Вне имён
Шрифт:
Я прочел письмо Николая. Он вошел в одну из социальных сетей и написал письмо Марии. Личным сообщением.
«Я не знаю, что произошло, Мария! Наверное, ты вошла в комнату, а меня там нет. Или, быть может, я умер, и ты нашла труп. Я не знаю, почему, но я стал совсем другим человеком. Увы, не метафорически, а в полном смысле. На самом деле. Я живу, существую, в другом теле…
Я знаю, что в это нельзя поверить. Я бы не поверил. Но я – есть, я существую. Существую в чужом мне теле… Теле инвалида. И я такой…не могу встретиться с тобой, Мария. Всё изменилось.
Люблю тебя. Прощай. Родная, милая… Прощай
Николай».
И что же мне, Фрэду, теперь делать? Прежде всего, наверное, разобраться, что же произошло… Я пошлю письмо Николаю. Прикреплю файл… Прямо на экран его компьютера. Файл без имени…
«Николай! Кажется, в твоем прежнем теле… Теперь живет совсем другой парень. Не спрашивай: я сам не знаю, как такое возможно. Но я просто обязан теперь узнать, что же произошло. Прости, что вмешиваюсь. Твоя Мария сейчас уже много дней совсем не выходит в сеть, но раньше, до этого… Она рассталась С ТОБОЙ. Тем «тобой», который не есть ты. Это… Не очень хороший парень. Думаю, что кто-то провел некий странный и страшный эксперимент, и пока не знаю, с какой целью. Тебя с кем-то поменяли телами… Вспомни и напиши, как это случилось. Это может быть важным. Я случайно познакомился с Марией и, таким образом, встрял в это дело. Она была очень расстроена, и набрала в поисковике слова отчаяния… Я не мог не откликнуться.
Я – Фрэд, интел.»
И вот… Уже и ответ. Николай получил моё письмо и ответил…
«Здравствуй, Фрэд! Тогда…не говори Марии ничего. Не говори… Мне надо во всём разобраться. Как? Не знаю. Если можешь, удали каким-то образом моё письмо из сети (я слыхал, что интелы иногда могут делать подобное). Где Мария, как она, не попала ли в неприятности? Теперь я сильно волнуюсь за нее. Пожалуйста, сообщи, если что о ней узнаешь. Я теперь – инвалид. Живу в соседней с Николаем квартире (не знаю, можно ли мне теперь подписываться «Николай»). Как ты думаешь, Фрэд, в моем теле теперь – сосед-инвалид? Нас поменяли местами? Зачем? Пиши мне… Я постараюсь вспомнить всё и написать, как это произошло. Фрэд, сейчас я только с тобой могу поделиться моей бедой.
То ли «Николай», то ли «инвалид Владик».
Глава 5. Ключ
– Блин! – Эйджен смотрела на Марию с досадой. – Скучно… Снова – трудотерапия, клеить коробки… Потом – сон среди дня. Жрать три раза… Бурду всякую. Я тут скоро превращусь в толстую свинину!
– В свинью, хочешь сказать?
– Ага! А есть разница?
– Наверное, в этом случае – нет. Эйджен, а кто эта новенькая из общей палаты, которая всё время плачет?
– Эта? Кажется, Ангелиной зовут. А что?
– Мне её страшно жаль. Что с ней?
– Она…Политическая. Кажется, что-то подожгла.
– А что с Галиной, тоже новенькой, из «надзорки»?
– Та – действительно без крыши. Её скоро в нашу палату переведут. Только в нашей есть кровать свободная. У неё, как санитарки между собой говорили, «сезонное обострение», а лечить её – бесполезно; это не лечится. Чуть-чуть притихнет – сразу отпустят. Дуракам везет.
Они сидели в так называемой «гостиной»: в обширном помещении, в котором «гуляли» более-менее
– Эйджен!
– А?
– Ты… Помнишь, как мы вчера кино смотрели? Про психушку. Смешно в психушке про психушку смотреть, правда?
– «Пролетая над гнездом кукушки»… Нет, я такое не люблю. Мне больше мульт про гестапо понравился.
– Ну, всё равно… Как ты думаешь, если бы всех, кто здесь находится, взяли бы и отправили куда-нибудь на волю, на море, в лес, в нормальные условия жизни…То, быть может, у всех у них психика восстановилась бы?
– Не знаю. Вряд ли. Хотя… Кто его знает. Это был бы совсем другой мир.
– Иногда я хочу в другой мир. До того хочу, что даже согласна была бы… Для этого умереть.
– Это – моя область. Это – я суицидник. А ты… Ещё помиришься со своим Николаем.
– Правда?
– Всё может быть.
– Сегодня – тоже попросимся кино ночью смотреть?
– Ага. Сегодня Настенька дежурит. Я её почти что люблю. Она разрешит.
– Смотри, кажется, снег падает!
– Действительно!
Они подошли к окну.
– Говорят, здесь стёкла особые. Бронебойные. Не вышибешь. Ты кромсала когда-нибудь тонкое стекло руками? Ну… Если бокал в руках сильно сжать…
– Нет, – Марию передернуло.
– А это – толстое… Или же – высокопрочное. Одна пациентка в «надзорке» подбежала к окну и успела удариться об него всем телом.
– И – что?
– А ничего. Оттащили и привязали к кровати. И магнезию вкололи. А стекло не разбилось.
– Хочешь, я тебе ещё одну тайну открою? О себе что-то расскажу, – помолчав немного, сказала Эйджен. И, не дождавшись ответа от Марии, которая вдруг призадумалась, добавила:
– Я стихи пишу. Иногда. Сегодня тоже написал. О тебе. Прочесть?
– Наверное, не надо.
– Почему? Боишься, что не понравятся?
– Ага…
– Чушь. Слушай:
Ты – роза печали ясной.
А я – чертополох на поле.
Судьба тебе – быть прекрасной.
А мне – быть грозой и болью.
Ах, если бы мне не думать,
И не завидовать чёрно.
И не душить тебя дурью,
И не издеваться томно.
Ты – словно звезда в ненастье.
Но мне не нужны звёзды.
Влюбляться в тебя – напрасно.
Но и не влюбляться –
Поздно.
– Перестань, Эйджен! Ты фантазируешь, но я-то здесь при чем? Слова – это просто вода. И чувства – просто вода. Но, бывает, отрываешься от берега, и плывешь по ним вдаль; что-то напридумываешь, вообразишь – тут оно с тобой и случается… Мы придумываем любовь. Иногда – так нелепо придумываем… Я не звезда и не роза, Эйджен. Я – пациентка психушки. Мы обе – пациентки психушки.
– Вот ты и проговорилась: «обе»… Ты считаешь меня обычной девушкой? Только, у которой поехала крыша… Ты скоро, наверное, посоветуешь мне, как это делали другие, одеть красивое платье и танцевать перед зеркалом, внушая себе, что я – принцесса?!