Вниз по реке
Шрифт:
– Физически ее состояние не вызывает опасений. Но я не знаю, получите ли вы хоть какую-то реакцию на свои вопросы. После поступления сюда она практически не произнесла ни слова, если не считать одного раза в самом начале. Она спрашивала какого-то Адама.
Все как один повернулись ко мне: мой отец, Долф, Робин и детектив Грэнтэм. Наконец и врач на меня посмотрел.
– Так это вы Адам? – спросил он. Я кивнул, и рот моего отца беззвучно открылся. Вид у врача был неуверенный. – Может, если вы попробуете поговорить с ней…
– Нам нужно пообщаться с нею первыми, – перебил его Грэнтэм.
– Ну
– Нет проблем.
Врач повел нас по длинному коридору с больничными каталками вдоль стены. Мы свернули за угол, и он остановился перед блеклой деревянной дверью с небольшим окошком в ней. Я мельком углядел сквозь него Грейс под тонким одеялом.
– Остальные пусть подождут здесь, – распорядился врач, придерживая дверь для детективов.
Прохладный воздух обдал мне лицо, и они оказались внутри. Долф с моим отцом приникли к окошку, а я принялся бесцельно кружить по коридору, размышляя о последних сказанных мне словах Грейс. Через пять минут дверь отворилась. Врач посмотрел на меня.
– Она просит вас, – сказал он.
Я устремился было к двери, но Грэнтэм остановил меня, упершись мне рукой в грудь.
– Она не стала разговаривать с нами. Мы согласились впустить вас, поскольку док думает, что это как-то поможет ей прийти в себя. – Я встретил его взгляд и выдержал его. – Не сделайте чего-нибудь, что заставит меня пожалеть о таком решении.
Я наваливался на его руку, пока ему не пришлось убрать ее. Шагнул мимо него в палату, все еще ощущая его пальцы у себя на груди и то, как он принажал посильней в последнюю секунду. Дверь затворилась на бесшумных петлях – оба старика, толкая друг друга плечами, опять прижались к стеклу с обратной стороны. И тут Грейс оказалась передо мной, и я почувствовал, как моя обида вянет и сходит на нет. Ничего из этого уже не имело значения.
Больничный свет вытянул из нее все краски. Ее грудь едва заметно вздымалась и опадала, с долгими паузами – когда, как я чувствовал, их быть не должно. Пряди светлых волос облепили ее щеку, на ушной раковине виднелась запекшаяся кровь. Я бросил взгляд на Робин, лицо которой было наглухо закрыто.
Подошел к кровати Грейс. Стежки хирургических швов впивались в ее губы. Она была вся в синяках, глаза настолько заплыли, что были едва приоткрыты – в щелках проглядывал лишь отсвет голубого, который казался слишком бледным. К тыльной стороне руки у нее была прилеплена пластырем пластиковая трубка, и эта рука показалась мне на ощупь совсем холодной и хрупкой, когда я взял ее в свою. Я попытался найти хоть какой-то намек в этих едва проглядывающих сквозь опухшие веки глазах, и когда я позвал ее по имени, узенький ломтик голубизны на секунду расширился, и я понял, что она в сознании. Грейс долго неотрывно смотрела на меня.
– Адам? – произнесла она, и я услышал в ее голосе все то, что, как я понимал, она сейчас чувствовала, вплоть до последнего мельчайшего оттенка боли и потери.
– Я здесь.
Она запрокинула голову вбок, не желая, чтобы я видел слезы, крупные и молчаливые, которые скатывались по ее лицу. Я выпрямился, чтобы она могла увидеть меня целиком, когда откроет
Грейс не стала смотреть на меня опять, пока слезы не прекратились, но когда наши глаза встретились, я уже знал, что слезы вернутся опять. На ее лице происходила битва, и я беспомощно наблюдал, как Грейс ее безнадежно проигрывает. Она протянула ко мне руки, и я наклонился к ним, когда плотину прорвало снова – она судорожно обхватила меня, опять начав всхлипывать. Ее тело было горячим и все дрожало; я обнял ее так крепко, как только мог. Повторял ей, чтобы не волновалась. Повторял, что все будет хорошо. А потом она еще раз прижала губы к моему уху и прошептала единственное слово так тихо, что я едва услышал.
– Прости, – вот что это было за слово.
Я немного отодвинулся, чтобы Грейс увидела мое лицо. Просто кивнул, потому что у меня не было слов; а потом она опять притянула меня к себе и крепко держала, мучительно содрогаясь всем телом.
Подняв взгляд, я увидел в окошке двери лицо своего отца. Он потер рукой глаза и отошел, но я успел заметить, как у него дрожат пальцы. Долф посмотрел ему вслед, а потом покачал головой – то ли укоризненно, то ли печально.
Я опять обратил все свое внимание на Грейс, пытаясь полностью утопить ее в своих объятиях. Через какое-то время она тихо уплыла в то неведомое укрытие, какое соорудил для себя ее разум. Больше она не произнесла ни слова – просто повернулась на бок и закрыла глаза.
Копы остались с носом.
Уже в коридоре Грэнтэм опять грудью оттеснил меня в сторону.
– По-моему, нам надо выйти пообщаться, – сказал он.
– Зачем?
– Сами знаете, зачем! – Его пальцы крепко ухватили меня за руку. Я вырвался, но он тут же цапнул ее опять.
– Э-э, минуточку! – попытался вмешаться Долф.
Грэнтэм потерял над собой контроль:
– Я же тебя предупреждал – не надо меня злить!
– Да ладно, Адам, – примирительно произнесла Робин. – Давай и вправду выйдем.
– Нет! – Все разом навалилось на меня: потерянная невинность Грейс, подозрения, которые преследовали меня, словно свора охотничьих псов, и беспросветная тьма, которая повисла над моим возвращением сюда. – Никуда я не пойду!
– Я хочу знать, что она сказала! – Грэнтэм явно едва удержался от того, чтобы не поволочь меня к выходу силой. – Она что-то тебе сказала! Что?
– В самом деле? – вмешалась Робин. – Она действительно тебе что-то сказала?
– Не спрашивай меня. Это неважно.
– Если она что-то сказала, нам нужно знать, что именно.
Я обвел взглядом лица вокруг меня. То, что сказала Грейс, предназначалось только мне, и я не чувствовал ни малейшей нужды этим делиться. Но Робин тронула меня за руку:
– Я поручилась за тебя, Адам. Ты понимаешь, что это значит?
Легонько оттолкнув ее, я еще раз посмотрел на Грейс. Та свернулась в клубок, отвернувшись спиной к миру снаружи. Я все еще чувствовал прохладную скользкость ее слез, когда она прижалась ко мне. Обратился к Грэнтэму, но не сводил глаз со своего отца. Сообщил им в точности то, что она произнесла.