Вне времени, вне игры
Шрифт:
– Намекаешь на свой пугач? Но я тебя уверяю: он только против гопников помогает. Серьезные люди, которые охотились на Сырцова и журналиста Марушина, тебя вместе с твоей пукалкой съедят и не поперхнутся. Думаю, тебе чем скорей, тем лучше надо лечь на дно и поглубже. Ты хотел посвященную тебе спецоперацию? Сейчас ты у меня ее получишь. Я не шучу. Ты действительно с огнем играешь. Давай-ка возвращайся в гостиницу, выписывайся оттуда, забирай вещи. Телефон выключи, вытащи из него симку. Я организую тебе машину до Москвы.
– Машину? – капризно протянул
– В аэропорту надо предъявлять паспорт.
– Нет, я имел в виду личный самолет – какие дают важным свидетелям в голливудских фильмах.
– Все шутишь?! А пока будешь ехать, давай думай: где и у кого ты сможешь найти убежище. Заляжешь и нос не высовывай. И никому – слышишь, никому – ни маме с папой, ни девушкам, ни коллегам по работе – не говори, где ты.
– А как вы организуете засаду?
– Тебя найдут, когда ты понадобишься. А сейчас немедленно брысь с глаз моих долой. В гостиницу иди и молись, чтобы бандюки прессу в режиме реального времени не читали.
Очень странный, как пришелец
Машину Варвара достала в областном управлении ФСБ. Хорошо: меньше шансов, что информация о корреспонденте и о том, куда его отвезли, наружу вытечет. Однако на всякий случай Андрюшу попросила с водителем не болтать. А сама задумалась: и впрямь, как она сможет обеспечить для него прикрытие? Никаких силовых подразделений у комиссии, где она служила, нет. Значит, надо идти на поклон к полковнику Петренко – чтобы тот, в свою очередь, просил помощи у смежников. И ради чего? Чтобы защитить одного недоделанного. И может быть, еще накрыть отморозков, покалечивших центрфорварда сборной страны.
Однако охрана гражданина Тверского – дело завтрашнее и послезавтрашнее. А до поезда у Вари еще оставалось время и было чем заняться. Она отправилась в городскую больницу с надеждой разговорить журналиста Марушина.
…Корреспондент местной газеты лежал в палате на шестерых. Несмотря на открытую форточку, воздух в комнате был спертый. Один больной оказался прикован забинтованной ногой к растяжке с грузом. Другой щеголял гипсовым панцирем от запястья до ключицы. Третий ковылял по проходу с костылем. Все заросшие и несвежие. Журналиста в компании довольно темных личностей можно было опознать по юной интеллигентной бородке, делавшей его похожим на молодого Чернышевского. Правда, с обритой и перебинтованной головой, он, скорее, тянул на Че Гевару. Эта ассоциация усугублялась тем, что Марушин пытался вчитаться в томик Ницше.
– Хорошее место, чтобы проникнуть в миры Заратустры, – сказала ему Варя, подойдя вплотную к койке. Молодой человек среагировал бодро:
– А вы что предлагаете? Газету анекдотов «Зятек»?
– Беседу тет-а-тет. Со мной.
– О, с такой красавицей?! Я завсегда.
– Идемте.
Старые, как мир, и столь действенные приемы соблазнения: ласковый низкий голос (клиенту чудится – интимный), вторжение в личное пространство, прикосновение к руке или плечу – и мужик твой. Они очень примитивны,
Постанывая явно громче, чем следовало из характера его ранений, и опираясь на руку и плечо Варвары, больной поднялся и поковылял за ней.
– Постойте! Крошка! Куда вы так летите!
Под жалобный аккомпанемент стонов Валентина они миновали длинный коридор, парадную лестницу и очутились в больничном парке.
– Вы немилосердны! – восклицал Марушин. – Разве можно так гонять раненого?!
– У нас мало времени. Сегодня я уезжаю обратно в Москву. И должна вам задать один вопрос.
– А кто вы?
– Варвара Кононова, старший следователь СКР. – Девушка показала больному развернутое удостоверение.
– И вы!.. – скуксился журналист.
– А кто еще?
– Достали меня тутошние камышленские дознаватели.
– Ваш случай очень похож на преступление в отношении футболиста Сырцова. Слышали о таком?
– Футболисте или преступлении?
– Футболиста вы знаете очень даже хорошо, меня другое интересует: почему нападения на него и на вас аналогичны?
– А я откуда знаю?
– Что вас с ним связывает?
– Встречались. Интервью я у него брал.
– Когда виделись в последний раз?
– С месяц назад. В Москву я к нему приезжал.
– Тогда он вам обо всем и проговорился?
Марушин вдруг густо покраснел.
– Не понимаю, о чем вы.
– Он рассказал вам, что разругался с Корюкиным. Не сошелся с ним в цене.
Журналист выглядел смятенным. Варя готова была поклясться, что, выстрелив практически наугад, попала в точку. Собеседник возмутился – тем самым подтверждая, что она права:
– Какая там цена! Неужели вы не понимаете?! Да слова «цена» и «Сырцов» просто не сочетаются между собой! Они – из совершенно различных синонимических рядов!
– Извините, не имела чести знать Сырцова. А сейчас он в коме.
– Я не знаю, откуда вы взяли, но мне Игоряша и впрямь рассказал в последний раз: Корюкин на встрече заявил на него все права. Хотел, чтоб Сырцов танцевал исключительно под его дудку. Делал только то, что ему Корюкин говорит.
– Что имеется в виду? Договорные матчи?
– В основном. Но не только. По жизни слушаться надо его во всем, как папочку родного. А Игорь олигарха послал.
– А мне говорили, что ваш любимый центр нападения все-таки в «договорняках» участвовал.
– Бред. Представить его играющим договорный матч невозможно. Как Льва Толстого, торгующего волосками из своей бороды.
– Значит, Сырцов – князь Мышкин? Дон Кихот?
Они разговаривали, стоя очень близко друг напротив друга, – и то, что для Валентина казалось проявлением вдруг вспыхнувшей мимолетной влюбленности и флирта, для Вари было лишь игрой, в которую она привычно играла для пользы дела: стоять поближе, стараться говорить низким голосом и при том негромко, почти шептать. Чтобы создавался эффект заговора, сговора, единомыслия. Чтобы субъект раскрылся, выдал больше информации.