Влюбленный скрипач (сборник)
Шрифт:
Чайник задребезжал крышкой, грозя залить старенькую электроплитку – Женя отыскала ее на нижней полке шкафа три, нет, почти четыре года назад, устраиваясь на первом в жизни рабочем месте. Надо же, когда это она успела чайник поставить, ведь домой собралась.
Женя привычно заварила чай, вдохнула запах и зажмурилась от удовольствия. Чай был настоящий английский, в красивой жестяной коробке с хитрой двойной крышкой. Коробку подарил майор Виктор Петрович. И печенье, что вкусной горкой красуется в фарфоровой мисочке, ее любимое курабье – тоже.
Она повертела
Надо же, как глупо все вышло! Потому и домой не хочется, там Валя пристанет – расскажи да расскажи. А чего рассказывать! Женя его, майора, и всерьез-то никогда не воспринимала – он ведь старый! Ну… то есть… не то чтобы старый, ей и самой уже не семнадцать лет, но ему-то чуть не сорок! Вдовец, да еще с двумя мальчишками-погодками. Ну да, по три раза на дню норовит в ее кабинет заскочить, подарки всякие приносит вроде этого чая, в театр приглашает. Ну и что? Одинокий мужчина, скучно ему, почему бы не поболтать с красивой девушкой? Разве она против?
Вот и доболталась.
Вчера Виктор Петрович пригласил ее на ужин. К себе домой. Евгения уж теперь ругмя себя ругала, разве можно взрослой девке быть такой дурой – даже приглашение домой ее не насторожило: что такого, там же дети. Тем более, не совсем уже и дети, подростки, младшему двенадцать, старшему тринадцать, большие уже.
Но Виктор Петрович сразу выставил мальчишек в детскую, и ужинали они вдвоем. Хозяин рассыпался перед гостьей мелким бесом: шутил, подкладывал кусочки повкуснее, подливал «Мукузани», гусарствовал – мол, жаль, шампанского не успел купить, вот бы сейчас из туфельки выпил…
Очень романтично.
После очередного тоста, едва утерев жирные губы, Виктор Петрович вдруг властно привлек Женю к себе. Она некстати подумала, что от ладони на блузке останется пятно, и – откуда и силы взялись – сумела бравого кавалера оттолкнуть:
– Вы чего это?
– Ты чего, дурочка? – возмутился кавалер. – Я тебе все на блюдечке с голубой каемочкой, а ты?!
Схватив сумочку и плащ, Женя пулей выскочила из майорской квартиры. Дома она проскользнула в свою комнату тихонько, чтобы не услышала Валя – ей ведь непременно надо знать, как свидание прошло. А рассказывать не хочется. Вот совсем не хочется. И сегодня точно прицепится. Лучше уж в кабинете посидеть, чаю с курабье попить, потянуть время.
В дверь тихонько постучали:
– Разрешите?
Два солдатика принесли позднюю почту. Один остался в коридоре, другой робко остановился у Жениного стола с тощенькой пачкой в руках: газеты, служебные письма, циркуляры. Коренастый, белобрысый – почему-то от армейской короткой стрижки у них у всех торчат уши, подумалось Жене – странно трогательный. Пока Женя разбирала почту и расписывалась в приходной книге, он делал равнодушное лицо, а сам все косился на мисочку с остатками курабье и сглатывал слюну.
Глаза у солдатика были голубые, как будто эмалевые.
– Звать-то тебя как?
– Саша… Рядовой Александр… – он опять
Быстро завернув остатки печенья, она сунула их солдатику.
– С-спасибо, – он смутился, попытался пожать ей руку, как будто она не печенье, а орден вручала. Для полноты впечатления не хватало только бодро ответить: «Служу Советскому Союзу».
Ладонь у Саши была с твердыми бугорками мозолей, сухая и очень теплая.
Назавтра Женя под Валиным руководством – про неудачный романтический ужин пришлось наплести какой-то ерунды – нажарила блинчиков с мясом. Когда она с самым независимым видом зашла в казарму, Саша мыл полы. В гимнастерке он выглядел просто крепким парнем, ничего особенного. Сейчас сильные мышцы переливались под блестящей от пота загорелой кожей, и Саша был похож на ожившую античную статую.
Женя отчего-то смутилась, почувствовала, как запылали щеки, вдруг стало жарко. Она неловко сунула Саше еще теплый сверток с блинчиками и убежала.
Под конец рабочего дня он постучал в ее кабинет.
– Опять почта? – сухо, с безразличным видом спросила Женя, не поднимая головы от вороха бумаг на рабочем столе. – На тумбочку положите, я потом посмотрю.
Теперь смутился Саша и, запинаясь, выговорил:
– Нет, я… я спасибо сказать хотел. За блинчики. Очень вкусно.
Женя, искоса поглядев на посетителя, увидела, что он залился краской, и улыбнулась легонечко, одними уголками губ – то-то же! Встала из-за стола, отошла к окну, потянулась – как будто забыла, что в кабинете еще кто-то есть. Но, почувствовав на плечах его ладони, почему-то не удивилась. От ладоней шло сухое тепло, в груди опять стало горячо, жар побежал по всему телу, покалывая кожу тонкими нежными иголочками. От тягучего, умелого поцелуя закружилась голова.
2. Кухонный гарнитур
Трамвай был старый и грохотал так, что Саше пришлось наклоняться к самому Жениному уху:
– У нас никому увольнительную на сутки еще не давали. Ну два часа, ну четыре. Как тебе удалось?
– Подумаешь! Я все-таки не последний человек в части, – Женя улыбалась, вспоминая, как вчера весь вечер чистила селедку, резала лук, тушила мясо с черносливом, возилась с тестом для «бабушкиного» пирога с капустой. Такой обед получился – от одних запахов с ума можно сойти.
Впрочем, про еду они вспомнили только через несколько часов. Какая уж тут еда, когда от каждого прикосновения как током бьет! И оказалось, что «в первый раз» не страшно и не больно – ерунду девчонки-одногруппницы болтали! – а совсем наоборот: горячо, остро и сладко, так сладко, что замирало сердце и останавливалось дыхание.
А через месяц Женя поняла, что беременна: по утрам накатывала противная липкая тошнота, весь день кружилась голова, и в глазах мелькали то искры, то черные круги. Хотелось лечь носом в стенку и не открывать глаз. Совсем. Ну ее, эту жизнь, глядеть на нее тошно. Окна серые, из туч какая-то невнятная морось сыплется, на подоконнике по утрам лужица собирается – рама подтекает.