Вместе с Россией
Шрифт:
Сухопарова удивило такое экстравагантное, без всяких удобств размещение Ставки главнокомандующего российской армии.
— Видите ли, — не без юмора развеял его недоумение полковник Скалон, — стоицизм в жизни всегда похвален, а на войне просто необходим. Одно дело, когда офицеры, сражающиеся на передовой, получают приказы из роскошного особняка, где нежится их верховное руководство, а другое — когда они знают, что их военный вождь также испытывает лишения… Если же говорить о специфически военных причинах учреждения Ставки в столь малом местечке, то, во-первых, оно равно удалено от двух наших фронтов — Северо-Западного и Юго-Западного, во-вторых,
Сухопаров понял, что Скалон выражает своей иронией мнение очень многих чинов штаба верховного главнокомандующего. Нелепое размещение Ставки отнюдь не повысило авторитета великого князя и Янушкевича в глазах подполковника, который и раньше весьма скептически относился к «лукавому» и его любимцу — начальнику штаба, со странным юмором называвшему себя «стратегической невинностью».
…Подошло время обеда. Скалон повел новоприбывшего коллегу в вагон-столовую великого князя. Их столик стоял у стеклянной перегородки, отделявшей стол его высочества, за которым сидели Янушкевич и специально приглашаемые лица, и столики военных представителей союзных стран. Главную роль, как выяснил Сухопаров впоследствии, играл представитель Франции генерал Д'Амад со своим заместителем, генералом де Ля-Гишем.
В том же отделении сидели Данилов, протопресвитер армии отец Шавельский и семь адъютантов великого князя.
Великий князь вошел с некоторым опозданием. На его лице были написаны умиление и радость. Офицеры встали.
— Прошу садиться! — скомандовал отрывисто Николай Николаевич и, взяв серебряную чарочку, полную какого-то напитка, радостно поведал: — Господа! Из французской Главной квартиры сообщили, что одержана грандиозная победа над германцами на Марне! Ура, господа офицеры! Виват Франция! Германские войска отступают на север!..
Все снова встали и подняли свои бокалы. Нестройным хором прокричали «ура!» и уселись за столики в тесном и узком вагоне.
У верховного главнокомандующего русской армией блестели на глазах слезы восторга от блестящего триумфа союзников. Его верное союзникам сердце трепетало от радости за огромную удачу милых и очаровательных французов. Николай Николаевич со всей своей душевной щедростью забыл, выбросил из ума напрочь воспоминания о том, как он всего две недели назад подгонял несчастную армию Самсонова на Млаву и Сольдау, заталкивая ее ради спасения Парижа в мешок неизвестностей Восточной Пруссии.
Великий князь был истинным сыном династии Романовых. «Мелочи» его не волновали.
Уже были сданы в архив сведения о том, что «…германцам в период 29-31 августа удалось взять в плен около 30 тысяч человек, 6 тысяч человек было убито и до 20 тысяч раненых русских солдат и офицеров осталось на поле боя. Около 20 тысячам войск удалось прорваться на юг и выйти из окружения». Уже потрясло всю Россию сообщение Ставки о несчастье при Сольдау, составленное в следующих выражениях: «Вследствие накопившихся подкреплений, стянутых со всего фронта благодаря широко развитой сети железных дорог, превосходные силы германцев обрушили на наши силы около двух корпусов, подвергнувшихся самому сильному обстрелу тяжелой артиллерии, от которой мы понесли большие потери… Генералы Самсонов, Мартос и Пестич и некоторые чины штабов погибли…»
«Чудо на Марне» всколыхнуло весь вагон-столовую. Была забыта и победа под Гумбиненом, и гибель армии
Сухопаров задумался о превратностях военной судьбы, играющей десятками тысяч человеческих жизней. Вдруг до него донесся разговор из-за стеклянного барьера, отделявшего их стол от места трапезы французов.
Генерал Д'Амад давал собственную оценку положения своему заместителю генералу Ля-Гишу, недавно прибывшему в Ставку.
— Какой правильный инстинкт двигает великим князем и его начальником штаба! Этот же инстинкт проявляется сейчас в Петербурге — русское общественное мнение и военные руководители гораздо больше интересуются сражением на Марне, чем собственными победами в Галиции…
— О да, мой генерал! — глубокомысленно изрек Ля-Гиш. — Ведь судьба войны воистину решается на Западном фронте. Если Франция не устоит, то и Россия принуждена будет отказаться от борьбы с германизмом. Сражение в Восточной Пруссии, я имею в виду разгром России под Сольдау, дали мне доказательства того, что русским не по плечу воевать с немцами. К сожалению, боши подавляют славян превосходством тактической подготовки, искусством командования, обилием боевых запасов… У них богаче и разнообразнее способы передвижения войск, в частности, множество грузовых моторов… Русских можно сравнить разве что с австрийцами!.. До войны я лично более высоко оценивал русское пушечное мясо…
У Сухопарова кровь ударила в голову от невольно подслушанного разговора. Он хотел встать и дать пощечину Ля-Гишу, вызвать его на дуэль. Лишь огромным усилием воли сумел он себя сдержать, понимая, что никто в штабе не поймет его душевного движения и ему придется расстаться с армией, а возможно, и попасть под военно-полевой суд. Он сразу потерял всякий аппетит и лишь ковырял вилкой для приличия в жарком, мучительно дожидаясь конца обеда.
Так начиналась его командировка в Ставку.
42. Петербург, сентябрь 1914 года
Тайная советница Шумакова была счастлива. То, о чем она мечтала всю жизнь, воплощалось в действительность. В ее квартире у зятя и дочери — настоящий политический салон.
Петербург говорил о салонах светских дам: о салоне графини Ирины Илларионовны Шереметьевой, урожденной Воронцовой-Дашковой, где собирались оппозиционно настроенные офицеры гвардии и судачили о Распутине, о салоне графини Софьи Сергеевны Игнатьевой, где собирались правые и поносили на все лады левых и кадетов, о германофильствующих салонах графини Марии Эдуардовны Кляйнмихель, фрейлины Софьи Карловны Буксгевден, тетки очаровательного князя Феликса Юсупова — Елизаветы Феликсовны Лазаревой. Остроты, родившиеся в салонах, разлетались по всей столице.
Когда еще было неизвестно, вступит ли в войну Англия на стороне союзников, из гостиной графини Игнатьевой полетело: «Британский сфинкс молчит на весь Петербург!»
Послы и военные агенты блистали в салонах остроумием, генералы и полковники делились свежайшей военной информацией, политики предлагали оригинальнейшие решения вечных проблем. Словом, салон — это законодатель умственных мод, источник мудрости для всех, кто удостоен чести бывать в нем, гордость и слава хозяйки и хозяина.
А вот теперь салон и у Шумаковых, как по привычке называли фамилию советницы и ее дочери, забывая при этом, что есть здесь муж Татьяны — Глеб Иоаннович Кожин. Забывчивость простительная, ведь всегда салон славен хозяйкой.