Внук Бояна
Шрифт:
На горе у становища, под прикрытием арб и походных кибиток, половцы выстраивали остатки разбитых полков. Кое-где завязывались новые схватки. И только ночь да смертельная усталость приостановили побоище.
В своем шатре Беглюк остался один. Победа русичей ошеломила его. Он чувствовал: произошла какая-то непоправимая перемена. Но в чем? Ошибся он, или ошибаются батуры? В их словах уже нет уверенности. А он теперь тоже не может заставить их верить. Один Асап и его батуры Смерти как всегда неколебимы. Они живут какой-то тайной... Не грозит ли это чем? Мелькнула тревожная, неясная
Но тут же Беглюк отбросил эту мысль: бежать — значит потерять власть. Молодые ханы так и рвутся владычествовать. Чуть споткнешься, и они, как волки, схватят за шею... А что если батуры Смерти уже готовы перехватить глотку? Не это ли объединяет и ведет их? Асап уже начал говорить, как настоящий хан!
Беглюк приказал заготовить на берегу кожаные мешки с сухим сеном, связать их по десятку ремнями и быстро начать переправу женщин с детьми за реку. А всем молодым женщинам и девам, всем отрокам вооружиться для боя.
Сделав еще несколько приказаний, он улегся было на тахте, как вдруг подскочил, вспомнив о Зелле. Теперь, после поражения, предательство дочери казалось чудовищным. И он крикнул слугам:
— Эй, позвать Зеллу! Живо!
Разговор с ней не окончен. Но как говорить, когда битва проиграна и легла бесчестием на его седую голову?..
А Зелла сидела в летнем шатре, уставившись в одну точку. Тяжкое раздумье сковало всю, не хотелось шевельнуться. Время страшное: русичи уже выиграли бой! Кто завтра останется жив?
— Уцелеет ли она? Может быть, все видишь в последний раз?
Зелла отпустила своих девушек-служанок: пусть идут в свои кибитки, к родным, Спасаются кто как хочет...
Но что делать самой? Не последние ли это часы? Схватит какой-нибудь русич, увезет в леса. Сделает рабыней... Говорят, у русичей и Юрко идет? Если бы! Он спасет ее! Лишь бы встретить. А не пойти ли самой нынче же в русский стан?
Думы ее оборвал посланец хана. Быстро оделась. Шла она к отцу и думала: если он не поможет, она уйдет к своему избраннику. Будь что будет! Так жить, как трава под ногами, она не может. Или быть вместе с Юрко, или — с горы в пропасть!
Зелла вошла одетая в походный чекмень и доспехи, на голове овальный шлем, три косы падали на спину из-под него. У пояса висел меч. Щит из буйволиной кожи, покрытый серебряной чешуей, она держала в левой руке. Зелла смотрела на отца, и Беглюк увидел в ее взгляде что-то новое, непонятное. Но то, что дочь была в доспехах, успокоило его. «Она опомнилась, щ подумал хан.— Она готова к бою с руситами».
— Ошибся я в тебе или нет? — спросил он.
— Я ухожу к Юрге! — ответила Зелла. — Если нужно, буду пробиваться сквозь засады.
— Куда-а? — переспросил Беглюк, не поверив своим ушам.
— К Юрге!
«Вот оно, страшное! — пронеслось в голове Беглюка.— Власть хана, власть отца потеряна! Сначала батуры осмелились намекать на мою старость,
И Беглюк вдруг отчетливо понял, что рухнули все его надежды. Вокруг не было никого, кто остался бы с ним до послед-, него вздоха. «Даже дочь вышла из повиновения. Лучше бы ей умереть! Да и кто скажет, может быть, завтра смерть ожидает всех! Рушится половецкое могущество, ломается древняя половецкая жизнь...».
— Ты подумала, о чем говоришь? — тихо спросил Беглюк, чувствуя, как его охватывает какая-то тупая сонливость. — Ты покидаешь отца? Ты идешь в руки недруга?
— Иду по зову крови... иду к нему! Я решила!
— Ты оставляешь меня одного в такое время? Разве не видишь: я стар, болен, разбит, я нуждаюсь в твоей помощи.
— Отец! — горячо вырвалось у Зеллы. — Видят звезды, как я благодарна тебе за юность. Но ты сам знаешь: ни один птенец, почуяв крылья, не возвращается в родное гнездо. У тебя останутся батуры, у тебя все кипчакское племя, а у меня нет здесь счастья. Все мои радости там — у Юрко.
— Ты уходишь к врагу!
— Я иду к мужу!
Беглюк ничего не ответил. Он сам не узнавал себя. Прежде он приказал бы взять дочь под стражу. Даже больше: не дрогнула бы рука убить изменницу. А сейчас он квохчет возле нее, как старая куропатка! Ему мерещится позорный плен. Мысли о Юрге страшат: не простит он» прошлого! Один остался, один...
Когда Зелла вышла за половецкие арбы, звезды еще горели в вышине, но ночь .уже светлела. Вся степь была устлана мертвыми телами. Повсюду валялись мечи и шелепуги. Тут и там торчали в земле сабли, копья и стрелы и, казалось, все еще дрожали после удара. Пробираясь между трупами, Зелла увидела впереди движущиеся черные тени. Разве могла она знать, что крамольные батуры Смерти давно следят за каждым шагом хана и его дочери...
Зелла выхватила меч, сделала несколько осторожных шагов... Вдруг кто-то вынырнул из тьмы и крепко обхватил ее. Как из земли поднялись люди, быстро обернули ее кошмой и понесли.
Развернули Зеллу в ханском шатре. Отец все так же сидел на тахте и, слегка покачиваясь, глядел неподвижными глазами на пламя светильников. Перед ним, опираясь на меч, стоял Асап, а за плечами князя — молодые батуры.
— Она хотела предать нас! — сказал Асап, и глаза у него были злые, как у встревоженного волка.
Беглюк молчал.
— Что ты молчишь? — дерзко прикрикнул Асап, оскалив зубы. — Или ты сам послал ее к врагу? Хочешь сдаться руситам?
Хан взглянул на Асапа и презрительно сплюнул: с кем он так разговаривает! Асап подскочил к Зелле и крикнул ей в лицо: