Влюбленный герцог
Шрифт:
Потом, примерно неделю спустя, из небытия выплыл еще один друг. Как-то ранним сентябрьским вечером Бел медленно шла к дому. Спина у нее болела после целого дня работы с детьми. На ступеньках ее дома сидел Мик Брей-ден, поджидая ее, — в точности так, как он делал это, когда они были молоды.
На его молодом красивом лице было написано страдание. Они долго смотрели друг на друга.
— Здравствуйте, Мик, — сказала она наконец.
— Ваш отец сказал мне, где вы живете.
— Не хотите ли войти?
— Не откажусь, — хрипло ответил он.
Когда
— Мне так жаль. Ваш отец мне все рассказал. — Он отпустил ее и взял ее за руки. — Я считаю себя виноватым, Бел. Я хочу все исправить. Выходите за меня замуж.
Она тяжело вздохнула и посмотрела на него.
— Я не люблю вас, Мик.
— Я знаю. Ничего страшного. Но видите ли, для супружеской жизни нужно соответствие. Мы с вами соответствуем друг другу. Ваши чувства в Хоуксклифу со временем пройдут, но я всегда буду рядом с вами, потому что я — часть вас. Мы ведь знали друг друга всю жизнь, верно? Вы мне дороги, и у меня есть перед вами обязательства. Я не из тех, кто пренебрегает своим долгом.
— Так вами движет чувство долга, Мик? Вы тоже не любите меня?
Он ласково отвел волосы, падающие ей на глаза.
— Как можно определить любовь? Вы мне дороги, я считаю себя ответственным за вас. Я даже нахожу вас очень хорошенькой, — мягко пошутил он. — Вы и я — в этом есть смысл. Называйте это как хотите. Единственное, в чем я уверен, — вы не можете всю жизнь прожить одна. Вы — нет. Вам пристало быть женой и матерью. Такова ваша натура, и именно этого вы всегда хотели.
Она отшатнулась от него, побледнев.
— Я могу дать вам такую жизнь, — продолжал он. — Ваше прошлое меня не волнует. Я знаю, в каких обстоятельствах вы оказались, и я никогда не упрекну вас за это. Можно уехать из Лондона и начать новую жизнь. Я один раз уже предал вас, но, если вы дадите мне шанс, я больше никогда вас не предам.
Те же бы слова, да от другого…
— Ах, Мик, я не знаю. Очень многое изменилось. Я уже не та девочка, которую вы знали.
— Нет, та — в глубине души. Но пусть даже вы и изменились… — он улыбнулся и ласково потрепал ее по подбородку, — я все равно буду обожать вас, как обожал, когда вам было девять лет.
Она озорно улыбнулась ему:
— Когда мне было девять лет, вы бросили в меня червяка.
— В доказательство своей преданности. Преданность…
От одного этого слова ей стало не по себе. Она с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться.
— Мне нужно все хорошенько обдумать.
— Не торопитесь. Я здесь ради вас и завтра снова приду к вам. Спокойной ночи, Бел.
Он наклонился и поцеловал ей руки, потом осторожно отпустил их и вышел.
Прошло две недели с тех пор, как он увидел ее в опере. Три — с тех пор, как она оставила Хоуксклиф-Холл и убежала из его жизни. Все это время Хоук не знал покоя.
Он жил как в аду. Он чувствовал себя обманщиком; ему казалось, что душа его гибнет.
Всякий раз, когда он видел Колдфелла, он погружался
Он проводил бессмысленные долгие дни, притворяясь изо всех сил, что Белинды Гамильтон не существует. Это было трудным делом, поскольку Найт-Хаус наполняли отзвуки ее присутствия, куда бы он ни повернулся. В каждой комнате воспоминания шепотом напоминали о ней. Она была у него в крови, под кожей, она преследовала его, как безжалостное привидение. Ее запах еще не выветрился из его одежды, он все еще чувствовал на языке вкус ее губ, и порой, когда он пытался уснуть, он почти чувствовал, как она прикасается к нему, и ему становилось так больно, что хотелось умереть. Забыть.
Он забудет.
Каждый день, входя в «Уайте», он напрягался в ожидании удара, который ему нанесет известие о том, что она выбрала себе нового покровителя. Но к счастью, его товарищи по клубу были осторожны и не говорили о ней в его присутствии.
Все, кроме одного. Лорд Алек вернулся с какого-то домашнего приема, где он протомился до вечера, с трудом дождавшись момента, когда можно будет уйти. Его синие глаза гневно сверкали. Он вошел в клуб, прошел прямо туда, где сидел Хоук, заучивающий немецкие слова для своей поездки в Австрию. Он бормотал что-то себе под нос, очевидно, надеясь таким образом освоить язык чужой страны.
Алек оперся руками о стол и сердито посмотрел на брата.
— Ты просто дурак. Тебе это известно? Дурак и надутый осел!
Не поднимая головы от книги, Хоук бросил на Алека угрожающий взгляд.
— Ты убил ради нее. Ты мог умереть из-за нее. Я видел, как хорошо вам было вместе. Она предназначена для тебя, Хоук. И ты дал ей уйти? Почему?
Роберт ничего не ответил.
— Я знаю почему, дурень ты эдакий. Есть такое слово — страх. Иди за ней.
— Нет.
— Но почему?! — изумился Алек.
— Она меня бросила. Что я, по-твоему, должен делать?
— Все, что понадобится! Это лучше, чем сидеть здесь и страдать. Хочешь, я поговорю с ней о тебе?
— Ни в коем случае! Господи, Алек, да говори же потише. — Он оглянулся и увидел удивленные лица членов клуба. — Как видишь, я пытаюсь здесь работать. Так что будь добр, оставь меня одного.
— Остаться одному — это именно то, что тебе предстоит в ближайшем будущем, ваша светлость. И это именно то, чего ты заслуживаешь. Знаешь что? Ей лучше без тебя. Потому что ты, друг мой, точь-в-точь как твой бессердечный отец.
И, оттолкнувшись от стола, Алек вышел.
Он ушел, а Хоук еще долго сидел не шевелясь, тупо глядя на листочек с немецкими словами. Он чувствовал, как неописуемый страх нарастает в нем. Сердце билось где-то в ушах.
Наконец он положил перед собой лист тонкой линованной бумаги и опустил перо в чернильницу. Немного поразмышлял, пытаясь отыскать нужные слова; голова у него кружилась, рука дрожала. В конце концов он написал:
Уведомление о выдаче карт-бланша