Шрифт:
1
За окном спальни тихо похрустывало толстое одеяло опавшей листвы.
Синди Свайтек лежала в постели рядом с крепко спящим мужем. Стояла темная зимняя ночь — слишком, пожалуй, холодная по меркам Майами, города, где сорок градусов по Фаренгейту считалось морозом, где камин приходилось разжигать не чаще двух раз в год. Так сладко было забраться под бок Джеку, под толстое, пушистое одеяло. Она еще теснее прижалась к мужу, впитывая в себя его тепло. От резких порывов северного ветра содрогалась оконная рама. Тихое посвистывание в трубах, от которого мурашки бежали по коже, переходило
Она мысленно представила себе лужайку перед домом, патио и огромные миндалевидные листья, усыпавшие все вокруг. Ей казалось, она видит тропинку, которую протоптали в листве его ноги. Тропинка вела к окну.
Пять лет прошло с тех пор, когда она впервые увидела своего преследователя. Все кругом — от мужа до полиции — уверяли, что этот человек давно мертв, но она знала: это не так. И в ночи, подобные этой, готова была поклясться, что он вернулся — живой и невредимый. Звали его Эстебан.
Прошло пять лет, но леденящие душу подробности намертво засели в памяти. Его руки — в синяках, с грязными обкусанными ногтями — больно впивались в ее тело. Лицо обдавало тошнотворным запахом перегара. Холод стального клинка леденил кожу у яремной вены — но она отказалась ответить на его поцелуй. Впрочем, самое ужасное было в другом. В жизни своей она не видела ничего страшнее взгляда этих пустых акульих глаз. Они излучали такой холод и злобу, и, когда он открыл свою грязную пасть и укусил ее в губу, она увидела в его блестящих черных зрачках свое отражение и содрогнулась при виде того, каким страхом искажено ее лицо.
Прошло пять лет, но эти глаза преследовали ее повсюду, следили за каждым ее движением. Похоже, даже самые близкие ей люди так до конца и не поняли, что с ней произошло. Порой она смотрела на мир этими страшными глазами Эстебана. Когда наступала ночь и начинал завывать ветер, она словно переносилась в душу своего обидчика — смотрела на мир его глазами. И знала, что видел он перед жуткой своей смертью. Она словно стала окошком в его сознании и видела вещи, на которые он мог смотреть, к примеру, вот сейчас. Видела саму себя его глазами. Ночь за ночью ее преследовало одно и то же видение: вот она, Синди Свайтек, лежит в постели и отчаянно и безуспешно борется со страхом темноты.
Шелест и хруст за окном прекратились. Ветер на секунду стих, шелест листьев тоже. Электрический будильник на тумбочке судорожно замигал — так всегда бывало, когда из-за грозы случались перепады с подачей энергии. Стрелки показывали ровно полночь, на подушку в изголовье падали слабые мигающие зеленоватые отсветы.
В заднюю дверь кто-то постучал. Она резко села в постели.
Не ходи туда,сказала она себе. Но неведомая сила заставила подняться.
Стук повторился. На другом краю широкой постели глубоким и безмятежным сном спал Джек. О том, чтобы разбудить его, не могло быть и речи.
Я все же подойду.
Синди словно наблюдала за собой со стороны. Вот она встала, опустив босые ноги на плиточный пол. Господи, до чего же холодно, думала она, направляясь через коридор к кухне. В доме тьма хоть глаз выколи, и она, пробираясь к задней двери, полагалась на инстинкт. Синди была уверена, что выключила наружный свет, перед тем как лечь спать, но теперь
Она вздрогнула от этого глуховатого стука, но от двери не отпрянула, нет. Продолжала смотреть из окошка, точно пыталась разглядеть, кто с такой силой швырнул одинокий лист в ее сторону. Никого не видно, но Синди сердцем чувствовала: там кто-то есть. Чужой. Спрятался. Возможно, это… Эстебан.
Прекрати смотреть его глазами!
Дверь распахнулась. В лицо ударил порыв ледяного ветра. По телу побежали мурашки. Полы шелковой ночной рубашки затрепетали и взлетели, обнажив бедра. Она знала, что сейчас ей должно быть так холодно, как никогда в жизни, но не чувствовала этого. Она вообще ничего не чувствовала. На нее нашло странное отупение, разум кричал: «Беги!», но ноги не слушались. Время точно остановилось, но, вероятно, прошло всего несколько секунд, и она увидела на крыльце знакомый силуэт. И испытала нечто похожее на облегчение.
— Папа?
— Привет, милая.
— Что ты здесь делаешь?
— Сегодня вторник.
— И что с того?
— Джек здесь?
— Он спит.
— Разбуди.
— Зачем?
— Сегодня мы играем в покер.
— Но Джек на сегодня с тобой не договаривался.
— Мы всегда играем в покер по вторникам.
— Прости, папа. Но Джек никак не может с тобой играть.
— Это почему?
— Потому что ты умер.
Она закричала… и проснулась. Села в постели, смятенная и напуганная. Тело била мелкая дрожь. Чья-то рука погладила ее по щеке, и Синди снова испуганно вскрикнула.
— Все в порядке, все хорошо, — пробормотал Джек. Придвинулся ближе и обнял ее.
Она оттолкнула его.
— Нет!
— Да что с тобой? Это я, Джек.
Сердце у Синди билось как бешеное, она задыхалась. Одинокая слеза скатилась по щеке. Она смахнула ее ладонью. Слезинка показалась холодной как лед.
— Дыши глубже, — сказал Джек. — Медленно. Вдох и выдох.
Она вдохнула, затем выдохнула, повторила несколько раз. Примерно через минуту паника улеглась, дыхание выровнялось. Теперь прикосновения Джека ласкали и утешали, и она поуютнее угнездилась в его объятиях.