Вначале их было двое...

Гордон Илья Зиновьевич

— Чего раскричалась? — зарычал он на жену. — Думаешь, ты дни и ночи будешь валандаться в колхозе, а я тут стану терпеть?

Лицо Ханы покрылось багровыми пятнами.

— Так я, значит, тебе больше не нужна?

— Ты же сама ушла из дома, — ответил Лейб, рассеянно глядя куда-то в сторону и не смея посмотреть жене прямо в глаза.

Ошеломленная, задетая за живое, Хана возбужденно забегала по комнате из угла в угол.

— Не дождешься, чтобы я батрачила на тебя! Пусть она работает, если ей по душе! Пусть хозяйничает у тебя на

огороде!

Нелады между мужем и женой с каждым днем обострялись, и нападки Лейба становились все ожесточеннее. Чем податливее была Хана, чем примирительнее был ее тон, тем яростнее нападал на нее муж и тем жарче разгорался спор.

— На что тебе такой большой огород? — пыталась она урезонить мужа. — На что нам две коровы? Если бы ты так усердно работал в бригаде, как дома, ты от колхоза больше получил бы, чем от всего хозяйства.

— Провались они сквозь землю со всем их добром, что сулят нам! — запальчиво кричал Лейб. — Хочу сам себе быть хозяином! Хочу на себя работать, вот и все!

— А на кого ты в колхозе работаешь! Не на себя разве? Кто-нибудь другой получает за твои трудодни? Тебе бы хотелось, чтобы другие на тебя работали? Тебе все еще мерещится, что у тебя в хозяйстве рабочая скотинка.

— А тебе хочется быть рабочей скотинкой в колхозе? Работать на них тебе, стало быть, приятнее, чем на меня?

— Я вовсе не на них работаю! Для себя тружусь. И для тебя.

— Что ж, полюбилась тебе работа в колхозе — ступай к ним навсегда! Мне жена нужна не для того, чтобы чужие люди были над ней командирами.

— А я что, наемная у тебя? Иль ты меня купил? Мало тебе, что ты меня бессовестно обманул, что ты использовал мое честное имя батрачки и все мое трудовое прошлое для спасения своей кулацкой шкуры, так ты и теперь еще хотел бы превратить меня в батрачку! Когда тебя придавило и ты нуждался в моей помощи, то ластился, как собачонка, влюбленного из себя корчил, торопил со свадьбой, чтобы с моей помощью пролезть в колхоз! А теперь уж я и не нужна, тебя тянет к Расе, к этой продажной твари! Да ведь тебя никто и ничто не интересует, кроме собственной шкуры. Даже о родном сыне ты не печешься!

— Ты еще смеешь говорить о сыне? — исступленно крикнул Лейб и, схватив ребенка за шиворот, подвел его к матери. — Смотри, какой он у тебя грязный! Замарашка. Нос скоро начнет гноиться. И все из-за твоего колхоза!

— Колхоз заботится о нашем ребенке больше, чем ты. Колхоз открыл детский сад, а ты нарочно не пускаешь Йоську туда. Почему, спрашивается? За одну паршивую коровенку ты бы продал и меня и сына.

Терпение Ханы вконец иссякло. Она чувствовала, что так дальше жить нельзя. Что ни день, тем противнее становился ей муж с его мелкой душонкой, с его жадностью к наживе.

И вот однажды ночью, после очередной ссоры, Хана, взяв на руки ребенка, ушла из дома, постучалась к тетке и приютилась у нее вместе с сыном.

Всю ночь Хана глаз не смыкала. Несколько раз подходила

к окну посмотреть, что творится у нее в доме. Там было светло, кто-то суетливо ходил по комнате.

— Переставляет мебель, — шептала про себя Хана. — Почувствовала, гадюка, что меня нет, и расхозяйничалась там…

С щемящей болью в груди она, не шевелясь, пристально глядела издали в окна своего дома, глаз от них не отрывая. Потом вернулась к ребенку и пыталась уснуть. Но едва она погружалась в дремоту, как перед глазами вставала Рася, а в ушах раздавался скрип передвигаемой в доме мебели. Ей казалось, что она явственно слышит, как там хозяйничает Рася, и снова тоска сжимала ей сердце. Так она промучилась до рассвета, а едва блеснула заря, Хана поспешила на виноградник и с обычным усердием принялась за работу.

Неожиданно на улице показалась легковая машина. Она на минуту остановилась; спросив что-то у прохожего, шофер повернул к дому Лейба Марейника.

Завидя у себя во дворе автомобиль, Лейб выскочил из дому, а вслед за ним Рася. Из машины вышел высокий, стройный мужчина с портфелем под мышкой. Он с живостью подбежал к Лейбу и Расе и приветливо пожал им руки.

— Поздравляю вас, поздравляю! — несколько раз повторил он, тряся им руки.

Лейб растерянно глядел на гостя, не зная, с чем его поздравляют.

— От всего сердца поздравляем! Такой почет, этакое счастье!

Через несколько минут весь двор был полон соседей.

Лейб бросался от одного к другому, благодарил всех, а Рася, тараща глаза, подбегала ко всем поздравлявшим и без конца повторяла:

— Заходите в дом! Заходите! Но у нас такой беспорядок, я еще не успела прибрать…

Внезапно прибежала запыхавшаяся Хана. Завидя издали, что машина подкатила к воротам ее дома, она не вытерпела и стремглав пустилась к себе во двор.

— Чего сбежались?! — с горечью воскликнула она. — Свадебку его отпраздновать, что ли?

— Мы пришли разделить с тобой твою радость, — отозвался кто-то.

И тотчас вслед за ним другой подхватил:

— Поздравить тебя пришли.

— Меня поздравить? С чем? С тем, что я…

Не успела Хана досказать свою мысль до конца, как к ней подошел прибывший на машине человек и, пожав ей руку, сердечно приветствовал:

— Поздравляю с правительственной наградой!

Хана широко раскрыла глаза:

— Меня с наградой?

Приезжий вытащил из портфеля газету, развернул ее и указал Хане на какой-то список, в котором красным карандашом была подчеркнута ее фамилия. Она взяла газету и хотела прочитать, что там написано, но газета запрыгала у нее в руках, и Хана успела только прочитать заголовок: «Список награжденных орденом…»

— Мне? Орден?

Она вся затрепетала от радости, и две крупные слезинки, две светлые жемчужинки, блеснули на ее густых черных ресницах.

Лейб взглянул на Хану и опустил глаза. Он почувствовал, что в эту минуту потерял что-то большое, бесценное.