Вместе. Синдром Керчепина
Шрифт:
— Ты придурок или притворяешься? — вспылила Вирона, с силой пихнула одногруппника в грудь. — К Лорину? Да как этот осел нас защитит? Все, что он сможет, — подписать потом справку о том, что мы трупы!
— Как куратор он…
Сигнальная панель у двери запищала, давая понять, что комнату следует немедленно освободить для другой группы, Мореслав прервал себя на полуслове, мрачно кивнул и, развернувшись, вышел. За ним потянулись остальные, каждый счел нужным бросить на меня взгляд: затравленный, пустой, внимательный, горящий ненавистью — от Вироны.
…
Я сделала то, что считала нужным. Поступила по-товарищески, разделив победу с однокурсниками, а ведь могла и не раздаривать очки. Но что в ответ предпримут они? Решат защитить, не сдавать Садисту? Они вообще способны ему противостоять? А я способна? Могу быть изгоем в собственной группе, жить в условиях вечных косых взглядов, недоверия, неприятия?..
Да. Я одна и всегда была. Никогда не страшилась этого и даже была довольна, ведь так проще. Привыкла выносить себя за скобки, в таком случае в расчет возьмешь лишь одну переменную — саму себя. И так столько недель притворялась, что вовлеченный член команды.
Встав, подошла к окну. Чахлая, мертвая природа поздней осени, давящая на психику коричнево-желтой гаммой, серое тяжелое облачное небо, голые скелетики деревьев — все это страстно хотело первого снега. Однажды, помню, нам позволили насладиться им, выпустили во двор… Я вызвала в сознании те ощущения: бодрящую морозную сырость, хлопья снежинок, падающих в мой раскрытый рот, на поднятое вверх лицо, руки, удивительную легкость, полет… подобие счастья и свободы.
В «Пикса три», как и в других учреждениях, занятия на улице не допускались, прогулки ограничивались дрожками и специальными площадками и то в часы практикумов. Когда стану свободной, когда все это закончится, я клянусь: побываю во всех возможных уголках мира, испытаю все возможные ощущения, обрету то, чего никогда не знала.
Перед глазами вдруг всплыло холодное, ожесточенное, красивое лицо Тэппа, вздрогнув, я вернулась в реальность.
Одногруппникам доверять нельзя. Мореслав не обозначил ясно, что не сдаст меня, ушел от ответа, вернее, сбежал, значит, буду держаться от них подальше до тех пор, пока не пойму, что угроза миновала.
Через полтора часа, которые отводились на самоподготовку, я, надев форму, скрутив волосы, направилась в столовую. Моя группа сидела за обычным столиком, все пятеро привычно молчали, занимаясь своим делом в сирсах или планшетах. Меня заметили, но, вопреки опасениям, уделили лишь секунду внимания, почти равнодушно скользнув взглядом, Мореслав натянуто улыбнулся.
Заставив поднос тарелками, я села отдельно, спиной к одногруппникам. Не то чтобы их спокойствие, напускное ли, реальное, или выжидание, скрывавшее страх, волновали. Не хотелось портить себе аппетит.
Я перешла ко второму, когда рядом на скамью опустилась Вирона. С минуту она глядела на меня внимательно, оценивающе, молчала, затем, вздохнув, выдала:
— Я не хочу, чтобы результаты аннулировали.
— Я тоже, — кивнула в согласии.
Девушка
— Не скажу, что простила тебя за то, что ты сотворила, — призналась с раздражением Вурк.
Я, с силой воткнув вилку в котлету, хмыкнула.
— А я, по-твоему, нуждаюсь в твоем прощении и понимании?
— А могла бы сделать вид хотя бы! — возмутилась нежданная соседка, потом совладала с собой, продолжила более спокойно. — Не стоит ссориться, поступим мудро, нам еще предстоят другие совместные вирты и практикумы. В общем, мир?
Я, закончив, крошить котлету вилкой, превратив ее в пюре, пожала плечами:
— Думаю, мир возможен.
Вурк улыбнулась, дружески похлопала меня по плечу, встала.
— Ну счастливо тогда. Приятного аппетита.
— Ага.
Что-то было в ее улыбке, может, в тоне, этом предложении… Какой-то диссонанс, словно нарушенный код вирта, из-за которого картинка на миг подергивается рябью… Это насторожило меня, но зацепиться было не за что, и я отпустила это ощущение. И зря.
Плохо мне стало, как только я вышла из столовой. Мир закружился перед глазами, распадаясь красочной мозаикой, появилось ощущение невесомости, кончики пальцев закололо, сила вышла из-под контроля, позволив мне почувствовать каждую молекулу воды, распыленную в воздухе. А потом путь преградили вытянутые тени, они что-то назойливо гундосили, куда-то тянули, не давая ни на чем сосредоточиться, дергали, метались туда-сюда. Я потеряла сознание и, кажется, улыбалась в этот миг.
Не имела понятия, как долго была в отключке. Рта касалось что-то прохладное, автоматически глотала жидкость, льющуюся в горло, тяжелая темнота уходила из сознания, тело постепенно вновь стало мне подчиняться, и я открыла глаза.
В первую секунду яркий свет больно резанул по зрачкам, я моргнула, сфокусировала взгляд и застыла в ужасе. Прямо перед моим лицом было довольно ухмылявшееся лицо Тэппа.
Осознание реальности — точно вспышка молнии. Стимуляторы, столь любимые отстающими студентами «волшебные конфетки», меня накачали десятикратной дозой их. Как? Вирона крутила кружку с чаем, я на миг отвлеклась, Вурк просто засыпала порошок в питье, нехитрое дело, вкуса эта дрянь, похоже, не имела. Знали ли остальные про фокус? Конечно, знали. Думаю, мою участь решали всей группой.
Комната — незнакомая, побольше моей, та же лаконичная обстановка, но с явным мужским отпечатком. Руки связаны за спиной, ноги стянуты в лодыжках пластиковым шнуром. Меня преподнесли Садисту на блюде, как он и пожелал. Откупились. Их право, а мое право сдать Вирону и аннулировать результаты дуэли. Я наверняка вылечу, но утащу за собой их всех. Если выживу…
Тэпп, продолжая улыбаться той безмятежной улыбкой, которая вызывала дрожь, влил в меня еще немного питья. Я догадалась, что это, как его здесь называли, «Фирменный три-коктейль», абсорбент, выручалочка для тех, кто переборщил с запрещенными веществами. Сознание прояснилось, но несомненная побочка, головная боль и мерзкая слабость, какое-то время будет со мной.