Вниз по звездной реке

Комель Аарон

– Дед Ваш взял меня молодым парнем, вроде вас. Я отслужил в Армии и слонялся в поисках работы и денег. Произошел знаменательный случай на ипподроме. Заболел наездник, а я подрабатывал конюхом-смотрителем на ипподромовской конюшне. Вот меня и попросили выступить. И, представляешь, я выиграл 10 заездов из 10. – Сабурд, довольный сказанным, погладил свои седые пышные усы.

– Все бы ничего. Но в этом мире зависти и зла люди не прощают друг другу успеха и славы. Старый наездник выздоровел. А потом меня выкинули на улицу. Но твой дед

сжалился надо мной. Он узнал про эту историю. Он был заядлым игроком на скачках. Так я попал на этот конезавод. В то время это была еще одна конюшня.

Айтинг задумался о чем-то своем. С реки подуло прохладным ветерком. Лошади, вдоволь напившись чистой воды, разбрелись по поляне, полной душистой и полезной травы.

Сабурд неотрывно смотрел на одного жеребца, единственного в табуне – вороного красавца.

Черный скакун ходил и льнул все время к гнедой кобыле. Между ними завязалась дружба и молчаливый разговор. Кони умеют разговаривать молча, передавая свои мысли друг другу через жесты, движения и прикосновения.

– Можно было бы еще идти и идти – засветло пришли б на место, – сказал Вороной гнедой кобыле, лизнув ее шершавым языком в бок. – Старик сдал. Его тянет на воспоминания. Когда стемнеет, он будет пить «Виски». Тогда старик не смолкнет всю ночь. Вчера на конюшне он сидел возле меня, и целый час изливал душу. Пьяный. Вспоминал своего отца-индейца. – Гнедая ответила кивком головы, и вплотную приблизилась к Вороному, ластясь к его теплой шее. Ей тоже понравился молодой гордый конь.

– Скажи, Мустанг, – она звала его Мустангом, в знак уважения и отличия от всех. Вороной действительно был не похож на других, не только окрасом тела, но и своенравным, гордым, строптивым характером и резкими, дикими, непредсказуемыми повадками. – Тебе не страшно? Говорят, это очень больно? Там вон пегий скакун, у него уже есть одно клеймо.

– Его перепродали. Сначала он принадлежал одному хозяину, а теперь он будет принадлежать другому, – спокойно ответил Вороной.

– Скажи, что значит принадлежать?

Вороной заржал, словно удивился такому наивному вопросу.

– Это когда тебя бьют, а ты должен делать вид, что тебе не больно, что ты доволен этим избиением.

– Это страшно, – Гнедая резким движением отпрянула от Вороного. Ей стало страшно находиться рядом с этим свободолюбивым и непохожим ни на кого скакуном. Гнедая направилась к основному табуну лошадей, пасущихся от них неподалеку.

В горах темнеет быстро. Едва солнце начинает прятаться за вершины гор, на земле начинает холодать. Ночь для лошадей – это пора полного долгожданного отдыха.

Ночью полностью исчезают кусачие твари. Тогда можно спокойно постоять и даже заснуть. Однако ночью возникает другая напасть – волки. Их протяжный вой иногда разрывает тишину ночи и становится жутко. Но кони знают, что от волков тоже есть защита – человек, огонь костра.

Легкий сумеречный туман начал опускаться на землю, выстилаясь по-над рекой.

…Голос Сабурда резкий и грубоватый нарушил сон, уставшего за дорогу, Айтинга. Молодой ковбой встрепенулся.

– Вот ты говоришь дикие лошади. А ведь они и среди одомашненных встречаются. Вернее они рождаются дикими. Таких лошадей мы называем маргиналами. На моем веку было двенадцать маргиналов. Всего трех я убил из этой винтовки. – Сабурд кивком головы указал на красивый винчестер с блестящим прикладом, разгравированным загадочными рисунками. – Сам себя за это казню, а иначе ведь нельзя. Разбушевавшийся маргинал может своим бешенством заразить весь табун или часть табуна и тогда беда. Можно потерять много лошадей. Поэтому приходиться жертвовать бунтовщиком во имя спасения других лошадей.

– А тогда что? – недоуменно спросил Айтинг.

– Маргиналы, а вместе с ним и другие лошади пускаются вскачь и загоняют себя до смерти. Чаще всего они ищут крутой обрыв, скалистый и бросаются с него вниз.

Сабурд, поеживаясь от холода, натянул на плечи меховую безрукавку, чем удивил молодого разгоряченного ковбоя.

– Видно, старик прибаливает, – подумал Айтинг.

Сабурд заговорил, как и прежде совершенно внезапно.

– Маргиналы рождаются раз в десять лет. Возможно, в этом табуне есть маргинал. Но определить это невозможно, пока бунтовщик сам не проявит себя. Обычно, это случается по дороге к месту клеймения. Может так лошадь протестует против того, что ей придется принадлежать всю жизнь кому-то – кому-то повиноваться. Мы тоже изучали маргиналов, и ученых приглашали. Один ученый говорил, что причина маргинальности – внезапная мутация клеток. Но я думаю, причина в другом – лошадь обретает человеческую душу, она становится человеком. Человек – единственное существо, способное ощущать свободу, т. е. быть свободным. А свобода – единственное состояние, пребывая в котором человек точно знает, что с ним происходит. Взбунтовавшийся маргинал уводит за собой кобылу, которую полюбил. Любовь у лошадей бывает покрепче, чем у людей. Да и вообще людям есть, чему у них поучиться. – Сабурд прищурился и улыбнувшись и выпустил изо рта облако дыма, довольный удавшимся философским утверждениям.

– В этом табуне – наша гордость – вороной. Очень гордый, строптивый, свободолюбивый. Мы и имя ему дали – Даймон. Такое название носит самая высокая вершина в этих горах. Вершина, с которой берет начало это красивая река. Даймон, значит свободный, непредсказуемый. – Старик глубоко вздохнул.

Конец ознакомительного фрагмента.