Вниз по темной реке
Шрифт:
«Микки, загляни ко мне, как только сможешь. Не волнуйся — у нас все хорошо. Ма».
Слава богу… И все же наверняка у ма — важные новости. Я забегал к ней по крайней мере раз в месяц на воскресное чаепитие и собирался зайти как раз на этой неделе. Однако чем бы ни хотела поделиться со мной ма, — судя по письму, тянуть не следует. Я вышел на улицу и поймал кэб. На Леман-стрит отпустил кэбмена и двинулся в восточном направлении — к Уайтчепелу. Пешком пройти было и проще и быстрее, чем тащиться в кэбе по запруженным улицам.
Мне не исполнилось и двенадцати,
Так продолжалось до того дня, когда я наткнулся на троицу стервецов, избивавших в переулке беззащитного парнишку. Наверное, я прошел бы мимо, но услышал, как парни обзывали свою жертву грязным ирландцем. Даже не помню, как выхватил нож. Когда пришел в себя, осознал, что стою, сжав в захвате самого здорового из подонков, приставив стальное лезвие к его горлу.
— Отпусти его, или порежу! — прошипел я ему в ухо.
Троица оторопела. Никто не трогался с места, пока пленник не пробормотал:
— Ладно…
— А теперь убирайтесь! Все трое!
Я опустил нож и оттолкнул мерзавца. Видимо, в тот момент меня больше занимал валяющийся в грязи мальчишка, потому что толчок вышел неубедительным. Противник тут же взмахнул ножом, целясь в лицо, и мой лоб обожгло болью. Хорошо, что я не убрал свой клинок и сумел ответным ударом пырнуть здоровяка в плечо. Взвизгнув, тот упал на землю. На меня набросился его подельник в кепке, и его кулак врезался мне в голову. Я согнулся, и противник нанес мне несколько тяжелых ударов по спине, сбив дыхание. И все же мне удалось развернуться и достать ножом его бедро.
Враги бежали, выкрикивая проклятия.
Я наклонился и, упершись руками в колени, перевел дух. У парнишки кровило из носа и изо рта, и он был скорее зол, чем испуган.
— Чертовы уроды! — выплюнул он.
Я выпрямился, и мальчишка осмотрел мой лоб. Мы были примерно одного возраста. Спасенный, несмотря на невысокий рост, сложение имел крепкое.
— Меня зовут Пэт Дойл, — представился он и добавил, коснувшись своего лба: — Пойдем к нам, ма займется твоей раной.
Покачиваясь от слабости, мы двинулись по узким переулкам, и Пэт спросил, где я живу и кто научил меня так владеть ножом. Я пожал плечами, и новый товарищ, бросив взгляд в мою сторону, настаивать не стал. Глаза у него были синие, как и у меня; впрочем, как и у многих ирландцев. Наконец мы добрели до лавочки, сбоку от которой шла лестница в жилое помещение на втором этаже. Его мать обработала мой порез, и Пэт поинтересовался, останусь ли я на обед. Потом попросил меня задержаться еще ненадолго, и его просьба, похоже, обеспокоила миссис Дойл.
— Не волнуйтесь, мэм, — буркнул я. — Мне помощь не требуется. У меня все на мази.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать, — на всякий случай соврал я.
— На мази, говоришь? Чем занимаешься?
Я промолчал, и она устало вздохнула.
— Ма, он меня выручил, иначе
Миссис Дойл, притянув сына к себе, чмокнула его в лоб и кивнула.
— Спасибо, что позаботился о моем мальчике. Его смерти я не пережила бы.
После ужина, когда камин уже прогорел, мы собрались у кровати, которую миссис Дойл делила с близняшками — Элси и Колином, и она пересказала нам одну из легенд о знаменитом воине Кухулине. Моя мать тоже была родом из Ирландии, но подобных эпосов я от нее никогда не слыхал.
Шли годы, и ма Дойл рассказывала нам то о Лугайде, Абхартахе и древних банши, то о феях и Джонни Фриле. Мы с Пэтом могли сколько угодно обмениваться снисходительными улыбками, считая старые мифы сказочками для близнецов, однако слушал я с удовольствием. Голос ма взмывал вверх, и тогда ее слова, словно звонкие монеты, отскакивали от потолка. Если я и считаюсь неплохим рассказчиком — это все ее школа.
В общем, я переехал к Дойлам, и на этом моя воровская карьера закончилась. Ма Дойл сразу дала понять, что не потерпит такого способа зарабатывать на жизнь. Впрочем, вряд ли ей удалось бы сводить концы с концами, сидя с детьми в нашем квартале, и каждый из нас чем-то занимался. Мне поручили помогать в лавочке, выполнять разные поручения и учить Элси арифметике. Разумеется, я ворчал, подметая полы и таская тяжелые тюки с чаем с верфи в кладовую, и все же втайне гордился и даже получал удовольствие от работы, сознавая, что не стал для ма обузой.
Через пару лет подросли двое племянников, и ма Дойл поручила им следить за лавочкой. Мы с Пэтом подались в порт. По десять часов в сутки грузили товар, а потом я продвинулся по службе, став лодочником — перевозил грузы на суда в маленьком плашкоуте. Работа была нелегкой, и я возмужал, превратившись в парня, способного спокойно перекинуть тюк весом в сотню фунтов с причала на палубу. Не знаю, к худу то было или к добру. Во всяком случае, однажды в порт заглянул Симус О’Хаган и увидел меня с мешком чая через плечо. Симус спросил, не желаю ли я заработать денег.
— А что надо делать?
— Биться на кулаках. — Он не отводил от меня взгляда. — Боксировать приходилось?
— Никогда.
— Научиться хочешь?
Я тотчас понял, что Симус предлагает мне бокс без перчаток. Подобные бои были вне закона. Случись полиции нагрянуть с облавой в боксерский зал, каждого из бойцов бросили бы на несколько месяцев в сырые кутузки Уайтчепела. Упечь в тюрьму ирландца — несравненное удовольствие для любого полисмена.
— Сколько платите?
— Процент с выручки. Для начала могу пообещать фунт в неделю. — Симус сплюнул коричневую от табака слюну. — Это как новичку, но с такими плечами и ручищами ты сможешь зашибать и больше.
Четыре фунта в месяц?
Деньги были нужны — я этого и не скрывал. Знал, что означает дополнительный доход — и для ма Дойл, и для меня. Для всех нас. Симус глянул мне в глаза и улыбнулся.
— Почему вы обратились именно ко мне? — удивился я, кивнув в сторону десятков мужчин, снующих в порту, многие из которых были сильнее меня, хотя и старше.
— Только никому, — не ответив на вопрос, шепнул он и вручил мне обрывок картона с адресом. — Приходи вечером, к половине девятого.
Симус не внущал мне особого доверия, — стоило лишь глянуть в его жесткие, горящие, словно у змеи, глазки, но мне было семнадцать, и я гордился, что из огромной толпы грузчиков выбрали именно меня.