Влюбленный герцог
Шрифт:
Услышав, что баронесса и еще какие-то женщины беседуют в гостиной, он был вынужден красться по собственному дому, точно грабитель, чтобы они не заговорили с ним. Он про себя ругал свою сестрицу за то, что она приглашает гостей и забывает о них.
«Где же девушки? — подумал он, обыскав весь этаж и не найдя их. — Но ведь если бы они отправились на ежедневную экскурсию, Бел предупредила бы меня».
Увидев горничную Джасинды, он спросил, где его сестра. Та побледнела.
— Они пошли в будуар герцогини, ваша светлость, — испуганно пролепетала горничная.
Он
— Простите?
— Да, сэр. Они в комнате герцогини, сэр.
Сердито блеснув глазами, Хоук повернулся и направился по коридору. Он поверить не мог, что сестра так бесцеремонно нарушила его запрет. С хмурым видом он поднялся на четвертый этаж. Услышав доносившийся из будуара девичий смех, Хоук распахнул дверь и остановился, пораженный при виде представшей перед ним картины.
Джасинда, сидевшая перед раззолоченным туалетным столиком матери, выглядела весьма комично — она напялила на голову высокий, усеянный драгоценными камнями парик, а на щеках у нее красовались шелковые мушки, которыми в дни молодости герцогини украшали себя светские дамы.
— Что это вы делаете? — рявкнул Хоук.
Джасинда подскочила на табурете и, повернувшись к нему, сдернула с головы парик.
— Ничего…
Лиззи сняла боа из перьев, которым обмотала шею, и подошла к Джасинде. Вид у нее был испуганный.
— Вы знаете, что вам запрещено входить сюда! — угрожающе прорычал Хоук.
— М-мисс Гамильтон сказала, что можно, — заикаясь, пролепетала Джасинда.
— Роберт, что случилось? Он оглянулся.
Бел читала, сидя на диванчике у окна. Захлопнув книгу, она встала и направилась к нему.
— В этом нет ничего дурного, ваша светлость. Она, очевидно, не понимала, что происходит.
— Никому не разрешается заходить в эту комнату, и моей сестре это прекрасно известно! — бушевал Роберт.
— Почему?
— Потому что я так приказал! Джасинда, немедленно сними эти отвратительные мушки и ступай вниз. Баронесса Пенрит с дочерью вот уже четверть часа ждут тебя.
— Почему ты такой злой? — обиделась его сестра. — Ты совсем как папа! Она ведь и моя мать тоже!
— Посмотри на себя. Ты похожа на блудницу. Убери с лица эту мерзость! — закричал он.
— Роберт! — Бел встала перед ним. — Не кричите на нее. Она ведь просто ребенок, которому захотелось принарядиться.
— Не вмешивайтесь в это. Джасинда…
— Иду! — Она отлепила от щеки последнюю мушку и пробежала мимо брата, испуганная и огорченная. Лиззи молча последовала за ней.
— Что такое с вами? — требовательно спросила Бел, когда девушки ушли.
Он захлопнул дверь и повернулся к ней:
— Я думал, что могу их вам доверить!
— Что вы хотите этим сказать?
— Я пытался в течение шестнадцати лет сделать из этого сорванца леди. Вы не имели никакого права приводить их сюда!
— Но, Роберт, ваша сестра имеет право интересоваться своей матерью — равно как и вы.
— По чистой случайности эта женщина родила нас, но она вовсе не была нам матерью, мисс Гамильтон. Миссис Лаверти была мне больше матерью, нежели
— Это вы так считаете. Но она пыталась. А ваш отец не разрешал ей стать настоящей матерью.
— Вы ничего не знаете о моих родителях.
— Как и вы. — Она протянула ему книжку, которую держала в руке. Это был потертый томик в матерчатой обложке с голубой ленточкой, с помощью которой его можно было завязать. — Возьмите это, Роберт. Это дневник вашей матери.
Потрясенный и настороженный, он переводил взгляд с книги на Белинду, но не сделал ни одного движения, чтобы взять книгу.
— Вы читали ее дневник? Как вы могли?!
— Я знаю, что она поняла бы, особенно если бы я сумела показать вам, как она вас любила. Дорогой, я начинаю понимать, почему вы так сердиты на нее.
— Сердит? Кто сказал, что я сердит? Я не сердит. С чего бы мне быть сердитым? — проревел он. — Если мне пришлось прожить всю жизнь, мирясь с ее распутством, так на что же тут сердиться?
— Роберт, будьте к ней справедливы! Вы не можете не понимать, что ваш отец извратил ваше представление о ней еще до того, как вы достаточно повзрослели, чтобы разобраться…
— Мой отец был хорошим отцом! Он учил меня отличать добро от зла. Вы не понимаете… — Хоук попытался обуздать свои чувства и говорить спокойным тоном, потому что ему не хотелось, чтобы Бел поняла, до какой степени его нервирует эта тема. — У моего отца никого не было, кроме меня, — с усилием проговорил он. — Возможно, он слишком много пил, он не мог жить без вина, это так, но из соображений чести он остался с ней, вместо того чтобы протащить наше имя через скандал бракоразводного процесса, когда она произвела на свет Джека. И как же она отблагодарила его за это? Спуталась с каким-то уэльсским маркизом и подарила нам близнецов! Я, конечно, рад, что у меня есть братья, но вам не кажется странным, что она рожала детей, хотя вовсе в них не нуждалась?
— Вот как вы думаете, да? Что она вас не хотела? Она, кстати, подозревала об этом. Роберт, взгляните на эти страницы… — Она опять протянула ему дневник, но он оттолкнул ее руку и направился к двери. Ему казалось, что если он сейчас не уйдет отсюда, то может наговорить Белинде всяких гадостей, о которых будет потом жалеть.
— Все это абсурдно. Я ухожу. — Он уже потянулся к дверной ручке, но ее голос остановил его.
— «Сегодня Хоуксклиф снова заставил Морли играть роль отца…» — И Бел замолчала.
Хоук остановился, пряча от нее лицо. Граф Морли — так его почтительно титуловали в детстве, пока он не унаследовал титул герцога. Ему незачем было поворачиваться к своей любовнице, он знал — она раскрыла дневник его матери и прочитала из него этот отрывок.
— «Мой бедный сын. Его до такой степени снедает чувство вины из-за того, что вся любовь его отца принадлежит ему одному, что он, в свою очередь, пытается быть отцом своим маленьким братьям. Для мальчика тринадцати лет это слишком много. Он такой серьезный и правильный, он почти никогда не улыбается — а мне и вообще никогда…