Вне игры
Шрифт:
— Что вы, мой дорогой, — ответила я, — это ведь никому не интересно!
Он в возмущении пожал плечами.
Но всё-таки мне разок повезло. В спектакле «Плутни Скапена», в постановке Евгения Яковлевича Весника, я вышла на сцену Малого театра в танце. Я играла роль Зербинетты, девушки, украденной цыганами. И вот под божественную музыку Алексея Рыбникова я танцевала.
Выносил меня на сцену на руках Роман Филиппов. Совершенно уникальный артист и по своим актёрским и физическим данным. Он был огромного роста, при том что лицо у него почти всегда имело открытое детское выражение, а на голове были каштановые кудри. Голос у него был такой мощности и тембра, как гудок парохода. Играл он в «Плутнях Скапена» слугу, а Скапена играл Валерий Носик. Маленький, курносый, смешной. Это была замечательная пара. Так вот, когда Роман за кулисами брал меня на руки, он всегда подставлял мне ладонь, чтобы я на неё села. Я смотрела на его руку, как заворожённая, мне казалось, что она сделана из папье-маше. Ну не могла быть такая большая, такая пухлая рука настоящей! И каждый раз, когда я усаживалась на его ладонь, он поднимал меня, как пушинку, со словами: «Господи! Какая же у тебя попочка маленькая!» Я и
Но хочу вернуться к «Плутням Скапена». Наверное, многие знают весёлого острослова Евгения Яковлевича Весника. А потому репетиции наши проходили весело, прерываясь иногда взрывами хохота. И спектакль получился лёгкий, смешной, с замечательной музыкой Алексея Рыбникова. Я тогда впервые с ним познакомилась.
Это был худенький, очень скромный молодой человек. По-моему, он и остался скромным, никогда не бывающим на так называемых «тусовках», но бесконечно талантливым композитором. Жаль, что больше мне не довелось с ним встретиться в работе.
Моего жениха в «Плутнях Скалена» играл Александр Овчинников, красавец, с синими глазами, с открытым темпераментом. К сожалению, он рано ушёл из жизни. Увы, «иных уж нет, а те далече». Нет уже давно и Романа Филиппова, но я не могу его забыть никогда. Судьба его в Малом театре, как и многих артистов, была драматична. Когда я пришла в театр, мне о нём много рассказывал Владимир Сверчков, режиссёр, работавший очень тесно с Леонидом Викторовичем Варпаховским, и мой большой друг.
Так вот, Володя говорил, что Романа после окончания Щепкинского училища по каким-то причинам не взяли в Малый театр. Это такую-то индивидуальность? А? Так вот, Роман уехал работать в Минск, и там за несколько лет так развернулся его талант, что в театр ходили «на него». И там он получил звание заслуженного артиста. Вот только тогда Малый театр смилостивился и пригласил его к себе. И что же? Вы думаете, он много играл? Отнюдь. Здесь уже никто и не думал поставить на него спектакль. Нет, роли он получал, то лучше, то хуже, и не часто. Помню, как он гениально, да, не боюсь этого слова, сыграл в спектакле «Беседы при ясной луне» по рассказам В. М. Шукшина, в постановке Виталия Иванова. Играл он тогда роль попа в рассказе «Верую!». Никогда не забуду эту авоську в его руках, его голос, звучавший как церковный колокол, когда он требовал от партнёра повторять за ним: «Верую!» Зал просто сотрясался от хохота. Мы часто с ним ездили на концерты с бригадой от театра. И там Роман всегда имел необыкновенный успех у зрителей. Его помнили даже по небольшим эпизодам в кино. Потому что его индивидуальность была уникальной. Но дело в том, что он был не только артистом, но и человеком огромного масштаба. Он писал потрясающие поэмы, новеллы, стихи, причём сплошную антисоветчину, а подчас и с матом. Но всё это было так смачно, так мастерски написано, без всякой пошлости. Ах, если бы я могла всё это воспроизвести, но, увы, конечно, я не помню ничего наизусть, так, какие-то отдельные фразы. Например, у него было стихотворение под названием «Девушка Ленина». Помню, оно начиналось словами: «Не трогать, нельзя, не велено, / Знали товарищи по борьбе./ Она была девушка Ленина! / Во всём отказывала себе!» и т. д. А в финале как-то там: «она себя берегла» / «Ожидая мудрые ласки вождя». Ещё у него была огромная поэма, не помню названия, о большой кулацкой семье, где все дружно жили, трудились, и тут пришла советская власть, и их раскулачили. А вся семья решила мстить. Они собирались изредка и придумывали, как поезд с рельс спустить или куда шашку подложить. А один мужик оказался выродком, он вступил в партию и дослужился до директора большого завода. Вся семья его ненавидела; они так и не узнали, что он был главным мстителем, так как его завод уже несколько лет ничего не выпускал. Вот такая поэмка, это в советские-то времена! При том, что я написала только главную линию, а там было много персонажей, и за каждым была своя судьба.
И вот мы отыгрываем очередной концерт. Часто после этого бывало застолье. Роман с удовольствием выпивал, и тут все начинали его подначивать: «Рома, ну прочти что-нибудь!» И он начинал читать, конечно, под общий хохот и восторг. Наши партийцы тоже улыбались. А что им оставалось? Как его не посадили, не понимаю. Мне кажется, наши стукачи его боялись. А он не боялся никого. Этим он мне напоминал моего отца. Тот тоже такие вещи говорил и так мог пригвоздить словом или анекдотом! Тоже чудом не попал в лагеря. Правда, мама рассказывала, что как-то ночью за ним пришли, а он был на гастролях в Ленинграде. Мама в ужасе ему сразу позвонила, но он стал её успокаивать. В общем, как он отвертелся, не знаю. Отец некоторые вещи мне в детстве не говорил. Но вообще у нас в доме разговоры были очень острые. Я каким-то чутьём это понимала. И если в пионеры меня ещё приняли, то уже в комсомол меня было калачом не заманить, а тем более в партию.
Вот тут мы с Романом Филипповым и сошлись. По-моему, он тоже мне очень симпатизировал.
И так же, как Володя Сверчков, называл меня «Нелепка». Володя придумал мне это прозвище, когда я только пришла в Театр, так как я не знала (так никогда и не хотела знать) всякие подпольные интриги. Я всегда говорила то, что думала, и этим часто навлекала на себя беду. Не могла я привыкнуть ко лжи, к лицемерию. Не могла никак понять — почему спектакль ужасный, а все его хвалят? Почему целуют актрисе руку, а за спиной рожи корчат? Вот об этой стороне Театра мне
В общем, мы с Романом Филипповым близко не дружили, но по духу и непримиримости были близки очень. Была ещё одна история, которая нас тоже случайно объединила. Не помню точно, какой это был год. Помню только, что «период застоя» уже в самом апогее. И тут наш театр решает взять только вышедшую книгу Л. И. Брежнева «Целина» и сделать из неё спектакль. Ставить собирался Б. И. Равенских. Собрали нас всех в первом репетиционном зале, всю труппу! И заставили слушать в течение двух часов этот «шедевр». Читка прошла в глубокой тишине. Когда прозвучала последняя фраза, все сидели в каком-то оцепенении. И вдруг, как удар грома, с грохотом отскочил стул, раздалось какое-то рычание. Это Роман вскочил и, круша перед собой всё, что попадало под руку, стал выбираться из зала. Он был огромен, лицо его побагровело от ярости, он уже не мог больше сдерживать свой гнев.
— Какого чёрта! — кричал он своим громовым голосом. — Ну, вы тут… партийные функционеры!.. Но почему я, человек, случайно родившийся в этой стране, должен всю эту херню слушать?!!
Остановить его не могли. Наши сердобольные артистки побежали за ним из зала, буквально пытаясь повиснуть на нём, чтобы заткнуть ему рот. Но это было извержение вулкана. Он и сам был весь как разбушевавшаяся стихия. В конце концов его затащили в какую-то гримёрную и плотно закрыли дверь. Все молча разошлись из зала.
Я очень надеялась на то, что меня не займут в этом спектакле. Мне всю жизнь говорили, что у меня не русская внешность. А так как там дело происходило в деревне, я очень рассчитывала в этот «колхоз» не попасть. Но через несколько дней я увидела себя в списке приглашённых на репетицию. Это был период не очень светлых дней для меня в театре, но я просто пошла и взяла бюллетень.
А спектакль спустя год состоялся. На сцене была вся труппа, кроме меня и Романа Филиппова. Все нам завидовали. Кроме, кажется, исполнителей главной роли. За эту честь бились трое: В. И. Коршунов, Ю. М. Соломин и Н. А. Верещенко. В результате они все трое играли одного Л. И. Брежнева. То есть «един в трёх лицах». Да простит меня Господь. Все остальные «бабы» и «мужики» были в концертных платьях и стояли на сцене рядком. Когда один из Леонидов Ильичей, держа книгу в руках, читал гениальные строки, типа: «Проезжая по трассе, я решил заглянуть в село Неелово. Навстречу мне вышли бабы», — тут «бабы» в вечерних платьях выступали по очереди вперёд, каждая со своей болью. «Чаво бензина-то не везут, трактора в поле выйти не могут!» Или: «В сельпо совсем продуктов нет. Чем ребят-то кормить будем?» Этот текст мой, так как я, естественно, тот не помню. Но это очень близко к правде. Спектакль шёл один час сорок минут. Двери в зал закрывали на ключи, чтобы зрители не вздумали уйти, не дождавшись финала. Вот такая это была «нетленка». Но спектакль, вернее, «святая троица» и режиссёр Владимир Бейлис (Б. И. Равенских не дожил до этого праздника души) получили Государственную премию! Вот что значит играть в одни ворота!
А мой любимый Роман Филиппов только через несколько лет всё-таки получил звание народного артиста РФ. Я была за него искренне рада. И на поздравительной афише, где было принято писать всякие слова, я написала:
Какое звание ни дай, Оно таланта не умножит. И не откроет двери в рай, Не сделает тебя моложе. Ты это говорил не раз. Пусть это истина простая, Но я с восторгом и сейчас Её невольно повторяю. Ты столько лет, как исполин, Меж нами высился без званья, Как Человек и Гражданин — Актёра высшее призванье. Уберегла тебя Судьба, И вовремя пришла награда. Да, за артиста рада я, За Человека вдвое рада!Спасибо, Роман, за встречу, светлая тебе память.
Но, возвращаясь к «Плутням Скапена», не могу не вспомнить двух удивительных персонажей — месье Жеронта и месье Арганта в исполнении Сергея Еремеева и Георгия Оболенского. Это были два гротескных героя. Их игра и внешний облик были доведены до абсурда, при том что оба они сохраняли абсолютный серьёз и вполне реалистично жили в предложенных обстоятельствах. Когда С. Еремеев (м. Жеронт) мылся в большом чане, а потом выбегал из-за занавески как бы совершенно обнажённый, с огромными кусками пены на самых неприличных местах, зал просто взрывался в хохоте. А Г. Оболенский (м. Аргант) после удара по голове выходил с огромной шишкой на лысом черепе. Безусловно, здесь сказывалось влияние режиссёра, ведь Евгений Яковлевич Весник, сам большой мастер гротеска, долгие годы проработал в Театре Сатиры. И хотя наш спектакль несколько выбивался из традиционного реализма Малого театра, но актёры играли так увлечённо и с таким азартом, что и они сами, и зрители получали огромное удовольствие. Главным героем здесь был, разумеется, Скапен, который сам закручивал все интриги и сам с воодушевлением их разрешал. Удивительный это был герой в исполнении Валерия Носика. Юркий, находчивый, остроумный Скапен летал по сцене, выделывая какие-то немыслимые прыжки и акробатические трюки. Зрители не успевали за ним следить. Валерий Носик небольшого роста, худой, подвижный, создал образ не только весёлого слуги, пытающегося выставить своих господ в дурацком виде, но и доброго, нежной души человека, который помогает другим найти своё счастье. Я много лет знала Валерия и потому могу смело сказать, что и в жизни это был такой же весёлый, добрый и талантливый человек, старающийся всем помочь, чем угодно, хотя бы добрым словом. Он обожал свою жену и сына (ставшего теперь известным артистом) и работал день и ночь и в театре, и в кино, и в концертах, чтобы обеспечить им достойную жизнь.