Внимание… Марш!
Шрифт:
Таким образом, семантика не работает.
Эту жизнь мы проживаем, только делая дело,
А органами чувств, возможно, придётся пожертвовать.
Таким образом, я просто хочу сказать,
Что так же, как и вы, я должен найти способ,
Чтобы рассказать вам всё, так ничего и не сказав.
(Господи!) Дай мне слова,
Но ничего не говори мне при этом.
Ох, (Господи!), дай же слова,
Которые скажут мне обо всём. 8
8
Tuxedomoon In a Manner of Speaking (Holy Wars, 1985).
В
– …В каком институте учитесь?
– А разница какая?
– У вас студенческий проездной. Без предъявления студенческого билета – недействителен.
– Как-то не вожу с собой студенческий. Ни разу не спрашивал никто.
Жду реакции.
– А завтра вообще в армию ухожу, – зачем-то добавляю спустя секунды.
Дама смутилась.
– Мой на Дальнем Востоке служит, – поделилась она со мной сокровенным. – Полгода ещё.
– Ну и нормально. Не в Афгане же он.
– Отпуск ему не дали. Обещали, но там у них склад с валенками сгорел. А он в ту ночь на посту стоял. Вот собак на него и спустили, – вздохнула женщина.
– А зачем в армии валенки? – не понял я.
– Там морозы до минус сорока бывают…
– Кирзачи, как целлулоид, лопаются? – не выдержал я и засмеялся.
– Ладно, сынок, езжай…
– А буду солдатом – без билета буду ездить? Или штрафанёте?
– Если командировочное удостоверение на руках – едешь бесплатно, – вмешалась опытная контролёрша. – Если нет, не только оштрафуем, но и патруль вызовем.
– И военный билет не забывай, – поддакнула новенькая, – без него никак. Это студенческий нам… ну мы его сквозь пальцы проверяем… Армейские порядки иные…
– Спасибо за совет, – искренне благодарю я.
– А тех, кто в военной форме едет, мы вообще ни о чём не спрашиваем, – добавила бывалая.
Тем временем, вымороженные долгоиграющими светофорами перед Гиляровского и проспектом Мира, мы перевалили площадь Рижского вокзала. Конечная. Водительша зевнула с потягушками и отправилась в диспетчерскую отмечать путевой лист. Контроль побрёл на переход через Сущёвский вал окучивать следующий попутный (или в данном случае поперечный) городской транспорт. Я нырнул во двор серой кооперативной шестнадцатиэтажки, первой из трёх, что расположились между проспектом Мира и Большой Переяславкой. Машка жила в третьей. Мы с ней одноклассники. Загораживая школьную доску, Машкин затылок промаячил перед моим носом десять лет. Сначала с тяжёлой косой. Потом с короткими косичками по бокам. Затем вновь с копной волос. Копна сменилась каре. Ну и так далее, всех метаморфоз не упомнить.
Минуя двор, беру правее, к ларьку с квасом. В очереди трое. Из них двое с бидонами. Третий – Вася Васильков. В проёме основательных сталинских жилых домов снуют по проспекту такси с зелёными огоньками. Громыхают разбитые грузовики. Тарахтят «Запорожцы» и мотоциклы с яйцевидным придатком – коляской. Шелестят «Жигули». С сиреной пронесся «рафик» скорой помощи. В «Склиф» торопится (левая стрелка на Астраханский после кольцевого метро). По тротуару семенят два абсолютно одинаковых ребёнка и держат за руки одну и ту же маму.
– Привет! – трогаю Васю за плечо.
– Привет! – оборачивается он.
– Ты как здесь?
– Брожу. Смотри, что нашёл! – Вася роется в кармане и извлекает горсть цветных обрывков.
Я присматриваюсь. Батюшки! Это ж сторублёвки!
– Кто же их
– А мне почём знать? Иду по тротуару. Смотрю – что-то яркое коричневеет. Присмотрелся – не понял. Нагнулся – а там мазня какая-то и серия гознаковского шрифта. Ну, я сначала решил, что лотерейный билет какой. Не выигравший. А потом думаю, дай-ка изучу поближе. Только подобрал, заметил рядом ещё один кусочек. Потом ещё, а в трёх метрах ещё один. Ну, я собрал их. Разложил на ладони. И понимаю, что это наши советские целковые. В максимальном их, так сказать, воплощении. Сторублёвки! Стою, озираюсь вокруг. В стороне вижу ещё несколько обрывков, потом ещё… Наконец замечаю, что вдоль тротуара течёт ручей, а в воде бегут такие же бумажечки. Ну, я и мокрые все пособирал, что нашёл. Жаль, вода убежала в подмосковные тартарары…
– В ливнёвку, что ли? – не понял я.
– Самую, что ни на есть, – кивнул Вася. – Последний обрывок прямо с решётки снял. Чудом не смыло. Вот так! Ща кваса напьюсь, пойду на лавочку во дворик какой – раскладывать буду. Это ж богатство!
– Это обрывки, Вася! – аккуратно напоминаю ему я.
– И что с того? Их же обменять можно в Госбанке на Настасьинском. Дом четыре. На целые.
– Откуда ты знаешь?
– Да все знают, – пожал плечами Вася, – не тайна.
Ох, и вкусен этот квас! Особенно после тренировки. Даже если пинал балду. А та пиналась в ответ. Основательно, кстати, напинался. Двенадцать отрезков с низкого старта. Виражи, а потом ещё приседы со штангой, чередующиеся с прыжками с места. Во всеоружии ухожу в армию. Завтра спина и задние поверхности бёдер отваливаться будут. Трентальчика надо бы за подкладку зашить, подумал я, и пнул пустую консервную банку. Та улетела в подворотню с гулким грохотом.
– Хулиган! – взвизгнула бабуся в сером плаще.
– Ещё какой! – отозвался я и скорчил гнусную рожу. Бабка отшатнулась.
– Вырастили окаянных… – бабуся перекрестилась и засеменила прочь.
Мы с Васей немного поржали, кивнули друг другу, и разбежались по своим делам.
Я зашёл в комиссионку. Ту, что в бывших Спорттоварах открыли. Янтарный кулон, что привёз из Клайпеды прошлым летом, по-прежнему не продан, лежит на витрине, запылился уже. Кабы знал, что такая засада. И кольцо, и серёжки, и даже аляповатый перстень (все из балтийской янтарной коллекции) давно улетели. Деньги за вычетом комиссии в обмен на предъяву паспорта получены. А кулон оказался никому не нужен. Я и сам уже почти забыл. Стою, смотрю на него и понимаю, что надо забирать. Нечего ему тут делать. Без перспектив.
В ладони он оказался тёплым. Забагровел, залучился в предзакатном солнце. Так и шагал к дому. На лице улыбка. В кулаке – кусочек янтаря.
Мама пришла с работы минут пятнадцать назад. Успела переодеться в халат, уже начистила картошки, сейчас подметает коридор. Мне только и осталось, что подхватить ведро и вынести мусор.
Ввалился в свою комнату. Рухнул на тахту. Руки за голову. Взгляд на трещину в потолке. Вскочил. Надавил клавишу «пуск» на заслуженной «Электронике-311». Кассета запустилась с того самого места, на котором всё закончилось в прошлый раз. А именно: Фрэнк Заппа «Пижамные люди» 9 . Песня о музыкантах-паиньках, которые, вместо того, чтобы хулиганить на гастролях, играют в шахматы, читают книжки, знакомятся с достопримечательностями. По мнению Фрэнка, как можно по-настоящему отрываться и развлекать массы, если ты трезв и не под кайфом? Но самое неприятное, что все они на ночь одевают пижаму!
9
Frank Zappa Po-Jama People (One Size Fits All, 1975).