Вместе с Россией
Шрифт:
Несмотря на войну, дни царской четы текли в Петергофе как обычно. Государь играл в лаун-теннис, постреливал в парке ворон из винтовки «монтекристо», купался, ходил по грибы…
Государыня кипела от возмущения по поводу назначения великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим, но никак не могла найти повод сделать выговор своему недальновидному супругу. Наконец случай представился.
Уже который день подряд Александра Федоровна уходила в середине дня к себе в маленький будуар и, не в силах никого видеть, в одиночестве плакала злыми слезами перед раскрытым окном в розарий. Она изливала и свой
Видит бог, она старалась любить свою новую родину, быть хорошей императрицей, но получалось, что без конца ей давали понять, что она здесь чужая и нежеланная. Один только Ники и Аня Вырубова любят ее, да еще старец Григорий искренне хочет ей добра… Остальные — это только угодливые лакеи разных рангов, все эти чемодуровы, мосоловы, воейковы…
А злобный и завистливый высший свет Петербурга? Как она хотела сблизиться с потомками Рюриковичей, Милославских, Шереметьевых и других родовитых аристократов… Когда она вздумала собирать у себя по вечерам маленькое дамское общество, чтобы наладить сердечную близость за болтовней и вязанием, по всему Петербургу пошли сплетни и насмешки о насаждении при дворе бюргерских добродетелей, о том, что она якобы собственноручно штопает носки супругу и бранится на кухне с поваром из-за каждой копейки…
И на балы-то перестала ходить из-за того, что не может видеть, как сладко и любезно улыбаются ей все эти придворные и кавалерственные дамы. Но они не знают о том, что ей, царице, доброжелатели докладывают все, что они между собой болтают о «гессенской мухе»… И вот теперь в довершение всего Ники назначил верховным главнокомандующим грубияна и солдафона Николая Николаевича… Вот будут торжествовать проклятые княжны-черногорки Анастасия и Милица! Эти две вороны и так обирают российскую казну ради своего отца — черногорского короля, а теперь, наверное, задумали и трон российский к рукам прибрать… Все говорят, что в Новой Знаменке у великого князя двор пышнее и влиятельнее, чем у нее, царицы. Что будет, если великий князь, став главнокомандующим, начнет одерживать победы и получит власть и влияние над всей Россией?! Ведь он тогда без труда избавится от нетвердого Ники! А вместе и от нее! А как же с мечтой стать такой же великой и всесильной, сделаться доброй покровительницей всей Европы, какой была ее замечательная предшественница на русском троне и тоже немка — Екатерина Вторая?
Горькие думы бесконечной чередой проходили через беспокойный и необузданный мозг Александры Федоровны, ввергая ее то в бешенство, то в отчаяние. Императрице нужна была нервная разрядка, выход энергии.
Надушенный седеющий красавец граф Гендриков, личный секретарь ее величества, испросил через камер-лакея разрешения войти к своей повелительнице и сообщил ей, что сегодня в ночь его высочество великий князь Николай Николаевич отбывает поездом на свою Ставку, в местечко Барановичи. Министр двора почтительнейше интересуется, будут ли ее и его величества провожать верховною главнокомандующего российским воинством?
— Почему же великий князь избрал время своего отъезда ближе к полночи? — желчно спросила царица.
Гендриков стал лепетать что-то про военную тайну, про германские аэропланы, которые могут забросать поезд
— Я буду справляться о решении его величества, граф… — отпустила царица секретаря нервным жестом.
«Наконец-то выскажу все Ники», — решила Александра Федоровна и, как только граф, пятясь и кланяясь, удалился, решительными шагами направилась к кабинету Николая.
Император пребывал в ровном расположении духа. С утра он поиграл в теннис, затем выкупался в заливе, где вода оставалась необыкновенно теплой, и сидел теперь, раскладывая пасьянс. Он чуть поморщился, увидев лицо Аликс, покрытое красными пятнами от возбуждения, заплаканные глаза и узкие побелевшие губы.
«Опять предстоит серьезный разговор…» — лениво подумал Николай.
— Ники, Фредерикс намекает, что нам следует поехать проводить великого князя, отъезжающего на Ставку… — без предисловия начала царица. — Ты уже дал свое согласие?
— Дорогая, барон придет ко мне с бумагами несколько позже… — уклончиво, не отрываясь от пасьянса, спокойно ответил Николай.
Александра Федоровна решительно села у карточного столика и испытующе уставилась на мужа.
— Ники, почему ты назначил этого необузданного, высокомерного и заносчивого человека верховным главнокомандующим? Почему ты не взял эту великую миссию — спасти Россию — на себя? — с еле сдерживаемыми истеричными слезами вопросила императрица.
Николай с сожалением посмотрел на почти сошедшийся пасьянс, чуть слышно вздохнул, понимая, что надо наконец объясниться с бедной Аликс, так тяжело переживавшей все последние дни. Ласково глядя на нее, он принялся излагать свои соображения.
— Дорогая! — начал он. — Когда я высказал свое намерение стать во главе армии на заседании совета министров, все принялись умолять меня не делать этого! Даже председатель совета Горемыкин, а с ним и такие верные люди, как Кривошеин и Щегловитов… Особенно Сазонов. Он сказал даже пылкую речь в обоснование мнения моих министров. Потом, ты знаешь, наши союзники тоже желали видеть Николашу главнокомандующим… Ты помнишь, когда он в двенадцатом году ездил в Париж на маневры, его там и принимали как главнокомандующего…
— Но ведь он глюпий и вздорный безобразник! — от волнения Александра Федоровна заговорила с еще большим, чем обычно, немецким акцентом.
— К сожалению, это так! — согласился царь. — Но когда я позже спросил военного министра, почему он, зная мое желание быть с доблестными войсками и во главе их, не высказался в пользу такого решения, добряк Сухомлинов оправдался тем, что был в одиночестве и это не давало ему нравственного права идти против мнения всех… Я понял, что он сам мечтал стать верховным главнокомандующим, и в шутку предложил назначить его на эту должность.
— И что же? Сухомлинов, во всяком случае, не хуже, чем этот наш родственник… — поджала губы царица.
— Да, он достаточно разумный человек! — согласился Николай. — Он не потерял головы от такого предложения и спросил меня, что в таком случае будет делать на войне Николаша… Я ответил, что предназначаю его командовать Шестой армией. Тогда Сухомлинов очень тактично выразил сомнение, будет ли это соответствовать рангу и авторитету великого князя в армии… Вот чем мне нравится старик — терпеть не может Николашу, а рассуждает вполне разумно: ведь на самом деле армия стоит за Николашей.