Внимательный мозг. Научный взгляд на медитацию

Сигел Дэниэл Дж.

Идет ли речь о нашей повседневной жизни, о лечебной работе, преподавании или научных исследованиях, мы в любом из этих случаев можем найти доступ к триаде душевного и физического здоровья, воспользовавшись, как окном, возможностью повысить связность ума и сознания, углубить способность к эмпатийному сопереживанию в отношениях и усилить нейрональную интеграцию. Другими словами, мы можем сосредоточиться на углублении сопереживания в отношениях и при этом одновременно получить нейрональную интеграцию и связность сознания. Мы можем сфокусировать внимание на внимательном осознавании и достичь этим связности и нейрональной интеграции, что еще больше усилит нашу способность к сопереживанию (эмпатии).

Практики внимательности включают в себя внимание к любящей доброте, ощущению намерения заботиться о собственном и чужом благополучии и здоровье. Здесь мы видим удивительное схождение внимательной внутриличностной сонастройки с образно опосредуемой межличностной сонастройкой. Но что делает с мозгом это внимательное воображение? Здесь возникает еще один аспект,

который мы тоже можем проверить: активируются ли резонансные контуры во время внимательного осознавания дыхания и медитативной практики любящей доброты?

Изучение процесса воображения отчетливо показало, что акт перцептивного (воспринимающего) воображения не только активирует те отделы мозга, которые отвечают за воображаемое действие, но и вызывает структурный рост нейронов в этих отделах. Например, когда обезьяну обучают пользоваться граблей, держа ее в правой руке, зона мозга, отвечающая за восприятие правой руки, увеличивается в большей степени, чем когда обезьяну учат совершать те же действия, но без расчески.

Суть нашего предположения заключается в следующем: если мы фокусируемся на процессе сонастройки с нашим собственным сознанием или с сознанием другого, то при этом мы используем ресурсы навыков восприятия, связанных с укреплением нейрональных контуров, что дает нам возможность в дальнейшем достигать более прочной внутри– и межличностной сонастройки. Внимательность и эмпатия идут рука об руку. Это позволяет понять, почему культивация состояния любящей доброты является фундаментальным аспектом практики внимательности: и в том и в другом случае задействуется внутренняя сонастройка.

Если именно сонастройка порождает в мозге процессы интеграции, то это значит, что межличностная сонастройка (в надежных и стабильных взаимоотношениях или практикуемая в воображении через чувствование любящей доброты по отношению к другим) и внутриличностная сонастройка (где любящая доброта направлена на себя, а также развивается внимательность, при которой индивид сонастраивается со своими собственными состояниями бытия, включая намерения, телесные ощущения и чувства) будут усиливать друг друга, порождая еще большую нейрональную интеграцию. Возможно, именно это и есть нейробиологические измерения, связывающие воедино различные способы, посредством которых внимательное осознавание развивает благополучие и здоровье как в отношениях, так и во внутреннем мире через усиление интегративных процессов.

Привязанность и нарративное повествование

Наше обсуждение интеграции и связности сознания можно расширить, исследуя схему формирования идентичности памятью и повествованием (нарративом), которая возникает в научной дисциплине исследования привязанности. В предыдущих работах я привел обширный обзор четырех основных паттернов организации нарратива (или внутренней жизненной истории-повествования), которые образуются по ходу прохождения сознанием через определенные переживания в виде форм адаптации к этому опыту. По мере роста и развития мы откликаемся на сонастроенность или отсутствие таковой, что проявляется в нашей жизни либо в виде открытости, либо в виде различных форм ограничивающих и сцепленных рамок восприятия и мышления. Недавние исследования показали, что паттерны нашей привязанности непосредственно влияют на нашу способность подавлять негативные мысли, что подтверждают разные картины, полученные с помощью фМРТ. В целом эти исследования подтверждают идею о том, что то, как мы адаптируемся к раннедетским переживаниям, оказывает сильное влияние на стилистику нашего эмоционального самопроявления, темы наших нарративных повествований, а также на способы, какими мы отдаляемся от людей или сближаемся с ними в процессе межличностных отношений.

В практике внимательного осознавания мы получаем возможность войти глубже этих слоев адаптации и облегчить возможность изменений. Наша врожденная конституция – наш темперамент – также влияет на ощущение идентичности. Таким образом, паттерны привязанности и конституция вместе вносят вклад в характеристики нашей «личности». Здесь мы вкратце рассмотрим научные представления о теории привязанности и то, что мы знаем о нарративных структурах, возникающих из истории наших привязанностей, и о том, как эти структуры направляют нас в нашем жизненном пути.

Если наши родители были эмоционально недоступны по отношению к нам, то мы будем склонны отстраняться от своей потребности в них, избегать зависимости от них и разовьем нарративное повествование о себе, которое преуменьшает нашу зависимость от других. Это называется избегающей формой детской привязанности; у взрослого это состояние ума, которому свойственно пренебрежение в отношении привязанности, то есть отвергающая или пренебрегающая позиция. Внутренний мир таких людей, как правило, отчужден от других людей и от их собственной эмоциональной и телесной жизни. Здесь мы должны понять, что ступица человеческого сознания не имеет готового доступа к точкам шестого чувства на ободе, к аспектам седьмого чувства эмоций и восьмого чувства отношений с собой и другими. Внутреннему нарративу такого человека свойственна тесная сцепленность, исключающая возможность признания, что взаимоотношения и эмоции играют сколь-нибудь важную роль в настоящем или же играли в прошлом. Такая организация нарративного

повествования очень часто бывает отмечена настоятельным желанием утверждать, будто человек не может помнить какие-либо детали детских переживаний и впечатлений. В данном случае возможности внимательного осознавания ограничены, потому что избегание элементов обода мешает человеку достичь восприимчивости, способности к самонаблюдению и рефлексивности, а эти качества играют фундаментальную роль в способности к рефлексивному отражению. Дети таких людей не имеют опыта сонастроенных отношений с родителями, так что возникает передающийся из поколения в поколение порочный круг, воспроизводящий данные паттерны переживаний.

Если наши родители или воспитатели были сонастроены с нами нерегулярно и непоследовательно, если они часто навязывали нам свое состояние вместо нашего, то в нас развивается глубоко укорененное в самости ощущение неопределенности. В таких случаях отношения привязанности ребенка называются амбивалентными / тревожными, а состояние ума взрослого характеризуют как занятость или озабоченность собой. Внутренний нарратив в этом случае отражает вторжение элементов прошлого в настоящее, и человек при этом испытывает чувство растерянности, особенно если речь идет об отношениях с другими. Ступицу колеса сознания захлестывают связи с массой обусловленных внешним влиянием точек обода. Это затопляет сознание индивида и затмевает чувствование соприсутствия со всем, что разворачивается в настоящем, поскольку такой человек одолевается размышлениями о том, что когда-то было, и о том, что он или она хотели бы, чтобы было. К сожалению, дети таких людей, в свою очередь, тоже подвергаются подобным внутренним вмешательствам, поскольку способность родителя к внимательному осознаванию во время взаимодействия с ребенком оказывается нарушена. Эти навязчивые ментальные события внутри родительской психики приводят к неустойчивой и непоследовательной сонастройке с внутренним миром ребенка, и паттерн нарушения привязанности передается следующему поколению.

Третий паттерн нарушений привязанности происходит тогда, когда родитель является источником устрашающего поведения или же постоянно сам действует из страха, что вызывает у ребенка состояния неразрешимого страха. В его мозге одновременно активируются контуры, побуждающие бежать от источника страха, и контуры, побуждающие приближаться к фигуре привязанности в поисках защиты и утешения. Проблема в этой ситуации заключается, естественно, в том, что фигура привязанности – это одновременно и источник страха. В этом послании нет ничего «смешанного»: именно преисполненное данным конфликтом состояние ребенка ведет его или ее к формированию дезорганизованного типа привязанности. Это детское состояние в конце концов приводит к фрагментации самости, называемой диссоциацией (отделением, отщеплением), когда сознание теряет свою континуальную непрерывность, а связи между его элементами рвутся. Например, звуки могут восприниматься в отрыве от зрительных образов, теряется также связь между эксплицитной и имплицитной памятью. Нарративное повествование взрослого человека – это история неразрешенной травмы или горя. Это два состояния, которые поддаются лечению. К несчастью, без психотерапевтического вмешательства порочный круг пугающего или основанного на страхе поведения, связанного с не разрешенными у родителя состояниями, будет продолжаться, передавая детям ощущение ужаса из поколения в поколение.

Очень важно отметить, что все данные говорят о том, что родители могут изменить свою взрослую позицию привязанности. Каждая из вышеперечисленных «небезопасных» форм межличностной привязанности являет собой пример бессвязного и рассогласованного состояния ума и сознания, что и становится причиной порождения этих классических нарративных паттернов. Я выдвинул предположение, что данные об этих нарративах, скорее всего, отражают состояние нарушенной нейрональной интеграции. В первом случае у пренебрегающих, или отвергающих, индивидов блокада доступа к процессам правого полушария может привести к тому, что за нарративное повествование отвечает исключительно левое полушарие, лишенное эмоциональной и образной автобиографической насыщенности правого полушария. В состояниях тревожной озабоченности собой вторжение избыточной правополушарной эпизодической памяти возникает на основе «остаточного мусора», не несущих психотравмирующий отпечаток, но все же несонастроенных переживаний, связанных с детством. В случае неразрешенных состояний мозг склонен к тяжелой дезинтеграции, в условиях которой префронтальная кора может прекратить исполнять свои интегрирующие функции под воздействием минимальных стрессовых факторов, что приводит к сильным, внезапным и частым реакциям по типу «низкой дороги» со стороны лимбических структур, – а эти реакции сильно пугают ребенка. В этом состоянии многие из девяти перечисленных ранее функций срединной префронтальной коры могут оказаться временно отключенными. Хотя все мы периодически склонны к таким состояниям, родители с неразрешенными травмами и горем особенно предрасположены к этим состояниям, а кроме того, они медленнее, чем здоровые люди, оправляются от них, поэтому для восстановления связи с ребенком им требуется дополнительное время, которое уходит в том числе и на восстановление собственной психики.