Вначале их было двое...

Гордон Илья Зиновьевич

«Ни за какие деньги этого не купишь», — промелькнуло у него в голове, и горькое сознание невозвратимой потери острой болью сжало его сердце. Он хотел подойти к Хане, сказать ей что-то, но ноги его были точно прикованы к земле, и он не мог двинуться с места.

Хана между тем пришла в себя, оправилась от смущения.

— Чего же вы тут стоите? — обратилась она к гостю и собравшимся людям. — Раз это мой праздник, так пожалуйте ко мне в дом. Тут уже не мой дом, в новом моем жилище и отпразднуем награждение.

^{Перевод}

автора и Я. Слонима

Обыкновенный человек

Опираясь на костыль, с трудом слез Гедалья с попутной подводы и пошел в указанном ему возницей направлении — искать лежащую на берегу Камы деревню Змеевку. Еще в госпитале узнал он из письма, что его семья эвакуировалась в эту деревню.

Гедалья шел узким проселком, оглядывая покрытые жесткой стерней поля, которые привольно раскинулись вдоль по-осеннему хмурой реки.

У околицы деревни повстречался ему парнишка в лоснящемся от долгого употребления, длинном, почти до пят, пальто и в большой, надвинутой на уши барашковой шапке. Гедалья расспросил его для верности, как называется деревня и где помещается здесь правление колхоза. Парнишка охотно разъяснил встречному, что это деревня Змеевка и что до правления колхоза рукой подать — стоит только отсчитать пять дворов с левой стороны главной улицы: в шестом и помещается правление. Растолковав все это, паренек вприпрыжку, взбрыкивая, умчался прочь от Гедальи, изображая, как видно, норовистую лошадь.

Не успел Гедалья подойти к правлению колхоза, как из дома вышли несколько пожилых мужчин и женщин и, завидев прибывшего, поспешили к нему навстречу.

— Товарищ Бараш? — Подошел к нему невысокий сухопарый человек с узкими пронзительными глазами, оказавшийся, как потом выяснил Гедалья, председателем колхоза Дорофеем Гурьевым.

Председатель пожал Гедалье руку и сказал:

— Мы уже несколько дней как поджидаем тебя. Как добрался?

Гедалья беспокойным взором окинул встретивших его людей и тревожно спросил:

— А где же Фрида? Фрида Бараш у вас живет?

— На ферме она, мы сейчас же за ней пошлем, — ответил Дорофей, — идем с нами, отдохнешь до ее прихода. Что ж ты, — попенял председатель Гедалье, — не написал точно, когда приедешь, мы бы выслали лошадь на полустанок. Легко ли добираться к нам оттуда, да еще осенью, да еще с больной ногой?

С этими словами Дорофей пошел вперед, указывая гостю дорогу, а за ними пошли и остальные.

Дорофей привел Гедалью в уютную, теплую избу.

— Ну вот — отдохни тут, сейчас сообразим, чем бы тебя покормить с дороги, — сказал он и собрался было вместе с остальными оставить гостя одного, но тут к Гедалье обратилась одна из женщин — высокая, длиннолицая, худая, с глубоко запавшими глазами:

— Ну, как там наши? Расскажите, как гонят они проклятых злодеев.

— Воюем, мамаша, воюем, освобождаем родную землю, — ответил Гедалья и хотел было начать рассказывать о жизни на фронте, как вдруг в избу стремительно вошла землячка Гедальи Неся Шендерей — нестарая стройная женщина с длинным носом и мутноватыми серыми глазами.

— Смотри-ка, и ты здесь? — удивленно

и обрадованно воскликнул Гедалья. — Ты, видимо, вместе с моей Фридой приехала? Ну, что — как вы тут живете? — стал он было приставать к Несе с расспросами, но та нетерпеливо отмахнулась от него:

— Что о нас говорить? Сам видишь — мы здесь целы и целы будем. А ты лучше, чем расспрашивать зря, расскажи, что там, на фронте, слышно? Не знаешь ли чего-нибудь о моем Хоне?

— О Хоне? — Гедалья хотел было что-то сказать, но замялся. — Ничего я о нем не знаю… Вначале, правда, вместе мы воевали, ну, а потом он был ранен, попал, видимо, в госпиталь, и я потерял его из виду.

— Ты мне правду говори, голую правду, — снова приступила к нему растревоженная Неся. — Не для чего тебе от меня таиться — все равно узнаю, не от тебя, так от других. Правду скажи — погиб Хона? Хоть буду знать, где лежат его косточки.

— Да говорят же тебе — не знаю я ничего, ничего не слыхал. Да и чего тебе зря тревожиться? — попытался Гедалья ободрить Несю. — Получишь письмо, будет еще на твоей улице праздник! Того гляди героем станет твой Хона, прославится на весь Советский Союз.

— Ничего я не хочу, ничего мне не надо… Одно только слово хочу я услышать — что жив мой Хона, одно слово скажи мне — жив он? Жив?..

Весть о гибели Хоны Шендерея быстро разнеслась по Змеевке. И принес эту весть Гедалья. Кое-кому он рассказал, как горстка советских бойцов попала во вражеское окружение, как, напрягая последние силы, пытались бойцы прорваться к своим, как в одной из отчаянных схваток расстался он, Гедалья, с Хоной и теперь не знает даже, где схоронены Хоновы кости. Из уст в уста передавалась эта печальная весть, и каждый, передавая эту новость, строго наказывал не проговориться в присутствии Неси — она, мол, ничего не знает.

И в школе, где учился сын Хоны Йоська, ребята передавали друг другу, что Йоськиного отца убили фашисты. «Чур, — добавляли они, — при Йоське молчок: он еще ничего не знает».

В тот день, когда Гедалья принес весть о гибели Хоны в Змеевку, Йоська пришел в школу позже обычного. Ребята уже сидели за партами, и учитель собирался объяснять урок на завтра. До смерти хотелось Йоськиным товарищам узнать, слыхал ли Йоська о том, что сталось с его отцом, и они пытливо и сострадательно уставились на вошедшего мальчика. Но Йоська, как всегда чем-то разгоряченный, с пылающими от возбуждения тугими щечками, пулей влетел в притихший класс, и, как всегда, в черных глазах жизнерадостного парнишки горел задорный огонек. Он был такой же, каким привыкли его видеть одноклассники, — как будто в его жизни ничего не произошло.

На переменах ребята любили, обступив Йоську, слушать его пылкие рассказы о боях, кипевших вокруг его родного поселка перед тем, как он эвакуировался оттуда в Змеевку. С горящими глазами слушали ребята эти рассказы и завидовали Йоське: шутка ли, Йоська сам, своими глазами видел все это.

— А фашистов ты видел? Какие они — страшнее небось самых хищных зверей?.. — лихорадочно перебивая друг друга, засыпали Йоську нетерпеливыми вопросами взбудораженные ребята.

— Да если бы я там был, я бы ни за что оттуда не уехал! — хвастливо заявлял смуглый остроносый Васька. — Я бы спрятался в погребе, а к ночи вылез бы и убежал в лес к партизанам.