Внешняя угроза

Фомичев Алексей Сергеевич

Немцы вздрагивали, закатывали глаза и валились на бок. Но буквально через десяток секунд приходили в себя, открывали глаза и смотрели по сторонам непонимающими взглядами. На лицах блуждали идиотские улыбки.

— Что за ерунда? — вполголоса произнес Мостовой. — Что им вкололи?

Стоявший ближе к партизанам чужак — среднего роста, широкоплечий, с крючковатым носом — оглянулся и неуловимым движением ударил Петра носком ноги в живот. Тот повалился на бок, судорожно ловя воздух и кашляя.

— С-сука! — прошипел Егорка, с ненавистью глядя на мучителя.

Чужак

в третий раз показал кулак, а потом провел ладонью по шее. Видимо, говоря: еще слово — и прирежу. Такая угроза разом заткнула рты всем. И партизаны смотрели за происходящим квадратными от изумления и страха глазами и с плотно сжатыми губами.

…А дальше был допрос. Несколько странный с точки зрения партизанских разведчиков, но, несомненно, плодотворный.

Сперва немцев заставляли что-то говорить, показывая на различные предметы. Потом пояснять действия. Причем чужаки садились, ложились, вставали, прыгали, а немцы говорили слово. Затем к головам немцев приложили черные диски. Через несколько секунд те мотали головами и сыпали проклятиями. Видимо, было больно или неприятно.

Затем уже чужаки прикладывали к своим головам диски, тоже морщились. А потом один из них, вертя в руках пистолет-пулемет, вдруг сказал:

— Das ist Maschinenpistole? O, ja!

А второй, прилагая видимые усилия, вставил:

— Guten tag.

И Швецов каким-то шестым чувством понял, что чужаки таким образом изучают немецкий язык. Но зачем?

Еще около полутора часов шел допрос немцев. Те отвечали охотно, сразу, иногда взахлеб, и чужаки жестами останавливали разошедшихся вояк.

Партизаны смотрели на это молча. Несколько уроков послушания, преподанные захватчиками, вразумили их, и больше желания раскрыть рот ни у кого не возникало.

В конце допроса немцам опять «прострелили» шеи, и те попадали в траву. А чужаки перешли к партизанам. Швецов почувствовал холод от прикосновения «дамского пистолета», потом его капитально «повело», в голове все закружилось. Он потерял контроль над собой, и последнее, что он помнил, был палец одного из чужаков, указывающий на его руку. Странно, но Швецов сразу понял, что от него хотят, и, ворочая вялым языком, ответил:

— Рука…

Разведчики допрашивали пленных по специальной системе, начиная с простых понятий, переходя к сложным. Набрав словарный запас в три сотни слов, они загружали его в технопереводчик, и через минуту тот выдал вполне приемлемый вариант словаря аборигенов. Сначала это был немецкий язык, потом русский.

А дальше дело шло по накатанной. Методика получения показаний была разработана очень подробно.

На все дело у протерисканцев ушло около четырех часов. За это время они не только составили хорошие, подробные словари обеих наций, но и вытрясли из пленных все, что те знали. От названий детских игр и считалочек до характеристик видов оружия, техники, государственного устройства, общих данных о планете.

Покончив с допросами, разведчики провели

процедуру частичного стирания памяти у пленников. Довольно сложное дело, но оно было необходимо. Никто не должен знать, что именно произошло сегодня на лесной полянке, а это можно гарантировать, только убрав куски памяти из голов пленников.

Альтернативой стирания памяти было устранение аборигенов. Но такая операция могла привести к неприятным последствиям. Пропавших людей стали бы искать и могли найти. Район, где они пропали, начали бы усиленно прочесывать. Ввели бы особый режим охраны. Все это могло привести к обнаружению группы.

Конечно, взять разведгруппу довольно сложно, но зачем давать аборигенам малейший шанс? Другое дело, когда пленники вернутся. Историю о провале памяти могут воспринять как нежелание говорить. Это грозит санкциями и наказаниями самим пленникам. Но никакого поиска не будет…

Еще час ушел на заключительную процедуру. Затем пленников развели в разные стороны. Немцев вывели к дороге, а партизан спрятали в лесу. Когда они придут в себя, то не будут помнить ничего, что произошло с ними, начиная с получаса до пленения и заканчивая моментом пробуждения.

После окончания операции Зоммег увел группу к лагерю. Предстояло обработать полученную информацию и сделать первые выводы. А уж потом строить планы на будущее.

Вечером, когда полученные сведения были обработаны и разложены по разделам на компьютере, Зоммег подвел итоги дня. А потом собрал группу.

— До открытия «окна» неполных три дня. За это время мы успеем обследовать район в радиусе двадцати — тридцати ларков или, как говорят местные, — километров. В следующий раз уйдем подальше. Возможно, сумеем взять транспорт. Правда, много не проедем, опасно.

— А есть ли смысл продолжать активную работу? — спросил Штосенг. — Высадка внеплановая, можно сказать, аварийная, большая часть времени потеряна, мы в районе ведения боевых действий, под двойной угрозой. Риск слишком велик!

Штурм-капитан кивнул, принимая сомнения Штосенга. Тот как командир группы мыслит верно и хочет сберечь людей. Но Зоммег как командир более старшего ранга имел несколько иной взгляд на вещи. Он понимал, насколько уникально их положение и как помог случай, выбросив сбившуюся капсулу к обитаемому миру. Какое бы решение ни приняло потом командование, их обязанность — предоставить самую полную картину происходящего на планете. А значит, надо продолжать работать вплоть до открытия «окна».

Высказывать все это штурм-капитан не стал, посидел немного, глядя на экран компьютера, потом поднял голову.

— Будем продолжать. Конечно, с соблюдением всех мер предосторожности. План действий наметим завтра, а сейчас всем отдыхать. Лагерь мы замаскируем, уйдем всей группой. Надо сменить район работы. Вопросы?

Вопросов не последовало.

— Тогда отдыхать. Олдинер — проверь систему охраны.

И Зоммег первым вышел из шалаша…

3