Внешняя политика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй Мировой войны

Айрапетов Олег Рудольфович

На мой взгляд, эти обороты – явное свидетельство того, что цитируемый шедевр начал готовиться по заказу еще во время перестройки. При этом авторы явно сознательно допускают смешение понятий «нацистский» и «немецкий», ведя речь о догитлеровском периоде сотрудничества СССР и Веймарской Германии. Идеологическая зашоренность сквозит в оценках, которыми пестрит авторский текст сборника. Часто они не отягощены доказательствами, как, например, в случае с утверждением о том, что в Генуе у советской дипломатии была возможность заключения договора «с Западом», но она коварно выбрала соглашение с Германией²⁷. Недопустимость подобного рода приемов в серьезном исследовании, претендующем на объективный анализ прошлого, авторов скандального сборника не останавливает. Представляется, что ветеран советской дипломатии академик И.М. Майский был более прав, говоря о том, что случилось в Генуе в отношениях с тем самым «Западом»: «Разумеется, соглашения не произошло, да и не могло произойти…»²⁸

Традицию

разоблачений продолжили работы петербургского историка О.Н. Кена. Так, например, в своем исследовании о советско-польском договоре о ненападении, написанном при поддержке (или по заказу) генконсульства Польши, нежелание Варшавы отказываться от участия во враждебных группировках в случае войны одного из участников соглашения он объяснил… членством Польши в Лиге Наций²⁹. Следуя этой логике, можно предположить, что Литва, Германия, Финляндия, Франция и т. д., заключавшие соглашения с СССР с включением этого положения, в Лиге Наций не состояли. Иногда демагогическое прочтение истории доходит почти до паранойи. Разумеется, пальму первенства прочно держат западные исследователи. Возможно, такой вид этой болезни естественен для некоторых работ, явно написанных под определенный заказ. В конечном итоге, нет ничего более политически мотивированного, чем версия истории внешней политики потенциального противника. И уж безусловно по заказу идет отбор исследований для перевода на русский язык.

В случае с фондами Ельцина, «Мемориалом» и т. п. это просто очевидно. В качестве примера можно привести работу французской исследовательницы Сабин Дюллен, которая, в частности, называет политику развития нашей страны «сталинскими “идеями фикс”» и, разумеется, объясняет ими и противостояние с Западом, и жизненно важную необходимость догнать его в промышленном развитии, и опасение быть смятым нашествием из Европы³⁰. Американский историк Деннис Данн на страницах своей работы пытается убедить читателей, что задача американского посольства в СССР в 1930-е годы сводилась к борьбе за демократию³¹. 17 мая 1939 года, выступая в парламенте с критикой правительства Чемберлена в отношении СССР, Дэвид Ллойд Джордж заявил: «Вы не доверяете им. Нет ли у них оснований не доверять нам?»³² На такого рода вопрос современные западные авторы без колебаний дают отрицательный ответ. Как и Чемберлен и его окружение в 1939 г. Впрочем, я категорический противник одноцветных размашистых оценок. В США и Европе есть глубокие серьезные авторы, с работами которых по истории русско-американских и советско-американских отношений можно и должно ознакомиться³³. Из недавних работ наиболее обширный обзор западной научной историографии начала Второй Мировой войны представлен в работе московского исследователя Р.А. Сетова³⁴, знакомство с его книгой будет весьма полезно для понимая процессов, приведших к 1939 году.

Исторический факт должен анализироваться в его контексте. Внешняя политика государства должна анализироваться с учетом его интересов. Я придерживаюсь той точки зрения, что эти подходы вполне применимы и к прошлому Советского Союза. Исходя из этого, я и работал над этой книгой. Во время работы мне пришлось столкнуться с проблемой источников и литературы. Не все они были доступны в Москве, а с некоторыми было проще поработать дома³⁵. Благодарю за оказанную помощь моих дорогих коллег – Альберта Адылова (Калининград), Григория Асланова (Лондон), Олега Аурова (Москва), Андрея Ганина (Москва), Далибора Денда (Белград), Василия Каширина (Москва), Брюса Меннинга (Канзас-сити), Чиро Паолетти (Рим), Валерия Степанова (Москва), Пола Чейсти (Оксфорд), Давида Схиммелпенника ван дер Ойе (Сент-Катарина), Мустафу Танрыверди (Стамбул), Кирилла Шевченко (Минск), Максима Шевченко (Москва). Особенно благодарю моего литературного редактора Филиппа Колерова (Москва). Моя сердечная благодарность городу Светлогорску Калининградской области. Это прекрасное место для того, чтобы задумать, начать или закончить книгу.

Глава 1

Советско-польская война и завершение Гражданской войны в Европейской России. Завязка новых конфликтов

Одним из самых враждебных соседей советских республик, а затем и СССР была Польша. Окончание Первой Мировой войны дало ей шанс на возрождение. Уже 10 ноября 1918 года под влиянием вестей из Берлина, где шла революция, в Варшаве начали разоружать германский гарнизон. Очаги сопротивления не могли что-либо изменить. Образовались солдатские Советы, армия хотела вернуться домой. 11 ноября в занятом немцами бывшем Царстве Польском, а также в австрийских губернаторствах Западная и Восточная Галиция власть перешла к полякам. Впрочем, в Восточной Галиции с центром в Лемберге (совр. Львов) все было не так просто – на контроль над городом и провинцией претендовала и Западно-Украинская Народная республика. В январе-феврале 1919 года новое правительство Польши во главе с Юзефом Пилсудским было признано странами Антанты. Польское государство восстановилось. Его «начальник» с первых же дней прихода к власти был уверен в неизбежности войны с Россией³⁶.

Кроме Галиции для возрожденной Польши сразу же стал проблемным

Виленский край. На Вильно претендовала и Литва, желавшая сделать его своей столицей. Литовские процессы походили на польские. Преимущественно литовской по данным переписи 1897 г. была всего лишь одна губерния – Ковенская. Из 1,544 млн её населения абсолютное большинство составляли католики – 76,2 % (православных 3,01 % и старообрядцев 2,13 %, иудеев 13,78 %). По национальному составу: литовцы – 66,02 %, в то время как русские, белорусы и малоросы – 7,28 %, поляки – 9,04 %³⁷. Поначалу местные националисты взяли курс на Германию. В сентябре 1917 года литовский Совет – Тариба – провозгласил в Вильно необходимость воссоздания литовского государства. Тарибу возглавлял Атанас Сметона. Он был готов пригласить на престол возрожденного государства немецкого принца под именем Миндовга II³⁸. 11 декабря Тариба провозгласила возрождение Литвы с центром в Вильно³⁹. По данным переписи 1897 года наиболее многочисленной частью населения Виленской губернии – свыше 1,5 млн чел. – были католики (935 847 чел.), за которыми шли православные (415 296 чел.) и иудеи (204 686 чел.)⁴⁰. Своим родным языком белорусский назвали 56,05 % населения губернии, литовский – 17,58 %, идиш – 12,72 %, польский – 8,17 % и русский – 4,94 %. В городе Вильно евреи составляли 40 % населения, поляки – 30,1 %, русские – 20,2 %, белорусы – 4,3 %, литовцы – 2 % и прочие (в основном немцы и татары) – 2,4 %⁴¹. Еврейский элемент превалировал во всех городах губернии.

Тариба претендовала также и на Гродненскую губернию с 1,6 млн чел., хотя в ней проживали преимущественно православные (919 346 чел.), а католиков было только 386 519 и иудеев – 230 489 чел⁴². Литовский язык родным признало 0,2 % населения губернии, польский – 10,08 % (161 662 чел.), в то время как белорусский – 43,97 % (705 045 чел.). Таким образом, литовцы были в ничтожном меньшинстве, а поляки не составляли большинства даже среди католиков. Оставшуюся часть православного населения составляли великорусы (4,62 %) и малоросы (22,61 %)⁴³. Этноконфессиональная структура населения была достаточно стабильной и почти не изменилась с середины XIX столетия. В 1863 г. в Виленской, Ковенской и Гродненской губерниях проживало 2,7 млн чел., из них 1,185 млн литовцев (44 %), 0,95 млн русских (по современной классификации – белорусов, 35,2 %), 0,275 млн евреев (10,2 %), 0,22 млн поляков (8,1 %) и 0,07 млн прочих (2,6 %). Ковенская губерния была преимущественно литовской, Гродненская – преимущественно белорусской, Виленская – контактной зоной двух народов с преимущественным белорусским населением в районе Вильно⁴⁴.

Разумеется, подобного рода «мелочи» не останавливали ни литовских, ни польских националистов. Первой реакцией Пилсудского было заявление о том, что Польша признает независимость Литвы, но при условии тесного политического союза с Польшей. Переговоров не было⁴⁵. Для Пилсудского борьба за Вильно была особо важным делом – это была его малая родина. Польские, литовские националисты и сторонники Советской власти готовились к схватке за этот крупнейший город региона, из которого в конце 1918 года уходили немецкие войска. Их командование заключило соглашение с поляками. При уходе своих частей немцы оказывали им всяческую поддержку и брали на себя обязательство не допускать на контролируемые территории красных⁴⁶. Наиболее серьезной силой в Вильно были польские националисты и большевики. 1 января 1919 года поляки осадили городской совет и после суточной осады овладели зданием⁴⁷.

Но победа польских националистов была временной. 5 января вслед за уходящими немцами в город пришла Красная Армия. Польские отряды самообороны почти не оказывали сопротивления. 27 февраля была провозглашена Литовско-Белорусская республика. Тариба переехала в Ковно (совр. Каунас). Польша наращивала силы и постепенно отторгала в свою пользу территории на линии разграничения, пользуясь тем, что начавшаяся Гражданская война в России не позволяла Москве сосредоточить на Западе сколько-нибудь значительные силы⁴⁸. Красных частей в Литве было всего около 12 тыс. чел. и время работало против них. 13 марта эти войска были переименованы в Белорусско-Литовскую армию⁴⁹.

Реализовав после Первой Мировой войны лозунг возрождения национального государства, Польша начала борьбу за свои «исторические» границы, каковыми в Варшаве упорно считали те, что существовали до первого раздела Польского королевства в 1772 г. Это было минимальным требованием. На Версальской конференции польская дипломатия повела активную борьбу за максимальное расширение своих будущих границ. «Возрожденные народы, – вспоминал Ллойд Джордж, – восстали из своих могил, голодные и прожорливые после долгого поста в подземных казематах угнетения»⁵⁰. Почти все они желали теперь построить собственные казематы, и многим это удалось. Польский и русский революционер Юлиан Мархлевский дал приблизительно такую же оценку политике «своего» правительства: «Но польские политики, едва освободившись сами от чужого ига, тотчас же обнаружили наклонность к подавлению других народов…»⁵¹