра

— То, как люди молчат, открывает порой гораздо больше, чем любые слова.

— Вот как? Надо запомнить.

— Черт! Теперь ты знаешь все мои профессиональные секреты! — заметил Доусон. — Кажется, я сам создал себе лишние трудности. Интересно, ты и дальше будешь держаться настороже или?..

— У нас с тобой нет и не может быть никакого «дальше», — сухо заметила она.

— О’кей. — Доусон выдержал небольшую паузу. — Тем не менее должен напомнить, что не далее как во вторник я снова приду в суд, чтобы присутствовать при перекрестном допросе.

— Это твое дело. Будешь ты в суде или нет — меня это не касается и не волнует.

Я не даю интервью — постарайся это запомнить.

— Да, ты это уже говорила. Поэтому-то я и решил спросить тебя кое о чем, пока у меня есть такая возможность…

— Спросить? — Амелия пристально взглянула на него. — О чем?

— Каково это было — жить с человеком, страдающим острым посттравматическим расстройством?

Задавая вопрос, он не смотрел на нее, и Амелию вдруг осенило.

— Ах вот оно в чем дело! — медленно произнесла она.

— Ты о чем?

— Ты не сражался в Афганистане, но война последовала за тобой и сюда, верно?

Доусон долго смотрел на нее, потом поднялся с кресла и отошел к перилам. Поставив бокал на поручень, он с такой силой вцепился в ограждение, что казалось — еще немного, и он вырвет его из креплений вместе с гвоздями. Самой Амелии, впрочем, тоже пришлось приложить немалые усилия, чтобы держать себя в руках. Первым ее побуждением было поскорее уйти в дом и покрепче запереть за собой дверь. Возможно, она бы так и поступила, если бы Доусон внезапно не опустил голову, словно признавая поражение. Отняв одну руку от перил, в которые вцепился мертвой хваткой, он провел рукой по волосам, отводя их с лица. На несколько секунд его ладонь задержалась на затылке, потом снова легла на перила. Он не произнес ни слова. Стоит ли продолжать этот разговор? Пожалуй, Доусон не стал бы колебаться, вторгаясь в ее частную жизнь, так почему она не может задать ему несколько вопросов?

Амелия достаточно долго общалась с Джереми, который страдал от того же нервного расстройства, и ей было любопытно, как оно проявляется у других. Именно об этом, кстати, она писала Джорджу Меткалфу в своем электронном письме. Амелия считала, что музею сто́ит уделить особое внимание «вьетнамскому синдрому», который при всей своей нематериальности и малозаметности оставался тем не менее вполне реальным злом — не лучше, а во многих отношениях даже хуже, чем физические увечья, ранения и контузии.

— Я с самого начала почувствовала в тебе какую-то странность, — негромко начала она, — но только сейчас поняла, в чем дело. Ты не стал расспрашивать меня ни о любовной связи Джереми с Дарлен Стронг, ни о его так называемой «дружбе» с Уиллардом, ни о месте преступления. Ты даже не спросил, как я отношусь к тому факту, что мой бывший муж был растерзан голодными собаками. На мой взгляд, любой из этих тем должно быть достаточно для сенсационной статьи, которую ты с чистой совестью мог бы отослать в редакцию и умыть руки. Но вместо этого ты вдруг задал мне вопрос о том, как Джереми себя чувствовал после возвращения с войны, каким он стал… По-моему, совершенно ясно, почему в первую очередь тебя заинтересовало именно это.

Амелия и не ждала немедленного ответа, но прошло довольно много времени, а Доусон не проронил ни слова, и она добавила:

— Когда сегодня на пляже мы говорили о войне, ты не стал пускаться в подробности, а ограничился общими словами. Я похвалила твои статьи; для большинства мужчин этого было бы достаточно, чтобы начать хвастаться своим «боевым опытом»

и своими подвигами, реальными или выдуманными, но ты этого не сделал. А ведь это было бы только естественно…

— Ты так привыкла, что мужчины начинают распускать перед тобой хвост?

Его тон был почти оскорбительным, но Амелия решила не обращать внимания.

— Вчера утром я заметила у тебя в кухне пустые бутылки. И несколько флакончиков с успокоительным.

— Миллионы людей запивают лекарства виски.

— Да, конечно. Но тебя выдали не пустые бутылки, а твои глаза.

Доусон медленно повернулся, но по-прежнему молчал.

— У тебя глаза человека, который испытывает сильную боль или страдает бессонницей и поэтому полностью зависит от снотворных и обезболивающих препаратов. Такие глаза бывают у тех, кто никак не может справиться с воспоминаниями.

Доусон продолжал молча смотреть на нее.

— Ты обращался к врачам?

Никакого ответа.

— Ты посещаешь психотерапевта или невролога?

Наконец Доусон как-то отреагировал.

— А твой муж… посещал? — спросил он странным, хриплым голосом.

— Нет. Именно поэтому он и стал моим бывшим мужем.

И снова на веранде установилось молчание. Потом Доусон слегка облокотился спиной на перила, сложил руки на груди и скрестил ноги.

— Вот эта тема будет поинтереснее, чем количество пустых бутылок у меня на кухне. Как ты познакомилась с Джереми?

На этот раз промолчала Амелия, и он добавил:

— Что бы ты сейчас ни сказала, я не стану включать это в свою статью. Если я вообще стану ее писать, эту треклятую статью… В любом случае ничто из того, что ты мне расскажешь, никогда не появится в печати без твоего разрешения.

— Откуда я знаю, что так и будет?

— Я обещаю.

Но на нее подействовали не его слова, а его покрасневшие, тоскливые глаза. Слегка откашлявшись, Амелия набрала в грудь побольше воздуха.

— Мы познакомились на свадьбе моей подруги по университету. Ее жених был офицером морской пехоты, а Джереми — его шафером. Они были знакомы еще по учебе в Пэррис-Айленде [18] . Джереми был таким красивым в своей парадной форме! Мы танцевали, пили шампанское и, кажется, понравились друг другу с первого взгляда. Не прошло и недели, как он пригласил меня в ресторан, и я согласилась. Мы встречались почти полгода, потом объявили о помолвке, а через десять месяцев после знакомства — поженились.

18

Пэррис-Айленд — военная база и центр подготовки морских пехотинцев, расположенный на одноименном острове. Основной пункт вербовки новобранцев морской пехоты из штатов, расположенных к востоку от р. Миссисипи.

— Гм-м…

— Что тебе не нравится?

Доусон слегка склонил голову набок.

— Что ты в нем нашла? Неужели тебя привлекла просто грубая мужская сила?

— Грубая мужская сила?

— Я хотел сказать — может быть, ты увидела в нем просто подходящего самца? Ведь во всех других отношениях Джереми не мог с тобой равняться. Ты — девушка из богатой семьи, дочь конгрессмена, южанка-аристократка…

— Прекрати! В конце концов, это просто оскорбительно! — возмутилась Амелия.