Внезапная страсть

Рот Кэйтлин Битнер

Мари открыла дверь. Тревор переступил порог первым, а отец следом за ним. Одного взгляда хватило, чтобы сердце сжалось от жалости и тревоги.

Селина лежала бледная как полотно, с закрытыми глазами.

– Я дала изрядную дозу настойки опия, и бедняжка быстро уснула. Вот только буря, кажется, затянется до утра. Нельзя оставлять ее одну, так что я переночую здесь. Трудно угадать, когда действие снотворного иссякнет.

Горничная взглянула на больную и покачала головой.

– Несчастная. Подумать только, что ей пришлось пережить.

Тревор

почувствовал, что не должен уходить.

– Ложись у себя, Мари, и не беспокойся. Я о ней позабочусь.

От изумления та на миг онемела, посмотрев сначала на Тревора, потом на Джастина и нахмурилась.

Тревор предостерегающе поднял руку.

– Боже мой, женщина! За кого ты меня принимаешь?

Его гнев испугал даже бесстрашную Мари.

– Тревор прав, – устало вздохнув, вступил в разговор мистер Андруз. – С его физической силой легче будет справиться, если вдруг снова начнется истерика. Помнишь, как однажды мы еле-еле совладали вдвоем? Если вдруг понадобится помощь, он тут же подоспеет, тем более что его комната расположена совсем близко. К тому же в доме полно гостей и завтра с раннего утра тебя ждет работа. А Тревор может спать хоть весь день.

Мари неодобрительно покачала головой, однако плотно закрыла окно и принялась старательно задергивать шторы.

– Лучше, чтобы молния светила как можно меньше. И не забудьте запереть дверь, чтобы не скрипела и не стучала от ветра. Все эти звуки ее очень пугают. – Она кивнула на кресло у камина. – Обычно придвигаю его к кровати и, когда требуется, беру ее за руку.

Мари пристально посмотрела на мужчин.

– Ах господи! Вы же совсем мокрые! Скорее переоденьтесь, а не то простудитесь насмерть! Сейчас принесу вам халат, мисчи Тревор. – Качая головой и что-то тихо бормоча, она вышла из комнаты.

– Слишком много говорит, особенно когда нервничает. Правда, пап?

Джастин слабо улыбнулся, понимая, что сын старается навести хотя бы хлипкую переправу через разделяющую их пропасть. Ничего не ответив, задумчиво посмотрел и коротко пожелал спокойной ночи.

А Тревор с надеждой подумал, что холод, возникший в отношениях после смерти матери, не вечен.

К тому времени как Мари вернулась с полотенцем и халатом в руках, Тревор уже развел в камине огонь, а теперь стоял по пояс голый и грел руки. Горничная бросила вещи на стул и поспешила к кровати, как будто хотела защитить госпожу от непристойного зрелища.

– Не переживай, она спит, – раздраженным шепотом произнес Тревор, схватил полотенце и принялся энергично вытирать волосы и руки. – Отвернись, пока переоденусь, или выйди.

Мари обиженно встала к нему спиной.

– Я, можно сказать, вас вырастила и успела насмотреться.

Тревор едва заметно улыбнулся, снял насквозь промокшие брюки и накинул халат.

– А я так ни разу и не поблагодарил тебя за бессонные ночи. Ты всегда меня ждала и придумывала самые невероятные оправдания поздним возвращениям.

Мари не потрудилась ответить, и господин распорядился:

– Можешь идти. Заодно забери

мокрые вещи.

Она подошла к куче одежды, собрала, завернула в полотенце и молча направилась к двери.

– И все-таки почему?

Горничная остановилась и обернулась.

– Что «почему»?

– Почему ты меня защищала? Я же был совсем ненормальный: злой, вечно пьяный мальчишка.

Мари неожиданно улыбнулась и кивнула.

– Добавьте к этому еще и зов плоти.

– Несколько раз ты буквально спасала мою шкуру, а я до сих пор ни разу не поблагодарил.

– Спасала вашу шкуру, рискуя собственной задницей? Можете поверить, что все это я делала не ради вас, а ради вашего отца.

– Ради отца?

– Помните ту ночь, когда муж Терезы Дюбуа едва не поджег факелом дом, разыскивая вас? Всегда боялась, что однажды мистер Андруз проснется от целой факельной процессии, поэтому при каждом появлении шерифа изворачивалась, как могла.

Через плечо Тревора мудрая женщина взглянула на спящую Селину.

– Мы живем здесь тихо и спокойно. Почему бы вам не вернуться в Новый Орлеан, к своим делам? У моей госпожи от вас одни неприятности.

– Не исключено, что я изменился, – возразил Тревор.

– С трудом верится.

Он посмотрел на кровать. Стремление защитить, окружить заботой становилось сильнее с каждой секундой. Да и бесконечные кутежи уже успели изрядно надоесть.

– Что, если исправлю в себе все, что необходимо?

Мари уже собралась выйти, но помедлила.

– А что, если не сможете?

Как только дверь закрылась, Тревор переставил кресло к кровати и удобно устроился. Посмотрел на спящую Селину и спросил себя, что в ней так возбуждает. Желание просыпалось от одного лишь близкого присутствия. Он поднял ее безвольную руку и прикоснулся губами. Ощутил запах кожи и поспешно поправил одеяло.

Откинулся на спинку кресла. Вожделение казалось непреодолимым. Как и почему она покорила его настолько быстро? Что рождало неутолимую, почти болезненную, страсть? Возможно, причина всего лишь в растущем беспокойстве, охватившем его в последнее время. Порой он и самого себя не понимал.

От порыва ветра стукнула ставня, и Селина тихо застонала.

– Все хорошо, – вполголоса успокоил Тревор. – Я здесь. Хотелось верить, что буря действительно закончилась, а не обманчиво стихла, чтобы ударить с новой силой, как это иногда случалось.

Тревору вспомнилось, как в детстве он сломал ногу. Тогда, чтобы облегчить боль, доктор прописал ему настойку опия. Испуганный и растерянный, он хотел одного: чтобы кто-нибудь обнял, пожалел, разделил с ним боль и успокоил. Затуманенный мозг продолжал действовать, глаза по-прежнему исправно служили, но распухший язык отказывался слушаться, поэтому он лежал в безмолвном ужасе, беспомощно глядя на мать и невыносимо страдая. Что, если Селина тоже испытывает нечто подобное?

Его беспокойство переросло в тревогу. Присев на краешек кровати, он принялся гладить по ее голове, без конца нашептывая нежные слова.