Вместе с флотом

Головко Арсений Григорьевич

Между тем огонь эсминцев уже сосредоточился на подбитом траулере, представляющем удобную мишень для торпедного залпа. И все-таки торпеды, выпущенные противником, не достигли цели; только единственная из них проскользнула на расстоянии трех — четырех метров от кормы неподвижного судна, лишенного всякой возможности маневрировать и уклоняться от попаданий. Тогда эсминцы возобновили орудийный обстрел. После очередного залпа, накрывшего аварийное судно, РТ-67 очень

[58]

быстро затонул вместе со всеми, кто не успел к этому времени сойти в шлюпки. Еще тридцать три жертвы прибавились к числу погибших на «Пассате»; однако и те, кому посчастливилось остаться

в живых, не могли считать себя спасенными. Ибо фашисты не признают гуманности, что известно с первых дней власти гитлеровцев в Германии.

Ближайший к месту, где двигались шлюпки, вражеский эсминец полным ходом пронесся мимо них, ведя огонь по людям из крупнокалиберных пулеметов. Расчетливое, демонстративное варварство! И еще одно предупреждение всем нам — помнить, с кем начали мы борьбу в навязанной советскому народу войне.

Безоружные люди в шлюпках ответили на огонь по ним пением «Интернационала».

После обстрела вражеский эсминец присоединился к другим фашистским кораблям и вместе с ними скрылся за горизонтом на северо-западе.

На месте неравного боя остались две продырявленные пулями, полузатопленные шлюпки и в них двенадцать человек, семеро из которых лежали в воде, раненные при обстреле шлюпок. Слабеющими голосами они продолжали петь «Интернационал».

Море вокруг было пустынно: третье судно отряда — РТ-32 успело дойти к бухте Гавриловская и выброситься на берег, хотя на борту судна из двадцати пяти человек экипажа остались невредимыми только семеро.

Командование шлюпками принял на себя старший лейтенант Кулагин. Он и привел шлюпки в бухту, где раненым была оказана неотложная медицинская помощь.

Итак, в течение часа погибли два судна и семьдесят три человека.

Потери противника и повреждения его кораблей в этом бою установить не представилось возможным. Вряд ли они были существенными, поскольку бой происходил в очень неравных условиях.

Наши контрмеры оказались запоздалыми и неточными из-за медлительности, допущенной во всех звеньях флота, а также из-за скептического сперва отношения к известию о большой группе кораблей противника у мурманского побережья. Слишком много всяких ложных тревог наряду с действительными пережили мы в эти первые недели боевых действий. Если в других местах страны появилась парашютомания, то в Заполярье несколько недель

[59]

гуляет поветрие перископомании. Все видят перископы подводных, и, конечно, вражеских, лодок. Видят рыбаки, видят сигнальщики кораблей, даже стоящих у причалов, видят маячники, жители прибрежных поселков, взрослые и дети. Видят даже в таких местах, где подводные лодки и ходить-то не могут. А тут речь шла о необходимости послать в сторону от линии фронта в самый напряженный момент ряд наших крупных боевых кораблей и соответствующие воздушные силы, да еще в нелетную именно в том районе погоду. Пока мы занимались проверкой точности сообщения, время для удара но врагу было безвозвратно упущено: донесение командира «Пассата» Окуневича и военкома А. И. Вяткина о нападении эсминцев противника принято по радио в самом начале боя, а приказ о выходе в море первой группы наших эскадренных миноносцев («Гремящего», «Стремительного» и «Громкого») последовал только в четыре часа пятьдесят минут, через полтора часа, то есть фактически после завершения неравного боя. Вторая же группа наших эскадренных миноносцев («Куйбышев» и «Урицкий») вышла еще позже — в шесть часов с минутами. Предпринятый обеими группами, которые соединились у выхода из Кольского залива, поиск вражеских эсминцев был бесполезным. Гонять по морю пять кораблей в то время, когда эсминцы противника находились уже вблизи своей базы, вряд ли имело смысл, и поэтому я, узнав подробности происшедшего,

приказал возвратить обе группы в Кольский залив. Досадовать было поздно. Важнее было учесть не только слишком поздний выход в море наших кораблей, но и грубую ошибку в использовании авиации флота. К месту быстротечного боя у Гавриловских островов были посланы МБР-2 — самолеты, как известно, с малой скоростью, следовательно, более уязвимые. Посылать их туда, предполагая, будто погода не позволит использовать другие самолеты в том районе, было нельзя. Вдобавок «амбарчики» не обнаружили никого у Гавриловских островов (поскольку фашисты успели ретироваться) и нашли пять вражеских эсминцев только после разведки вдоль побережья на запад: на подходах к Варангер-фиорду. Направленные туда наши двенадцать бомбардировщиков СБ настигли противника уже в самом Варангер-фиорде, атаковали, но уничтожить или подбить не сумели.

В конечном счете все это — моя ошибка. Занятый сухопутными делами (ибо теперь на приморском участке решается

[60]

судьба не только 14-й армии, но и Северного флота), я перестал уделять достаточное внимание морской разведке. Полагал, что фашистских эсминцев нет на театре ближе, чем в Нарвике, и понадеялся на ненастную погоду, которая создавала благоприятные условия для более или менее скрытного плавания судов ЭПРОНа. Сказалась, несомненно, предыдущая удача с переводом в беломорские порты ста пятидесяти единиц транспортного и промыслового флота.

Вот почему мы оказались перед свершившимся фактом — неожиданным появлением кораблей противника у нашего побережья и нападением на отряд, тогда как должны были заблаговременно узнать о движении фашистских эскадренных миноносцев и организовать противодействие, помешать нападению, не допустить гибели судов и людей. Самоотверженное, подлинно героическое поведение экипажа сторожевого корабля «Пассат» и его командира старшего лейтенанта Окуневича, погибшего вместе с кораблем, — это одна сторона трагической истории у Гавриловских островов. Другая сторона — цепь ошибок, которых могло и не быть.

Вывод на дальнейшее: внимание разведке, в первую очередь воздушной. Надо знать все, что происходит на театре, предвидеть намерения противника, учитывать его тактику и опережать его действия. Нельзя рассчитывать на его недогадливость и полагаться всецело на счастливый исход, окрыливший всех нас в случае с переводом торговых судов.

На этот раз гитлеровцы перехитрили нас, и еще трудно сказать, случайна их встреча с нашим отрядом у Гавриловских островов (если не считать того, что самолет-разведчик непосредственно навел их на отряд) или она является следствием их тактики в предстоящей борьбе на море.

Ближайшее будущее покажет.

24 июля. Похоже на то, что нападение стаей на одиночные, более слабые или вовсе безоружные суда окончательно избрано противником как тактика для действий на Северном морском театре. Это подтверждает сегодняшняя история с гидрографическим судном «Меридиан» — небольшим, водоизмещением всего-навсего двести пятьдесят — триста тонн, слабосильным пароходиком, предназначенным для обслуживания маяков на побережье. Ни боевых качеств, ни достаточной скорости хода «Меридиан»

[61]

не имел, то есть представлял собой легкую добычу для фашистов.

Вчера четыре вражеских эсминца вышли из норвежских шхер в море и направились к нашему побережью, что было вовремя установлено разведкой. Вести постоянное наблюдение за ними по ходу их продвижения не представлялось возможным: в море почти отсутствовала видимость. Вдоль всего мурманского побережья, исключая прибрежную полосу шириной от десяти до пятнадцати миль, стеной стоял, как часто в летнее время (и продолжает стоять сейчас), туман.